Варяги и Русь - Александр Лавров

— Да боюсь я, как увидят тебя дружинники-то наши, так кто их знает, еще больше духом смутятся, и бросят они князя своего. Не ходи ты… Ежели что передать желаешь, так мне скажи….

— Вот, — сказал Зыбата, отвязывая от седла так неожиданно пригодившиеся припасы, — отдай. Мало здесь, ну, сколько есть, а князю поклон скажи. Обидел он меня, а я зла на него не имею…

— Ой, Зыбатушка, — воскликнул Бумир, — вот что я тебе скажу! Ведомо нам всем, что с Владимиром вы большие друзья и при нем ты в ближних людях состоишь; так я тебе одно скажу: хочет наш князь к вашему князю на поклон идти, хочет мира у него просить и милости, сам себя головой ему выдает. Так поговори ты с Владимиром; может быть, и не поднимет он руки на брата своего…

— Не ищет Владимир головы Ярополка.

— Ой, ой! Он-то не ищет, да другие хотят.

— Кто другие?

— Ой, будто не знаешь?

— Так что же Ярополк не идет к Владимиру? Ведь ежели бы он с поклоном к брату пришел, так, может быть, и в самом деле милость у него заслужил бы.

— Да, видишь ты, не хочет он, старший брат, младшему кланяться. Хочет Ярополк до конца свою судьбу испытать. Блуд и Нонне задумали Владимиру передаться, а сами князю Ярополку тоже советуют, то отговаривают, подбивают его в венгерскую землю бежать… А Ярополк им верит. Он не знает, на что и решиться, а все равно ждать недолго. И теперь-то нас новгородские рати голыми руками перехватывают, а ежели только князя не будет, так сами передадимся… О-ой, Зыбатушка, прости меня, не гневайся, поспешу я скорее к товарищам с подарками твоими. Они и не знают, какое счастье привалило. Пир мы устроим, какого и не видали давно; и Варяжко, друга твоего, позовем, поклон от тебя скажем.

— А дозор-то как же? Разве можно бросать?

— Что дозор, все равно никто сюда не придет, никому мы не нужны. Так поезжай же ты, родимый, обратно…

— Ну, прощай, Бумир, быть по-твоему, вернусь я… Варяжко поклон передай и князю челом ударь.

Повернув лошадь, Зыбата тронулся обратно от безмолвной Родни.

В Родне действительно был голод. Ярополк вообразил, что Родня настолько неприступна, что новгородские дружины разобьются об нее, как разбиваются волны о неподвижные утесы среди моря.

Ярополк ожидал, что Владимир ударит по крепостце, и не думал даже, чтобы новгородский князь решился на длительную осаду. Если бы Владимир пошел на приступ, то, может быть, силы его и разбились бы о стены Родни. Но он повел осаду, и осажденные, бывшие почти что без всяких запасов, очень скоро оказались в критическом положении.

Заботливость Зыбаты была всеми оценена по достоинству.

— Спасибо Зыбатушке, — говорили окружавшие Бумира товарищи. — Не позабыл в беде своих.

— Христианин он, оттого и не забывает…

— У христиан и враги должны любить друг друга…

— А может быть, он с умыслом подъезжал-то?..

— С каким там умыслом, что за умысел…

— Как, какой… Может, его новгородский князь подсылал, чтобы нас на измену сманить…

— И ни слова он об измене не говорил, — запротестовал Бумир, — жалеть жалел, а чтобы переманивать, не было этого.

— Не таковский Зыбата, чтобы переманивать. Кабы тогда князь-то наш ни за что ни про что на него не разгневался, так и он с нами остался бы.

— Вестимо, остался бы. Не волей ушел он, и теперь об нас он во как заботится.

— Доносили те, кто в лагерь высматривать ходил, что у новгородского князя он как гость живет…

— А это я Варяжко снесу, — проговорил Бумир, откладывая в сторону часть съестного, — он, Варяжко-то, как и мы, мучается.

— Вольно ему свою долю отдавать…

— Да ведь кому отдает-то? — возразил Бумир. — Князю самому.

— То-то, что князю. Ярополк будто не понимает, откуда ему так всего вдоволь подают, а Варяжко мучается. Принесешь ты, Бумир, так он и теперь все Ярополку отдаст…

— Что ж, это его дело, — ответил тот, — были бы мы покойны, что товарища не обделили, а там он со своей долей пусть, что хочет, то и делает…

Бумир забрал отложенную еду и ушел.

Переходить ему нужно было через обширную площадь Детинца, посредине которой стояла большая изба, отведенная под помещение князя Ярополка; около этой избы было еще несколько строений, где жили воевода Блуд, арконец Нонне и другие близкие к киевскому князю люди.

Бумир подходил уже к этим зданиям, как вдруг увидел кого-то в темноте; он кинулся на землю и стал прислушиваться.

Как ни было темно, а Бумир узнал ближайшего к князю воеводу Блуда. Рядом с ним был Нонне.

