Меняю курс - Игнасио Идальго де Сиснерос

Обязанности адъютанта главы правительства и военного министра неожиданно поставили меня очень близко к руководителям республики.

Дон Сантьяго обладал мягким характером, хотя и старался скрывать свою доброту и слабоволие. Он восхищался Прието и считался с его мнением. Видимо, дон Инда хвалил меня дону Сантьяго, ибо он относился ко мне с теплотой и доверием.

Я никогда не мог понять, почему многие в Испании считали дона Сантьяго волевым и решительным человеком. Вступление Касареса в должность военного министра имело в армии большой резонанс. Офицеры-республиканцы восприняли это решение с огромным удовлетворением. Нуньес де Прадо и я возлагали немалые надежды на нового министра, рассчитывая, что он предоставит нам больше возможностей для республиканизации авиации.

У реакционеров его назначение, естественно, вызвало замешательство. Они были уверены, что Касарес немедленно примет энергичные меры, чтобы сорвать заговор мятежников.

Вначале, когда новое правительство только пришло к власти, у него имелись все возможности нейтрализовать происки врагов республики и ликвидировать заговор и тем самым предотвратить будущее ужасное кровопролитие. В первое время реакция была так напугана, что не оказала бы серьезного сопротивления. Ее единственной опорой являлась армия. Но вскоре правые поняли, что представляет собой дон Сантьяго. [323] Они успокоились и о прежней энергией продолжили подготовку к восстанию.

Каждый свой шаг дон Сантьяго согласовывал с Асаньей. Подобные отношения между президентом республики и главой правительства вряд ли можно считать нормальными. Фактически Асанья продолжал оставаться и военным министром и премьер-министром. Мало кто в Испании знал, что «страшный» Касарес находился в полном подчинении у нового президента.

Приведу в подтверждение такой факт.

Генерал Годет - бывший начальник Управления по аэронавтике - и полковник Гальарса - командующий военно-воздушными силами - превратили летную школу в Алькала-де-Энарес в один из основных центров подготовки к восстанию.

Руководил школой майор Рафаэль Хордана, брат генерала, ставшего при Франко министром. В его подчинении находились такие, например, летчики - враги республики, как Гарсия Морато и Карлос Айа.

Тогда мне еще не была известна деятельность этой группы, однако я не раз предупреждал Касареса об опасности, которую она представляла для республики. Нуньес де Прадо также неоднократно настаивал на ее роспуске, но всегда встречал непонятное сопротивление министра.

Однажды в моем доме появился лейтенант Пуньорос, командир отряда охраны аэродрома в Алькала. Меня с ним связывала старая дружба - еще с тех времен, когда я командовал школой. Беспокоясь о положении на этом аэродроме, я поручил ему понаблюдать за тем, что там происходит. Увидев Пуньороса, я понял: случилось что-то серьезное. Оказалось, майор Хордана и его офицеры привезли в школу пулеметы, патроны и бомбы, а также установили бомбосбрасыватели на имевшихся в их распоряжении трехмоторных самолетах. Создавалось впечатление, что у них уже все подготовлено к восстанию и они ждут только приказа своих главарей.

Известие было чрезвычайно важным, поэтому я немедленно отправился к Нуньесу де Прадо. Прадо решил не консультироваться с министром и под свою ответственность отдал мне письменный приказ вывезти из Алькала все самолеты и оружие. Не теряя ни минуты, я поспешил в Хетафе. Прихватив там пять или шесть надежных людей, среди которых помню капитана Каскона и лейтенанта Эрнандеса Франка, я отправился в Алькала. Хордана и его офицеры уехали в Мадрид. На аэродроме остался только дежурный офицер. [324]

Под его удивленные взгляды мы погрузили на трехмоторные самолеты все имевшееся в Алькала оружие и улетели. Позднее эти самолеты сослужили нам большую службу.

Нуньес де Прадо и я отправились к министру, чтобы проинформировать его о случившемся и попросить разрешения на роспуск антиреспубликанской группы в Алькала. Хотя мы оставили ее без оружия, она продолжала представлять опасность. Наш рассказ взволновал Касареса. Он поддержал наши предложения, но заявил, что должен посоветоваться с Асаньей. Мы договорились, что на следующий день я поеду вместе с Касаресом к Асанье в маленький дворец эль Пардо и лично объясню президенту сложившуюся обстановку.

Асанья обосновался не в большом дворце эль Пардо, а в так называемом «Касита дель принсипе» {135}, маленьком, но чудесном здании, окруженном лесом и обставленном с большим вкусом.

Президент пригласил нас позавтракать с ним. На трапезе присутствовали его жена, майор-карабинер Куэто (адъютант Асаньи, убитый фашистами под Бильбао) и Боливар (комендант президентского дома).

В столовой Асанья обратился ко мне:

- Вы, кажется, хотите сообщить мне что-то важное?

Я удивился, почему он не пригласил меня для такого разговора к себе в кабинет, чтобы побеседовать без свидетелей. Однако, не желая упустить представившуюся возможность поговорить с президентом, я обрисовал ему серьезность создавшегося в армии положения и привел конкретные доказательства подготовки реакционно настроенными военными восстания против республики.

Вдруг Асанья довольно грубо перебил меня, заявив, что я «очень возбужден», мои утверждения опасны и я не должен забываться, разговаривая с президентом. Он встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен, и, сопровождаемый Касаресом, вышел с кислой миной из комнаты.

Я был поражен и возмущен слепотой Асаньи. Если бы он остался, я бы ответил на столь дерзкую выходку что-нибудь резкое о недопустимой для президента близорукости. Момент был слишком серьезен, решалась судьба моей родины.

Через некоторое время дон Сантьяго вернулся. Заметив мое состояние, он взял меня под руку и повел к машине. [325]

По пути в Мадрид Касарес старался успокоить меня, говоря, что не стоит придавать большого значения этому инциденту. Асанья иногда бывает груб, но в глубине души он хороший человек.

- Вы понимаете теперь, - продолжал дон Сантьяго, - насколько мне трудно принимать какие-либо меры против подозрительных лиц.

Он сказал это с некоторым удовлетворением, словно политическая слепота Асаньи могла оправдать его. собственное поведение и пассивность как военного министра перед лицом надвигавшейся опасности.

Другой факт, свидетельствовавший о полном непонимании теми, в чьих руках находилась судьба республики, политической ситуации в стране, произошел за несколько дней до восстания. Из Марокко для представления министру прибыл полковник Ягуэ. Увидев, что Ягуэ находится в приемной, я через другую дверь вошел в кабинет Касареса, решив проинформировать его о человеке, которого тот собирался принять. Приводя многочисленные факты, я пытался доказать, что полковник Ягуэ является одним из главарей заговорщиков. В подчиненных ему войсках ведется открытая и наглая подготовка к восстанию против республики. Уже с 1934 года, со времени событий в Астурии, он откровенно перешел на службу реакции. Этого не видели только те, кто намеренно закрывал глаза на истинное положение вещей. Я даже подсказал Касаресу удобный повод, чтобы задержать Ягуэ в Мадриде, а в Марокко послать верного республике офицера.