Страшный дар - Екатерина Коути

Лавиния ошиблась. И ее ошибка стоила жизни двоим невинным, в общем-то, созданиям. А теперь ее ошибка могла стоить благополучия, а то и жизни, еще сотням, а то и тысячам тех, в чьих жилах течет кровь с примесью волшебства. Но главное – ее ошибка могла погубить Джеймса. А этого Лавиния не допустит.

Пусть лучше ее повесят за убийство.

Да, это будет гадко, грязно и пошло – тюрьма, суд, виселица, жадная до зрелищ толпа. Возможно, это будет даже мучительно. У нее нет друзей, и потянуть ее за ноги, чтобы она побыстрее задохнулась, будет некому. Впрочем, возможно, аристократов казнят как-то иначе. А она все-таки баронесса Мелфорд!

И Джеймс не пожалеет о ней и не придет поддержать перед казнью, хотя в качестве священника он мог получить пропуск в тюрьму. А в качестве рыцаря-эльфа – выкрасть ее из-за решеток! Но хватит мечтать. Она знает его уже достаточно, чтобы не питать надежд. И все равно же будет искать его лицо в толпе. И даже не найдя – умрет счастливой, потому что будет знать, что спасла его. Исправила свою ошибку.

А впрочем… Возможно, ей удастся сделать все так, чтобы Хант отправился в ад, а Лавинии не пришлось познакомиться с пеньковым галстуком. В конце концов, в прошлые разы она принимала Ханта в своем доме и убивать его собиралась в своем доме, где столько свидетелей сбежится на выстрел. А в Уитби у нее, возможно, есть шанс. Если не будет свидетелей убийства, баронессу Мелфорд не осмелятся даже заподозрить.

В амазонке двигаться удобнее, и Лавиния надела амазонку. Когда-то в юности у нее была алая амазонка, которая так ей шла… И которую Лавиния не надевала со дня смерти Уильяма. Нынешняя амазонка была черная и вроде бы тоже ей шла, но только не сегодня, когда Лавиния была так бледна и так дурно выглядела. Но соблазнять своей красотой ей некого. И все равно она прикроет лицо от дорожной пыли вуалью, прикрепленной к цилиндру. Хорошо, что к амазонке положено надевать мужскую шляпу. Она не так мешает обзору и движениям, как женская. Подумав, Лавиния прихватила еще одну вуаль – вдовью, очень плотную. Возможно, это поможет ей спастись. Дама под вуалью вошла к мистеру Ханту, пристрелила его и убежала. Она убежит. Они ее не поймают…

Лавиния отказалась от услуг кучера. Иногда она выезжала в одиночестве и умела управлять фаэтоном. Правда, никогда так далеко, как сегодня, ей отправляться не приходилось. Ну, ничего. Она справится. Лошади ее всегда слушались.

Долгая дорога пошла на пользу нервам Лавинии. Она успокоилась. Ярость ее остыла, из клокотавшей, как лава в жерле вулкана, переродилась в холодную, как осколок обсидиана. Лавиния распланировала все свои действия, и теперь выслеживание и убийство Ханта казались ей предприятием куда более легким, нежели охота на оленя. Скрыться с места преступления будет труднее, но это уже второстепенная задача. Главное – убедиться, что выродок мертв. А значит – сначала два выстрела в корпус, а потом – обязательно в голову. Человеческий организм иногда демонстрирует чудеса выживаемости, но никто не сможет жить, если его мозги разлетятся по гостиничному номеру.

Она уже подъезжала к городу, дорога шла вдоль берега моря, когда Лавиния приметила бредущую вдоль дороги жалкую фигурку. Девушка в испачканном, изорванном платье, с непокрытой головой, с растрепанными волосами… Нищенка или гулящая. Но почему она казалась такой знакомой?

Когда фаэтон уже проехал мимо девушки, взметнув облако пыли, Лавиния с ужасом узнала в нищенке Агнесс Тревельян. И резко натянула поводья. Лошади встали. Лавиния выпрыгнула из фаэтона.