Арконский жрец и Блуд не заметили Бумира; они шли очень тихо и то и дело останавливались; толстый Блуд, страдавший одышкой, не мог двигаться быстро.

— Нужно кончать это дело, Нонне, — говорил Блуд, — этакая ведь напасть. Такой, пожалуй, никогда еще и не слыхано было. Святослав в Доростоле сидел, так и то ему свободнее было, чем нам; видимо дело, что Владимир измором хочет взять.

— Видимо дело, — хихикнул Нонне, — точно не ты ему это советовал…

— Я-то я… Да разве я знал, что так выйдет. Коль и советовал я, так думал, что потерпят, потерпят, да и пойдут против князя. Сами собой руки и развязались бы… А они вон как, с голоду вспухли, а за Ярополка стоят. Что он им только дался…

— Слову верны, — коротко заметил Нонне.

— Слову-то слову, да ведь Ярополк-то им чужой… Будь-ка другие на их месте — давно бы такого князя мечами посекли и к Владимиру перешли…

— И теперь, — вдруг сказал Нонне, — теперь ты сам своими руками себе ловушку хочешь устроить?

— Это как? — И в голосе Блуда зазвучало нескрываемое удивление.

— Да вот как: Ярополк сам истомился, знаешь, поди, его: он и попить, и поесть любит так, чтобы до отвала… А ты что надумал?

— Да то и надумал. Поклониться брату, ударить ему челом и признать его за старшего…

— Ну вот видишь, а знаешь ты, что из того для тебя быть может?.. Владимира-то я видал и знаю. Когда так Ярополк сделает, он все позабудет, и помирятся братья. А ежели помирятся, то Владимир тебя пред Ярополком не покроет, все ему расскажет, как ты переносился с ним, какую ты ему гибель готовил…

— Ну, вот, боюсь я, — засмеялся Блуд, но теперь в его голосе звучал уже страх; он, видимо, почувствовал близкую опасность и уже начал придумывать способ выпутаться из нее.

Нонне подметил эти нотки в тоне своего собеседника.

— Уж, там, боишься ты или нет, — проговорил он, — дело другое, а беды тебе не избежать… Если помирятся Владимир и Ярополк, так Ярополк у Владимира большую силу возьмет, никогда Владимир не забудет, что он ему старшим братом приходится… Смекаешь ты?.. Ни-ко-гда, — протянул арконский жрец, — а умирать-то киевский князь даже и не собирается…

— Что же ты думаешь, Владимир меня ему головой выдаст?

— Отчего же ему и не выдать? Ты ему чужой, а Ярополк и он одного отца сыновья, так-то… Ты вот обо всем подумал, а этого-то не сообразил; а для тебя всего опаснее, ежели братья сойдутся…

Нонне зло засмеялся.

Блуд молчал; он вздохнул и тихо пошел вперед; арконский жрец последовал за ним.

Бумир, как только они отошли, поднялся и бегом кинулся к княжеским хоромам. Однако Варяжко он там не застал, но узнал, что Ярополков любимец пошел к варяжским воинам, охранявшим Родню с противоположной стороны.

— Ага, знаю, где он, — догадался Бумир. — Есть у него там приятели…

V

Варяжко действительно он застал у начальника одной из варяжских дружин, Феодора. Варяг Феодор родился в Киеве, куда пришли с далекого севера его родители. До вступления в Ярополкову дружину он находился при мудрой Ольге и, как все, кто служил ей, был христианином. Нравом он был кроток, сердцем незлобив.

Варяжко любил его не менее, чем Зыбату, и теперь, когда Зыбаты около него не было, он отводил душу в беседе с Феодором.

Бумир отдал им еду, принесенную Зыбатой.

— Спасибо тебе, Бумир, спасибо, — благодарил Варяжко, — Зыбату, говоришь, видел; челом бил… Эх, жалко, что его нет вместе с нами, но и радуюсь за него. Круто приходится, круто… А все-таки держаться будем, не выдадим головой князя великого. Хотя всем головы сложить придется, а постоим за правду.

— Хорошее ты слово сказал, Варяжко, — улыбнулся ему Феодор, — за правду нужно постоять, правдой земля держится; и вижу я, что одна она, правда-то, и у вас, Перуну кланяющихся, и у нас, что Истинного Бога познали. Вот мы сошлись здесь, и вы, и мы, и так нас крепко правда связала, что терпим из-за нее муку, а против нее не идем.

Варяжко грустно покачал головой.

— Где уж тут идти. Куда тут пойдешь. Никуда нам не уйти, здесь и останемся…

— Ой, Варяжко, вижу я, в отчаяние ты впадать стал, а я вот думаю, что Господь нам милость окажет и уйдем мы отсюда, и в Киев вернемся, и все по-хорошему будет. У меня, в Киеве-то, дитя осталось, сын, Иоанном его назвал; оставил его, уходя, на чужих руках, душой скорбел, а теперь словно голос мне какой говорит, что увижу я его, что еще далеко конец мой; и на душе у меня и легко, и покойно…