Тайны Норы - Нора Шарифф

8. Заточение

Спустя некоторое время мать познакомилась с внимательным и милым военным. Их чувства вспыхнули неожиданно и стали взаимными. Они прекрасно понимали друг друга. Мать была на седьмом небе от счастья. Впервые я видела ее такой. Она похорошела и постоянно говорила о любви и счастье. Делилась со мной своими мечтаниями и планами о совместной с жизни с ее любимым Хусейном! Мне приходилось считаться с ее чувствами. Я принимала Хусейна, потому что он хорошо относился к моей матери. К тому же он обеспечивал нашей семье безопасность, в которой мы так нуждались. Я считала, что матери повезло: хотелось бы и мне повстречать такую любовь. Мать хотела рассказать родителям об уходе Абделя через месяц, когда они вернутся из Испании с отдыха. Новость их потрясла. Они отказывались даже допускать мысль, что в семье Шариффов кто-то может развестись.

Мать через брата пыталась убедить родителей, что муж относился к ней ужасно. Напрасный труд. Даже братья считали ее ответственной за развал семьи.

Ситуация становилась взрывоопасной. Мать и Хусейн должны были найти решение до того, как дед узнает об их чувствах. В Алжире узнать о такого рода отношениях от третьего источника, то есть неофициально, означало стыд и унижение. Мы боялись, что если мой дед узнает, что мужчина, тем более военный, встречается с матерью, он решит очистить свою честь известным способом. Слухи распространялись быстро, это был вопрос времени. Следовало официально оформить развод с Абделем, прежде чем афишировать свою новую связь и будущие планы.

Произошло именно то, чего так опасалась мать. Дед с бабкой узнали новость от доброжелателей и прервали свой отдых за границей.

В полдень мой младший дядя появился у нас. Он отказался войти в дом, встав в дверях. — Родители вернулись, — сообщил он. — Отец требует, чтобы ты и дочери немедленно пришли к нему.

— Девочки должны вернуться в школу после обеда, — возразила мать, предчувствуя опасность.

— Я должен тебя привести. Тебя и девочек, конечно. Немедленно.

От его безапелляционности меня охватил озноб. Что происходило? Нас хотели обидеть, я была уверена. Наши взгляды с матерью пересеклись. Она тоже понимала серьезность ситуации.

— Пусть они закончат обедать и соберут вещи, — сказала она с мольбой в голосе.

— Хорошо, я подожду на улице.

Ага, значит, нас хотят отвести под конвоем! Из осторожности или просто повинуясь инстинкту, мать посоветовала нам взять рюкзаки и несколько дорогих нам вещей. Чем мы провинились? Неважно. Я, конечно, не видела за собой никакой вины, но все равно чувствовала себя узницей, ожидавшей приговора судей. Меня тошнило. Я стала произносить молитвы — все, которые знала или могла придумать сама.

Мой дядя за всю дорогу не произнес ни слова. Молчали и мы. Мелисса, опустив голову и ссутулившись, плакала молча, чтобы не привлекать к себе внимание. Страх буквально пожирал ее. Я не могла смотреть на нее, сосредоточилась на самой себе и приготовилась к новым испытаниям.

Дверь открылась сразу, после первого же звонка дяди: нас ждали. Перебирая все возможные варианты развития событий, я медленно поднималась по холодным мраморным ступеням, каждая из которых приближала меня к оглашению приговора и казни.

Дед и бабка стояли в глубине гостиной, скрестив руки на груди, с суровым выражением на лицах и полными злобы глазами, словно два готовых к нападению быка. Первый раз в жизни я видела выражение ярости на их лицах, которое не забуду никогда.

Мелисса по привычке кинулась к бабушке, протягивая к ней руки, но та грубо и с отвращением оттолкнула ее. Мать, вскрикнув от ужаса, кинулась к дочери.

— Вы, все трое, отправляйтесь в кладовую, — приказал дед ледяным тоном.

— Что? — переспросила мать, не ожидавшая подобного.

— Немедленно!

Мы не двинулись с места, тогда нас схватили, повалили на пол и по очереди затолкали, как скотину, внутрь холодного помещения. Падая, я ударилась головой о противоположную стену. Придя в себя, я услышала, как бабка отдает распоряжения:

— Мальчики, унесите холодильную камеру, а то еще мясо испортится рядом с этой падалью.

Мои дядья повиновались беспрекословно. Бабка подошла к матери.

