Спасите наши души - Галина Полынская

– На слово верим, – подруга сунула конверт в сумку. – Мы можем посмотреть Ирину комнату?

– Пожалуйста.

Комнат в квартирке имелось, должно быть, штук семьдесят, по крайней мере, шли мы вслед за идеально ровной зеленой спиной довольно долго. Наконец Наталья Николаевна распахнула перед нами дверь и пред нашими очами предстала Ирина обитель. Вот уж не часто увидишь более безжизненную и в тоже время ужасно захламленную комнату. Бледные обои в какой-то мёртвенький цветочек, мебель по минимуму, да такая, словно ее украли из номера гостиницы для гастарбайтеров, бледно-желтые занавески прикрывали давно немытое окно, и повсюду валялись какие-то бумажки, тряпки, шмотки… Мрак одним словом.

– Ирина не допускала к себе домработницу, – кажется, начала оправдываться Н. Н. – Она ничего не хотела менять, ей нравилось так жить.

Мы в прострации таращились по сторонам. Мне как-то перехотелось осматривать эту комнату, да еще запах такой тяжелый, будто это помещение не проветривали со дня постройки дома. Но, делать нечего, назвались детективами, милости просим расследовать. Войдя в логово, мы огляделись. Тайка двумя пальцам приоткрыла дверцу платяного шкафа, я же направилась к письменному столу у окна. Выдвигая ящики, я не без опаски заглядывала внутрь, боясь, что на меня оттуда кто-нибудь выпрыгнет. Какие-то тетради, скомканные бумажки… Тетрадные страницы пестрели ничего не говорящими мне формулами, чертежами, на бумажках обнаружились карандашные рисунки непонятного смысла, складывалось ощущение, что рисовал трехлетний ребенок, так же имелись огрызки карандашей, сломанные ручки и прочий несимпатичный хлам. Перетряхнув последний самый нижний ящик, я заметила какой-то небольшой прямоугольник у дальней стенки. Это оказалась плотная картонка-иконка, похожая на недорогие образки, продающиеся в каждой церковной лавке. На этой же вместо привычных строгих ликов, изображался какой-то странный синий крест в рамочке из цветочков кислотных окрасок.

– Что там у тебя? – тут же подскочила Тайка, ей уже надоело изображать пристальный интерес к разбросанному повсюду барахлу.

– Вот.

– Интересно…

– Мы можем это забрать? – обратилась я к неподвижной фигуре у дверного косяка.

– Разумеется.

Она даже не поинтересовалась, чего такого мы обнаружили.

Для пущей важности мы еще пошатались по комнате и засобирались восвояси. На последок Н. Н. снабдила нас листочком из блокнота, где были записана куча телефонов, ее собственных и неизвестного нам Игоря Дмитриевича. Распрощались без слез и объятий.

Очутившись на улице, вздохнули с облегчением, шумная вечереющая Москва показалась такой живой, бодрой, настоящей…

– Ну и кунсткамера, – покачала головой Таиска, вынимая из сумки пухлый голубой конверт и заглядывая внутрь.

– Жуть, леденящая душу, – кивнула я. – Заметила, что в Ириной комнате нет зеркала? Ни одного.

– М-да, для девичьей светлицы, прямо скажем, странновато. Надо было еще на комнату сестры взглянуть. Хотя, какой в этом смысл. Нет, ну могила, да?

– Еще какая. Есть не хочешь?

– Очень хочу.

У метро взяли по хот-догу.

– Итак, что у нас есть? – я примеривалась к булке, надеясь откусить аккуратно и не заляпаться кетчупом.

– Тыща долларов, – ответствовала Таюха с набитым ртом.

– Не надо было брать деньги…

– Как это не надо? – возмутилась пожирательница хот-догов. – А чего ради я должна из собственного кармана оплачивать транспортные и всякие другие непредвиденные расходы? Расследование дело очень дорогое, сама знаешь.

– Да, но все-таки я как-то себя неуверенно чувствую, на самом деле мы же не работаем в «Фараоне», получается, мы незаконно…

– Если бы мы работали в «Фараоне», то запросили бы в десять раз больше, – Тайка метко запустила остаток булки в ближайшую урну. – Чего ты беспокоишься? Мы же не прикарманили эти деньги просто так, мы же реально собираемся провести расследование.

Но я все равно терзалась и сомневалась, опасаясь, что рано или поздно мы можем крупно вляпаться.

Удивительно, но резиновый хот-дог с крахмальной сосиской благотворно подействовал на мой отравленный алкогольными спиртами организм – притихла наконец-то гадостная тошнота, посветлело в голове, зато смертельным образом захотелось спать.

– Сена, – откуда-то из далека-далека доносился Тайкин голос, – я сейчас к себе поеду, завтра на работу иду за расчетом.