– Агнесс!

Девушка споткнулась и остановилась. Медленно повернулась.

Лавиния подобрала юбки и подбежала к ней.

– Агнесс, боже мой, дитя, что с тобой случилось?

Если Лавиния была недовольна своим сегодняшним отражением в зеркале, то Агнесс лучше было в зеркало вовсе не смотреться. Она выглядела кошмарно. Измученный, затравленный взгляд, опухшие от слез глаза и губы, бледное личико, на правой щеке две царапины, на правой – большое бурое пятно… И на платье – бурые пятна, огромные бурые пятна, и они выглядели как… как…

Почти не сознавая, что она делает, Лавиния стянула перчатку, лизнула кончик пальца, потерла пятно на щеке Агнесс и поднесла палец к губам.

Вкус соли и металла. Вкус крови…

Агнесс была вся в крови.

– Ты ранена? Агнесс, что с тобой сделали? Как ты здесь оказалась? Ладно, не отвечай, иди, садись в фаэтон. – Лавиния обняла девушку за плечи и повела ее к экипажу.

Агнесс передвигала ноги медленно, будто во сне. Похоже, она была полностью обессилена.

Что же с ней делать? Возвращаться в Линден-эбби они не могут, надо сначала убить Ханта. Нельзя допустить, чтобы Агнесс стала свидетелем убийства, но и бросить ее в таком состоянии невозможно.

– Я отвезу тебя в город, оставлю в гостинице, вызову доктора. У меня дела, но потом… Я постараюсь вернуться за тобой. Если не вернусь – ну, на этот случай я тебе тоже деньги оставлю. Агнесс, все-таки скажи, ты ранена?

Агнесс наконец разлепила запекшиеся губы и прошептала:

– Нет. Я не ранена. Это Ронан… Он… Мистер Хант его ранил. И я думала – он умрет…

Сердце Лавинии словно в бездну рухнуло.

– Мистер Хант нашел Ронана? И… убил его?

– Не убил. Он нашел Мэри, матушку Ронана, схватил ее, отвез на берег и хотел убить. Мы с Ронаном пришли, и Ронан дрался с ним… Мистер Хант хотел его убить. Но Мэри превратилась в селки и откусила ему руку. А потом приплыли другие селки и… Они… Они…

Агнесс зашаталась и зажала рот рукой.

Но Лавиния не зря читала труды ученых мужей и описания различных фейри.

– Они его съели, да? – предельно мягко уточнила она.

Агнесс кивнула.

– Дорогая, ты уверена, что он точно мертв?

Агнесс снова кивнула.

Лавиния почувствовала, как ее заледеневшая кровь теплеет, и даже в кончиках пальцев покалывало, словно таяли льдинки. Он мертв! Ей не надо его убивать! Ей не надо рисковать жизнью! Он мертв! И если его сожрали селки – от него не осталось даже костей… Достойная гибель для этого мерзавца. Он так ненавидел фейри – и нашел себе гибель от их зубов.

– А Ронан и его матушка? Что стало с ними? – продолжала выспрашивать Лавиния.

Агнесс наконец отняла ладонь ото рта.

– Они ушли. Ушли в море. И Ронан… Он ушел. Предпочел Третью дорогу. Он оставил меня, Лавиния. Он оставил меня ради Третьей дороги…

Агнесс зарыдала и практически повисла в объятиях Лавинии, которая прижала ее к себе и баюкала, как ребенка, и гладила по растрепанным волосам, и шептала какие-то ласковые слова, исходившие из теплых глубин души, где они хранились для ее сына или дочки, на случай, если они будут вот так горько плакать… Лавиния обнимала Агнесс и чувствовала себя так, будто обнимает саму себя. Юную. Брошенную. Отчаявшуюся. Только когда ее мир рухнул, Лавинию некому было утешить. Когда ее любимый ушел, отказавшись от Третьей дороги, некому было ее обнять.