Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ) - Элеонор Бирке

***

Несколько дней назад трое из Воллдрима вошли в туман Изнанки. Рэмон держал Сессиль за руку и не выпустил ее даже на миг. Нельзя отпустить ее, нельзя потерять Сессиль! Хванч был рядом, но вошел на секунду раньше. Он сознательно вошел один, и Рэмон позволил другу это сделать.

Рэмон мог лишь догадываться, что произошло с Кристианом Хванчем, но Сессиль, как и он сам, были все еще живы. Туман скользил по его плечам, редел и отступал. Слава мечте, они не потерялись в тумане и не зависли в нем на столетия, как другие шебиши. Рэмон оказался прав: туман ждал нужного количества мечтателей, чтобы давняя шеба о переносе Фоландии наконец осуществилась. Сессиль, Хванч и Рэмон стали последним звеном, которое было ему необходимо, чтобы серый мир стал на путь завершения.

Давняя мечта Виолы и Карла о переносе островка Фоландии в новое пространство преобразилась тогда и стала иной. Вместо транзитной зоны, зародился новый мир, известный всем, как Изнанка. Но мир этот не был закончен, а два другие, Земля и Фоландия, столкнулись и крушили один другой столетиями. Огромная часть Фоландии обрушилась на Землю сразу. Другие куски, которые не входили в планы переноса, стали появляться на Земле, то здесь, то там. Создавая цунами, разрывая почву и творя тем самым катастрофы.

Все это могло убить оба мира.

Почему же так получилось? Скорее всего несколько людей, сначала Пэнто и Карл, потом Фирлингтон и другие покинули мечту, и та подвисла незаконченная. Много людей за века существования Изнанки входили в туман и исчезали в нем. На самом деле они вписывались в рисунок той необычайной мечты: одни вплетались, другим удавалось уйти.

Изнанка стремилась создаться, а способности Фоландии к мечтам обрушились на Землю, что и стало причиной стремительного осуществления мечтаний в Воллдриме. Почему не сразу, а лишь год назад? А все из-за камня, который лежал в пещере горы Мирис, из-за шебрака, который случайно нашел Фирлингтон. Камень стремился к Фоландии, он тянул ее в мир Земли. Процессы ускорились многократно.

За все время существования Изнанки Кристиан Хванч стал единственным шебишем, который вошел в туман и сумел выйти из него. Неужели кто-то помог ему вернуться, чтобы он раскрыл Рэмону загадку тумана? А может Хванч, сам, оказался невероятно сильным мечтателем, способным на такие немыслимые вещи? Когда Хванч вернулся, он рассказал Рэмону многое… о шебишах, которых встретил в небытии тумана. Кристиан выслушал сотни людей, он читал их желания в воздухе. Рэмон не знал, но Хванч рассказал ему не все, впрочем Рэмон и сам догадался, кто такая Пэнто. Кристиан же давно простил Виолу за ее семисотлетнюю ошибку, а еще он простил самого себя за то, что спутал любовь с одержимостью.

Сейчас Хванч не появился из тумана вместе с Рэмоном и Сессиль. Что стало с ним? Печалиться о нем или поверить в то, что свершилось настоящее чудо, и он вернулся туда, где его ждали и любили?

Зеландериец Рэмон мысленно попрощался с Хванчем, который был единственным на Изнанке, кто знал его главный секрет. Он благодарил мечту за то, что игнорирование наигранного облика досталось Хванчу, а не кому-то другому… Был еще военный следователь, который при первой их встрече сразу все понял. Но кому он мог рассказать об этом?

Рэмон смотрел, как истончаются линии строений, школы, сада… Как они блекнут, испаряясь и навеки покидая этот мир. Он обнял Сессиль и сказал:

— Я рад, что ты жива.

— Я тоже рада, — ответила она, наблюдая за преображением Изнанки. — Рэмон, я знаю, Виола сотворила некую мечту, чтобы твой зеландерийский блокатор-фоу исчез… Я знаю, что ты больше не человек и невозможно для нас обычное человеческое счастье. У нас не будет детей, и я умру, в конце концов. Ты непостижим для меня, но я знаю твою душу. Все неважно… Ничего нельзя изменить… Ничего не хочу изменить…

— Ты поняла почему туман отступал в последний год? — спросил зеландериец.

— Нет, расскажи мне, — Сессиль улыбнулась. Он остался собой: в сантименты его не заманить.