— Ты опорочила имя Шариффов. С самого рождения, дочь, ты была только падалью и родила падаль — таких же двух шлюшек, как ты сама! Точные копии тебя! А вы двое, — продолжала она, угрожающе тыча в нас пальцем обвинителя, — заставьте вашу мать вернуться к отцу, если не хотите сгнить здесь заживо вместе с ней. Никакой школы, никакого душа, телевизора или музыки. И каждый день мы будем бить вашу мать, чтобы помочь ей принять правильное решение.

Мать неподвижно лежала на полу, когда перепуганная Мелисса подошла к ней. В моей голове не укладывалось, как так получилось, что родные стали нашими палачами.

Пришел дед. Схватив Мелиссу за руку, он отстранил ее, снял ремень и принялся хлестать им свою дочь. Удары, как дождевые капли, становясь все сильнее и сильнее, падали на голову, которую несчастная напрасно пыталась защитить.

Я стала кричать, чтобы он остановился, но дед распалялся все больше. Странно, но только появление бабки усмирило его гнев.

Когда двери за мучителями закрылись, я подошла к матери, чтобы ее утешить. — Мама, не плачь! Дедушка просто решил тебя наказать за что-то. Мне кажется, наше заточение не будет долгим.

Что же происходило на самом деле? Никогда дед не вел себя подобным образом на моих глазах. Так я открыла для себя темную сторону деда и бабки. Нашему шутливому общению с ним был положен конец. Даже если они наказывали мать, когда она была ребенком, — это не повод, чтобы так относиться к свои внукам! По какой причине родители могут так ненавидеть своих собственных детей? До какой степени они могут дойти? Когда уничтожат нас физически?

Дверь закрылась, и все погрузилось во мрак. Глаза с трудом привыкали к тусклому освещению, которое давала одна единственная тусклая лампочка, но постепенно мы смогли различить очертания помещения площадью около пятнадцати квадратных метров, в котором нас заперли. В качестве декораций стены украшали большие встроенные шкафы. Температура едва достигала пятнадцати градусов как зимой, так и летом. Окон в помещении не было, поэтому точно определить время суток было невозможно. Одна мысль, что мы проведем много времени закрытыми в этой холодной комнате, пробирала меня до костей.

Я решила поискать какие-либо предметы, при помощи которых можно будет совершить побег или хотя бы скоротать время. С надеждой я заглядывала внутрь ящиков, но находила одни только старые тряпки.

Мелисса плакала, забившись в угол. Младшая сестренка была еще слишком мала, чтобы выносить этот кошмар. Я негодовала! Чем она лично провинилась? Она никому не сделала ничего плохого. Я дала себе слово заботиться о ней на протяжении всего заключения.

Самой главной была психологическая помощь. Например, я могу заниматься с ней диктантами. Тетради у нее с собой были. Девочка панически переживала, что отстанет от занятий, — значит, эта работа ее утешит.

Заканчивался первый день заточения. Наши контакты с внешним миром сводились к посещению туалета, по одному человеку за раз и всегда под строгим присмотром. Когда наступало время еды, нам приносили одну миску на всех с ограниченным количеством пищи. Если так пойдет дальше, нас, чего доброго, заморят голодом.

Туалет, еда, издевательства и побои, наносимые матери. День за днем все повторялось по кругу. Нас постоянно спрашивали, изменили ли мы свое решение? Так прошла неделя. Мне становилось плохо до тошноты от одной лишь мысли, что нас с Мелиссой могут отнять у матери. Если они способны запереть нас в каком-то чулане и избивать дочь на глазах у ее детей, своих внучек, значит, они не остановятся ни перед чем. Мне было так страшно. Если мать не поддастся на этот шантаж, до каких пределов дойдет их жестокость? А Мелиссе не давала покоя мысль, что они могут подсыпать снотворное в еду и, усыпив нас, заберут от матери и передадут отцу. Она предложила себя в качестве дегустатора пищи. Если она заснет, мы с матерью сможем ее защитить.

Вот хитрюга! Впрочем, она больше всех страдала от недоедания.

Я даже не представляла, что наше заточение окажется таким долгим. Проходили дни, и мы потеряли счет времени, хотя, по примеру Робинзона на своем острове, я старалась делать засечки. К счастью или нет, но мы немного свыклись с нашим новым положением. Что делали наши родные — целых четыре семьи — мужья, жены, дети? Не могли же они игнорировать наше присутствие. Значит, все они были сообщниками, своим бездействием они приняли сторону деда с бабкой. Все они хотели заставить мать вернуться к мужу-садисту! Значит, они желали нам горя и слез? Думали ли они об этом? Уверена, что нет! Честь для них выше нашего счастья!