Уносимые ветром - Руслан Тимофеевич Киреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это была лампочка, которая вспыхивала в коридоре. Оставалось открыть дверь и быстро войти, но это теоретически. На деле все обстояло куда сложнее. Ведь в коридоре горел свет, и стоило распахнуть дверь, как он сейчас же скрывался, подлец! Стало быть, свет надо было предварительно тушить.
Круг замкнулся. ОН приходил что ни день — вернее, что ни ночь, и отловить его не было никакой возможности. Оставалось жертвенно выкладывать поверх одеяла руку, чтобы он насытился, и лишь после этого, смазав ранку одеколоном, спокойно спать до шести утра, когда его величество изволило завтракать. Обычно Мелентьев просыпал это время, поэтому ОН ел что под руку попадало. Вернее, под хоботок. Ухо. Нос. Щеку. Но чаще и охотнее всего — верхнюю губу. Со временем коллеги приноровились заключать пари, чем ОН позавтракает сегодня — ухом или губой, и стоило Мелентьеву выйти утром из лифта, как изо всех дверей на него устремлялись нетерпеливые взгляды.
Мужественно нес он свой крест. Раз или два в порядке эксперимента мазался специальной мазью от комаров, но тогда ОН пронзительно пищал всю ночь, голодный, и Мелентьеву приходилось вставать, принимать душ, а затем ложиться и мирно кормить своего незримого постояльца.
В общем, это было не такое уж кровожадное существо. Оно ело всего два раза в сутки, а остальное время тихо спало неизвестно где. И когда в одну прекрасную ночь ОН вдруг не появился, Мелентьев так и не заснул до утра, ожидая ЕГО. Напрасно! ЕГО не было ни в эту ночь, ни в следующую, ни во все другие.
— Ну что, Мелентьев? — с надеждой и некоторым упреком спрашивали коллеги. — Не вернулся?
Постепенно надежда гасла, а упрек слышался еще долго, будто Мелентьев был повинен в ЕГО исчезновении. Вот только гардеробщица тетя Наташа относилась к нему с прежним вниманием.
— Как дела, Алексей Федорович? — искренне интересовалась она, замирая с пальто в руках. — Что ОН?
— Ничего, тетя Наташа, ничего! — оптимистично отвечал Мелентьев и, подбадривая, касался ладошкой плеча гардеробщицы.
«Какой простой, какой милый человек!» — сострадательно думала та и верила, очень верила, что рано или поздно ОН вернется.
ЗОНТИК
— Моя фамилия Вараночкин, — услышал я и с неудовольствием обернулся.
Мне ласково улыбался розовощекий Боровичок с синими глазами.
— Ну и что? — спросил я не очень, быть может, учтиво, поскольку пребывал в дурном расположении духа: только что буквально на мне кончились импортные складные зонтики, за которыми я выстоял в давке и духоте без малого два часа.
— Не сердитесь, — попросил Боровичок. На голове у него белела кепочка. — Я искал вас по всему универмагу. Может, мы выйдем?
Я пожал плечами и, лавируя среди покупательских масс, направился к выходу. Мы устроились на скамейке под старой липой. Над нами в густой и пахучей зелени жужжали пчелы, а выше синело жаркое июльское небо.
— Вараночкин я, — повторил он. — Вам ни о чем не говорит моя фамилия?
Я подумал.
— Увы! Не имею чести.
— Ну что вы, что вы! — застеснялся человечек. — Просто… Дело в том, что обо мне в газетах писали. А как-то даже фото было: я и рядом «Москвич». Это когда я еще в первый раз выиграл, — скромно прибавил он.
Я заинтересованно повернулся.
— То есть как в первый?
Человек по фамилии Вараночкин с неловкостью засмеялся.
— В первый. А всего по разным лотереям — четыре машины. Двух «Москвичей», «Запорожец» и «Жигули». Кроме того, разные мелочи: холодильник, пылесос, пуховый платок, который я подарил Нюре из Сыктывкара. Это моя племянница, у них там холодно. Никогда не были в Сыктывкаре?
— Нет, — пробормотал я, не спуская с него внимательного взгляда.
— А я ездил. Дай, думаю, погляжу, как люди на Севере живут. На собственной шкуре, так сказать, испытаю. Ну, и, конечно, всю неделю, пока я гостил там, стояла чудесная погода.
— Повезло.
Он снял кепочку и вытер платком голый череп.
— Я вам больше скажу. В лесу я и шагу не могу ступить без того, чтобы под ногой у меня не оказался гриб, причем, заметьте, за всю мою жизнь мне не попалось ни одного червивого. Я никогда никуда не спешу, но у меня не было случая, чтобы я опоздал. Кроме одного раза — на самолет. Пришлось платить неустойку, но, как вы понимаете, я был несказанно рад: наконец-то и мне не повезло! Однако радость моя длилась недолго: едва мы приземлились, как я узнал, что предыдущий рейс потерпел аварию.
— Но вы просто счастливчик! — воскликнул я.
Боровичок обреченно покачал головой.
— Пожалуйста, дайте руку, — и приложил мою ладонь к своей груди. — Слышите? — Под прохладным чесучовым полотном уверенно и спокойно стучало сердце. — А теперь сюда, — и передвинул мою удивленную ладонь на правую сторону, где тоже что-то билось — так же спокойно и уверенно.
— Что это?
— Сердце. Их два у меня, и оба работают безукоризненно.
Мне показалось, он ждет от меня сочувствия. Я рассмеялся.
— Вы что, подделываете лотерейные билеты? Или сами вставили себе второе сердце, похитив его у соседа?
— В том-то и дело, что не подделываю. Но ведь число выигрышей строго определено, и не только в лотереях. Всюду. И если я без конца вытаскиваю счастливые билетики, то кто-то, стало быть, довольствуется одними пустыми. Эта мысль не дает мне покоя. Покуда мир несовершенен — а вы согласитесь, что до совершенства нам еще далеко, — всякий благоустроенный человек, если есть в нем хоть капля совести, должен чувствовать себя в некотором роде подлецом. Ведь благоустроен-то он за счет кого-то. Лично я уже много лет выискиваю этих людей, чтобы поделиться с ними своим везением. Вернее, отдать им свой долг. Увы, мне это редко удается. Вы не поверите, но люди своими несчастьями дорожат не меньше, чем своими удачами. Никто, например, не соглашался поменять мой выигравший