— Изнанка росла, она понемногу увеличивалась, но недостаточно быстро, и потому густеющий, довлеющий на ее ограниченность туман стал просачиваться в мир Земли. Он сочился сквозь разрывы, которые со временем стали поистине огромными. Ты видела, как просто рвалось пространство меж двух миров? Как мы легко могли перемещаться?

— Да, конечно.

— Знаешь, я думаю — часть тумана так и будет бродить по Земле. Он останется там забытыми мыслями шебишей, которых мы вскоре увидим здесь. Эти мысли никогда не найдут своего воплощения в мире Земли, но и не будут забыты.

— Ты говоришь о призраках?

— Банально, но да. Так люди зовут неосуществившиеся мечты.

Двое смотрели, как убывает туман, проявляя все больше людей. Но нет, он не отступал, его засасывало в людей, которые показывались из редеющей его густоты. Он был их частью, которая когда-то вышла в мир, но решилась наконец вернутся к своим создателям. Хванч верно все понял: туман был их мечтами, мыслями, рожденными за несколько столетий.

Люди, молодые и не очень, мужчины и женщины. Они преображались, они становились обычными. Точнее они становились обычными фоландцами. За столько лет мечтаний кто-то обратился деревом, другие плакали кровью или теряли себя по кусочкам. Все это исчезало, даруя людям самих себя. Но что едино — все они были растеряны, они не понимали, что же произошло.

Вскоре туман вовсе исчез, выплюнув в мир давно утерянных мечтателей. Их было больше тысячи. Город же, который постепенно таял и блек, уходил из мира Изнанки, покидал транзитное свое месторасположение. Сквозь стены уже можно было видеть, словно те были стеклянными.

Деревья в изнаночном саду едва просматривались. Все, кроме одного. Рядом со старой сливовой стоял человек в пестрой клетчатой одежде. Он не был одним из тех, кого выпустил туман. Он был сед и держал ладони у лица. Он рыдал. Древо, у которого появился старик, раскололось. В его сердцевине засверкали молнии. Нечто гибкое вылетело из чрева ствола, разрываемое электрическими вспышками. Предмет мечты извивался, поднимался вверх. Рэмон настроил зрение и смог разглядеть — это была толстенная коса, сплетенная из рыжих волос. Она воспламенилась, и вскоре пеплом осыпалась на траву.

— Подарок Анны Волгиной Изнанке…

— Ты думаешь, Рэмон?

— Надеюсь шебрак, который она сотворила из собственной косы, не вплелся в рисунок этого мира и сгорел в противоречие ему… Надеюсь больше никто не потеряет разум из-за этой вещицы…

Теперь Сессиль поняла причину накатывающего на жителей Изнанки сумасшествия. Анна Волгина спрятала шебрак-косичку в надежный тайник и наделила предмет мечты особыми свойствами.

Люди из тумана обнимались и плакали, но вскоре запели фоландскую песню. Рэмон узнал ее, ведь ни раз эти строфы в густой тишине Изнанки скользили по его слуху, пришедшие невесть откуда. Небо расчертилось точно, как в Воллдриме. Здесь была и ночь, и день, и все времена года. Строения Изнанки становились едва уловимы взгляду.

Но, как и сливовое дерево, исчезало не все: на фиолетовом лугу, усыпанном желтыми цветами, очутился (а может он всегда здесь был?) старенький деревянный дом. Он оказался центром этого разделения. Старик Степан, а это был именно он, шел к единственному зданию нового мира. Он больше не рыдал и казалось будто узнал бревенчатую постройку. Степан побежал и нельзя было угадать в нем восемь десятков лет. Он утирал ладонями лицо и кого-то звал. Он раскинул руки, и из дома навстречу мужу вышла пожилая женщина. В ее руках была корзинка, и хоть Рэмон стоял далеко, но отчего-то почувствовал сладкий аромат слив… Сюда пришли запахи, здесь разгулялся ветер. Сливовый ветер и возрожденная любовь. Откуда взялась эта женщина? Ведь она умерла… Давно умерла… Неужто старик сумел обойти законы жизни и воскресить свою Марию?

Рэмон знал, что уйти отсюда он не сможет. Он давно знал о себе, что бессмертен. Этот мир был нов и перспективен. Твори что пожелаешь: молодой мир мало ограничивал желания. Бесконечная жизнь и бесконечные возможности — чудесный рай!