Боги, гробницы, ученые - Курт Церам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но все эти города были бы нежизнеспособны без крестьянина, без плодов земли и, прежде всего, без главной земледельческой культуры, которой у нас была пшеница, а у народов, населявших Центральную Америку, – кукуруза, или маис.
Маис кормил города и господствующие классы, на нем покоилась вся цивилизация, благодаря ему она существовала. Он создавал и необходимое для нее пространство: города поднимались на отвоеванных у джунглей местах, там, где до этого рос маис.
Однако общественный строй майя знал такие противоречия, каких не знал никакой другой известный нам общественный строй28. Характер этих противоречий становился ясным при сравнении города майя с современным европейским городом.
Хотя в современном городе и выступают совершенно явно социальные противоречия, они в какой-то мере затушевываются наличием множества различных прослоек, многих, так сказать, промежуточных ступеней.
В городах майя эти противоречия выступали абсолютно неприкрыто. На холме в большинстве случаев располагались храмы и дворцы духовенства и знати: они образовывали замкнутый ареал и по своему характеру были похожи на крепости. (Возможно, им часто приходилось оправдывать этот свой характер.) И без всяких промежуточных, переходных ступеней вокруг каменного «сити» размещались хижины и деревянные лачуги простолюдинов: народ майя состоял из небольшой кучки правителей и огромной массы угнетенных. Трудно даже себе представить, какая глубочайшая пропасть разделяла два эти класса. У майя, насколько можно судить, отсутствовало среднее, промежуточное сословие – буржуазия29.
Знать представляла собой совершенно замкнутый класс. «Альмехенооб» называли они себя, то есть «те, кто имеет отцов и матерей», обладатели родословий. К ней принадлежали также жрецы, выходцем из знати был и наследный князь «халач виник», «истинный человек».
А на этих «имеющих отцов и матерей» работал весь народ. Одну треть урожая крестьянин отдавал знати, другую треть – жрецам и лишь последней третью мог распоряжаться по собственному усмотрению30. (Вспомним, что причиной крестьянских революций в средневековой Европе была пресловутая «десятина», считавшаяся непосильной податью!)
А в промежутке между посевной и жатвой крестьяне вместе с рабами занимались строительными работами. Без телег и вьючных животных доставляли они каменные блоки. Без железа, меди и бронзы, только лишь с помощью каменных орудий высекали великолепные статуи и памятники. В своем мастерстве они не только не уступали египетским строителям пирамид, но, по всей вероятности, превосходили их.
Подобный общественный строй – а он, насколько мы можем судить, оставался неизменным на протяжении веков – таил в себе зародыш гибели.
Культура и наука – и в той и другой области жрецы добились немалых успехов – становились постепенно культурой и наукой избранных. Этой культуре не хватало питательных соков, поступающих снизу, от корней. Не было никакого обмена опытом.
Ученые все чаще и чаще обращались к звездам, и только к ним, забывая о земле, а ведь лишь из этого источника они могли в конечном счете черпать свои силы. Они забывали о поисках средств для того, чтобы отвести грядущую опасность.
Только этим поразительным высокомерием духа, свойственным высшим слоям майя, можно объяснить тот поистине удивительный факт, что народ, который достиг столь выдающихся успехов в науке и искусстве, не сумел додуматься до такого важного и в то же время примитивного орудия, как плуг31.
На протяжении всей истории майя их земледелие носило крайне примитивный характер. Это было так называемое подсечное земледелие. Облюбовав тот или иной участок в джунглях, они валили все деревья, а затем, когда деревья подсыхали, сжигали их незадолго до начала дождей. По завершении сезона дождей земледельцы выкапывали с помощью длинных заостренных палок ямки и бросали туда зерна маиса. Сняв урожай с этого участка, крестьянин переходил на другой. Поскольку удобрения отсутствовали полностью (если не считать органики, которая использовалась вблизи поселений), земля должна была после каждой жатвы длительное время находиться под паром.
Так мы подходим к правильному, как нам представляется, объяснению причин, заставивших майя в короткий срок забросить свои прочные города и сняться с насиженных мест.
Поля истощались. Требовалось все больше и больше времени, чтобы то или иное поле «отдохнуло» под паром. Вследствие этого крестьянин был вынужден все дальше и дальше углубляться в джунгли, выжигая здесь новые и новые участки, и тем самым отдаляться от города, который он кормил и который без него не мог существовать. В конце концов между ним и городом оказалась выжженная и истощенная степь.
Великая цивилизация Древнего царства майя прекратила свое существование потому, что лишилась своего базиса. Цивилизация без техники еще возможна, но цивилизация без плуга – нет! Голод – вот что заставило народ отправиться в странствование, когда между городами оказалась лишь сухая и выжженная степь.
Он поднялся, оставив города и пустоши, и, пока на севере отстраивалось Новое царство, джунгли медленно возвратились в свои прежние пределы, окружив покинутые храмы и дворцы; пустоши снова стали лесом, и этот лес, разросшись, поглотил постройки, скрыв их на доброе тысячелетие от людских взоров. В этом и заключается разгадка тайны покинутых городов.
Глава 32
Дорога к колодцу
Над джунглями взошла полная луна. В сопровождении одного только проводника по созданному некогда майя Новому царству, которое после появления здесь испанцев тоже успело прийти в упадок, ехал американский исследователь Эдвард Герберт Томпсон. С того времени, как майя покинули свои города и отправились на север, прошло полторы тысячи лет.
Томпсон искал Чичен-Ицу – город, который был якобы самым большим и самым красивым, самым могущественным и прекрасным из всех городов майя. И люди, и кони притомились: им пришлось преодолеть немало препятствий. Томпсон от усталости свесил голову на грудь; при каждом толчке его швыряло из стороны в сторону. Внезапно проводник окликнул его. Он вздрогнул, поднял голову – и увидел сказочный мир.
Над темными макушками деревьев виднелся высокий крутой холм, а на его вершине стоял залитый холодным серебряным светом луны храм. В ночном безмолвии возвышался он над кронами деревьев, словно Парфенон некоего индейского акрополя. Чем ближе подъезжал к нему Томпсон, тем храм, казалось, становился все больше. Наконец проводник-индеец спрыгнул с коня, расседлал его и принялся стелить одеяла, готовясь ко сну.
Томпсон, словно завороженный, не мог отвести от храма глаз. Он сошел с коня и двинулся вперед. Крутая лестница, заросшая травой и кустарником, кое-где разрушенная, вела от подножия холма к храму.
Знакомый по рисункам с египетскими пирамидами, Томпсон представлял себе их назначение. Но эта пирамида,
