Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Вы все еще считаете себя виноватой в случившемся?

– Да, хоть я и знаю все, что вы собираетесь мне сказать.

– Тогда я не буду ничего говорить. Вы читали ее книгу?

Роуз покачала головой.

– Когда-нибудь прочту, – сказала она. – Наверное, мне стóит узнать, что она может сообщить.

– У вас есть экземпляр книги?

– Они выслали ее мне еще до того, как она поступила в продажу. К ней прилагалась записка, где указывалось, что Джоанна хочет, чтобы я прочла ее книгу.

– Позвольте взглянуть.

Роуз, похоже, занервничала.

– Я знаю из газет, что она не очень хорошо отзывалась о вас. Мне очень жаль.

– Ничего страшного, – успокоила ее Фрида. – Я хочу посмотреть ее вовсе не по этой причине.

На обложке «Невинной в аду» был изображен силуэт крошечной девочки, умоляюще поднявшей руки. На заднем плане виднелся огненно-красный узор, подозрительно похожий на языки пламени. Фрида открыла книгу. Под посвящением («Всем, кто страдал и не надеялся на спасение») была от руки приписка: «Моей сестре Роуз – с прощением и пониманием от твоей сестренки Джо-Джо».

– О боже! – вздохнула Фрида.

– Все нормально, – возразила Роуз. – Она хотела как лучше.

– Вы так думаете?

– Я не знаю.

– Можно мне взять почитать?

– Вы серьезно? Вы действительно собираетесь читать ее?

– Да. Я верну книгу, как только прочту.

– Я не спешу.

– Хорошо. Джоанне повезло, что у нее такая сестра.

Фрида не хотела читать у себя дома. Ей нужно было выбрать какое-нибудь нейтральное место. Она думала взять книгу с собой в кафе, но даже этот вариант показался ей слишком близким к дому. В конце концов она поступила так, как уже поступала прежде: пошла на Грейт-Портленд-стрит и села на Кольцевую линию метро, направляясь на восток. Она знала: на то, чтобы состав прошел все кольцо и вернулся в исходную точку, уйдет приблизительно пятьдесят минут, а возможно, и час. Был вечер воскресенья, и пассажиров почти не было. В вагоне сидели только молодая женщина в розовой юбке и клетчатом свитере, вышедшая на Кингс-Кросс, и пожилой человек, который читал Библию, делая карандашом пометки на полях, – он вышел на Ливерпуль-стрит. После этого Фрида осталась совсем одна в вагоне, пока не доехала до станции Моньюмент, где к ней на пару станций подсело какое-то семейство. Читая «Невинную в аду», Фрида мысленно делала пометки, только иногда, когда поезд подъезжал к очередной станции, поднимала глаза, чтобы проверить, не пропустила ли она свою остановку. Поезд медленно прокладывал себе путь под Сити – безлюдным в уик-энд, с опустевшими улицами и освещенными, но заброшенными высокими зданиями, затем под Вестминстером и парком Сент-Джеймс, богатыми анклавами Кенсингтона, пока наконец не вернулся к той станции, на которой Фрида в него села. Она закрыла книгу и вышла в ветреную ночь.

Глава 26

– Благодаря ему я перестала страдать от одиночества, – смущенно призналась женщина. Хотя она только недавно вернулась из Франции, где гостила в семье сестры, ее лицо было бледным и уставшим. – По крайней мере, я стала не такой одинокой. Он был очень необычным человеком.

Была половина восьмого утра понедельника, и Фрида сидела в кухне Джанет Феррис, а перед ней на столе стояла чашка чая. Снаружи шел дождь, и небо приобрело свинцово-серый оттенок. Джанет Феррис работала менеджером врачебной практики в расположенной поблизости приемной терапевта и согласилась встретиться с Фридой перед работой, хотя и уточнила, что ей нечего добавить о Роберте Пуле к тому, что она уже сообщила Иветте Лонг. Он просто был ее соседом, сказала Джанет – очень хорошим, любезным соседом, которого ей будет не хватать.

Кухня была маленькая и обставлена на старомодный манер: обои с цветочным рисунком, красная плитка на полу и разнокалиберные стулья вокруг отполированного до блеска деревянного стола. Фрида заметила, что помещение отличается почти стерильной чистотой. На подоконнике стояли приправы, на рабочей поверхности красовалась миска с апельсинами, рядом с ней – синий горшок с гиацинтами, аромат которых наполнял кухню. На стене, возле выкрашенного в белый цвет шкафчика для посуды, висел рисунок углем. К холодильнику магнитом прижали вырезку из журнала, где перечислялись экологически безопасные сорта рыбы. Снаружи к окну прилепилась маленькая прозрачная кормушка, наполненная семенами. У Фриды возникло ощущение, что хозяйка кухни ведет замкнутую, скромную, добродетельную жизнь, где все находится на своих местах. Она также обратила внимание на то, что Джанет Феррис не носит колец, на грусть в ее глазах, на мимические морщины на лице, полностью лишенном косметики, на скучную одежду, мешком висевшую на ее худом теле. У нее был мягкий и низкий голос – голос, который очень приятно слушать.