– Угу, – сонно кивала я, пытаясь отыскать в сумке карточку метро.

– Как освобожусь, звякну тебе на работу и пересечемся где-нибудь, лады?

– Лады.

Из голубого конверта мне была выделена тысяча рублей, остальное Тая, как наиболее ответственная из нашего дуэта, взяла с собою.

К счастью в вагоне оказалось свободное место, я плюхнулась туда и мгновенно отключилась, благо, ехать без пересадок…

Сознание включилось автоматически за десять секунд до того, как объявили Выхино. Зевая и спотыкаясь спросонок, я поползла на платформу. Ни на маршрутку, ни на автобус не оставалось духовных сил, тысяча в кошельке так и просилась наружу, обещая украсить жизнь и улучшить быт. Я села на такси и покатила домой.

А дома меня ждал Лавруша. Лавруша желал прогулки. Швырнув сумку на пол, застегнула ошейник и поволоклась опять на улицу, ощущая себя самым распоследним и разнесчастным человеком на свете. Лаврентий, как и все сенбернары, пес на удивление смекалистый и понятливый. На протяжении четырех лет мы являлись наилучшими приятелями и хорошо понимали друг друга, Лавр здорово навострился различать мои внутренние состояния, настроения и алкогольные отравления. Видя, что хозяйка еле ползает с ужасненьким выражением на зелененьком личике, моя лохматая умница быстренько сделала все свои дела и потащила меня обратно к подъезду.

Дома меня хватило только на то, чтобы кое-как протереть сухой тряпкой четыре лапы и одно пузо, сменить воду в миске и насыпать сухого корма. И после рухнуть в кровать. Я намеревалась всхрапнуть часок, а после позвонить в центр помощи жертвам нетрадиционных религий.

Глава девятая

Но проснулась я только утром, зато аж за десять минут до официального звонка будильника, что случалось со мной крайне редко, практически никогда. Лавр очень удивился, такому моему раннему подъему, широко зевнул, перевернулся на другой бок и продолжил храпеть.

Зайдя в ванную, я сначала даже испугалась, увидав в зеркале какого-то незнакомого упыря, но, приглядевшись, поняла, в чем дело. Уснула я вчера так и не смыв косметику, с накрашенными ресницами… кто так спал хоть раз, тот знает, что получается утром. С трудом отмыв, оттерев растекшуюся тушь, я повела Лавруху на прогулку. Из головы не выходил странный синий крест с картонки. Ни на какой привычный христианский или католический он не походил, больше смахивал на какую-то нелепую жирную снежинку с четырьмя толстыми и двумя тонкими лучами. Никаких вообще аналогий в сознании не всплывало, да и не сильна я, честно признаться во всякой сектантской символике. Да и в любой другой символике тоже не сильна.

Накормив Лаврушу, переоделась, наспех подкрасилась и помчалась на работу. Мысль о том, что сегодня наконец-то наступила пятница, а значит впереди два чудесных дня, когда можно спать до обеда и ничего, вообще ничего не делать, окрыляла и вдохновляла. Даже опоздала в редакцию всего на пятнадцать минут, вот что значит хорошее настроение. Стоило только переступить порог нашего офиса, как Влад обрадовал, что сегодня выдадут зарплату. Нет, ну какой славный денек выдался, загляденье, а не денек! Поприветствовав начальство, я бросилась к своему рабочему месту, обуреваемая вдохновением. Пока система грузилась, я настроила мозги на боевой лад, последний рывок, последний рубеж, отделяющий меня от…

– Так, внимание! – рявкнул Конякин. – В следующем номере ударной темой берем преступников-гипнотизеров! Сена, ты пишешь о ночной жизни у трех вокзалов, о шизофрениках самоубийцах, о том, что в супермаркетах продается заговоренная минеральная вода, к которой вырабатывается зависимость и о том, что если долго смотреть на падающий снег, можно впасть в кому. И, как всегда, четыре вольных темы. И гороскоп на неделю. Влад, ты берешь проститутов-клофелинщиков…

Дальше я не слушала, я смотрела на монитор и ничего не видела, перед моими глазами распахивалась вечность… вечность бесполезной работы в этой дурацкой лживой газете за шесть тысяч пятьсот двадцать восемь рэ плюс 20 % премиальных. В душе моей стало возникать что-то страшное, необратимое, не поддающееся контролю… Я выключила компьютер и стала собирать свои вещи. Народ опешил, наблюдая за такими возмутительными действиями.

– Сена, ты чего это? – подлетел ко мне Влад.

– Ничего. С меня хватит, я ухожу.

– Куда?

– Из газеты.

– Как… так?

– Очень просто. Прощайте, Станислав Станиславович, прощайте, уважаемые коллеги.