Фрида кивком указала на маленькую черепаховую кошку, свернувшуюся клубком на плетеном стуле под окном.

– Это его кошка?

– Его. Только это кот. Я подумала, что никто не станет возражать, если я оставлю его у себя. Не думаю, что о нем кто-то станет заботиться.

– Как его зовут?

– Я даже не знаю, есть ли у него имя. Боб обычно называл его котярой. Поэтому я зову его котиком – решила, что нехорошо давать совсем уж другую кличку.

– Как долго Роберт Пул жил здесь?

– Мистер Мичкин наверняка сможет назвать вам точную цифру. Приблизительно девять месяцев.

– Как вы познакомились?

Ее губы дрогнули в намеке на улыбку.

– Мы пару раз здоровались, когда случайно сталкивались. А однажды в воскресенье утром – наверное, через несколько недель после того, как он переехал сюда, – он принес мне большую миску ранней клубники. Он сказал, что его кто-то угостил, но в него столько не влезет, так что не хочу ли я помочь?

– Как мило!

– Да. Я согласилась, и тут он сказал, что я могу угоститься только при одном условии – если приглашу его к себе, чтобы съесть клубнику вместе. В результате шутка прочно вошла в наши отношения: время от времени он приходил ко мне с угощением – с вишнями, пачкой печенья, большим куском сыра – и говорил, что я должна помочь ему съесть это. В последний раз он принес пирожки с мясом.

– Значит, он был вашим другом, а не просто соседом?

На щеках Джанет Феррис вспыхнули алые пятна.

– Я бы не сказала. Такое случалось редко. Но мне было приятно.

– О чем вы с ним разговаривали?

Фрида пыталась не выдать своих чувств голосом. Она уловила желание Джанет Феррис поговорить с кем-то, выпустить на волю несмелые, сдерживаемые чувства, но сделает она это только в том случае, если на нее не давить.

– Я не знаю, правда не знаю. О разных мелочах.

Фрида ждала.

– Я обычно рассказывала ему о том, что прочитала. Я много читаю. В основном викторианские романы. Уилки Коллинза, и Чарльза Диккенса, и Элизабет Гаскелл.

– Он тоже много читал?

– Я не уверена. У меня создалось впечатление, что много, но я не припоминаю, чтобы он говорил о каких-то конкретных книгах. Полагаю, в основном говорила я. Что очень странно, потому что я человек неразговорчивый.

– Значит, книги.

Джанет Феррис опустила глаза на свои руки – тонкие, с синими венами и гладкими жемчужными ногтями.

– Он располагал к тому, чтобы я говорила. – Она произнесла это так тихо, что Фриде пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее. – Я когда-то призналась ему, что хотела бы иметь детей. Больше всего на свете я сожалею именно о том, что не родила. Я сказала это в тот раз, когда он принес пирожки с мясом. Как раз перед Рождеством. Рождество – трудное время. У меня куча друзей, и в этот день я не бываю одна, но все совсем не так, как у людей семейных. Я призналась ему, что всегда хотела детей, однажды познакомилась с мужчиной и верила, что у нас будет семья. Но ничего не получилось… А потом уже было слишком поздно. Вы знаете, как это бывает: не успеешь оглянуться, а время уже упущено. Невозможно определить, в какой момент ты перешла черту и стала бездетной женщиной, но настает день, когда понимаешь: ты ею стала. – Она посмотрела на Фриду. – У вас есть дети?

– Нет. Как он отреагировал, когда вы ему все это рассказали?

– Он не пытался заверить меня, что это не имеет значения, как поступает большинство. Он говорил о параллельных жизнях. О том, что параллельно нам существуем другие мы, – люди, которыми мы могли бы стать, – и о том, какую боль это может причинять.

У Фриды возникло ощущение, что в ее мозгу что-то сдвинулось, ослабло. Ей казалось, что рядом с ними за столом сидит мертвец и слушает, как одинокая немолодая женщина говорит о том, что хотела бы изменить в своем прошлом.

– Вам не показалось, что он говорил и о себе тоже? – уточнила она.

– Возможно. Надо было спросить его. Я не могу поверить, что он мертв, – нет, только не он. Никак не могу смириться… хотя иногда я думаю о пустой квартире этажом выше, о пространстве, которое он называл своим. Нет, все равно ощущение нереальности остается.