«Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода» - Игорь Кохановский

И все-таки впечатление он произвел. Неважно, что весь его пафос рассчитан на невежественных людей. Над Гитлером, как известно, тоже очень многие поначалу смеялись. И при всей смехотворности фигуры Васильева и шутовской обстановки его апартаментов с фотографиями последнего нашего монарха и портретами самого хозяина квартиры, выполненными в той же манере, в какой придворные живописцы изображали монарших особ, при всей этой клоунаде сам главный герой все-таки впечатляет. Хотя бы своей… карикатурностью.

Вот каких лидеров показало нам телевидение на прошлой неделе. По напору, по темпераменту, по умению заставить себя слушать наш Уханов им, как говорят, в подметки не годится. Но дело это поправимое. Главное — поверить в себя, поверить в силу слова, поверить в то, что говоришь. Вспомнил, скажем, знаменитую фразу: «И кухарка сможет управлять государством», — и надо сказать ее так, чтобы люди в это поверили. Правда, здесь таится определенная опасность. Поверить-то люди могут. Но потом, когда выяснится, что их обманули и что управлять государством очень трудно, для этого нужны профессионалы, а не только наловчившиеся говорить, тогда хочешь не хочешь, а придется уходить, придется подавать в отставку. Среди партийных говорунов братских соцстран сейчас это очень распространенное явление. Просто поветрие какое-то. Целыми командами уходят, то бишь целыми Политбюро, как в ГДР, или целым составом Президиума и Секретариата ЦК, как в Чехословакии. А еще очень распространено сегодня привлекать к ответственности перед своим народом бывших партийных руководителей братских соцстран. Поговаривают, что Тодора Живкова скоро будут судить. Хонеккер вот нездоров, а то, наверное, тоже сел бы на скамью подсудимых…

Но это там, у них, в братских соцстранах. У нас пока все по-другому. Помню, года три назад выступал в Доме литераторов следователь, который вел дело Трегубова. Писатели — народ дотошный, кто-то возьми да и спроси: а как, мол, Гришин, бывший первый секретарь Московского горкома партии, неужели никакого отношения не имел к делу Трегубова? Смотрю, замялся смелый следователь. Так, мол, и так, говорит, мы думали, что по партийной линии будет разбор той части дела, ще оно как-то касалось товарища Гришина.

— Так оно касалось? — спросил кто-то из зала.

— У меня было несколько вопросов к Гришину, — уклончиво ответил следователь.

— Так вы допрашивали его или нет? — не унимался любопытствующий.

— Ну, что вы. Я об этом и мечтать не мог, — ответил следователь.

Сейчас можно услышать повторяемую на все лады фразу о том, что партия взяла на себя всю ответственность и за нынешнюю ситуацию в стране, и за преступления против народа в период правления Сталина. Но резонно будет спросить: что значит «взяла на себя всю ответственность»? Если кто-то берет на себя ответственность за то, что он, скажем, развалил порученное ему дело или что при его преступном соучастии погибли люди (допустим, несколько человек, а не миллионы), то его либо судят, либо он уходит в отставку. Во всяком случае, этот «кто-то» не имеет никакого морального права оставаться на прежней «руководящей роли». Вот при таком раскладе причинно-следственные связи во фразе «партия взяла на себя всю ответственность» были бы соблюдены. Но это — если исходить из нормальной логики и здравого смысла. А у нас пока и с тем, и с другим по-прежнему плоховато.

«Поверх барьеров» 29.11.89

Чтение четвертое. БОЛЬШЕВИЧКА

Из цикла «Руины»

Двух февралей глухая перекличкабезвременье безмолвия спустя.…Усталая седая большевичкаоправдывает первого вождя.Ее глаза по-старчески слезятся,и жалок гнев в погаснувших зрачках,когда слова поблекшие струятся,как нечистоты в сточных желобах.Ее неправоту разбить несложно,сложней щадить ее в неправоте,наркотиком, инъекцией подкожнойпитавшей жизнь — приведшей к слепоте.Она не видит не итог печальный —она не видит страшное родстводня нынешнего с кривдой изначальной,таившей бесовщины торжество.На склоне лет болезнь неизлечимаи тлеет, словно листья октября.…Непоправимо и невыносимоосознавать, что жизнь прожита зря.Не потому ль так тянет к оправданьювсего, что оправдать нельзя уже?Не потому ль нет места покаяньюв больной, самообманутой душе?Не потому ль готовы бить поклоныперед иконой первого вождяее единоверцев миллионы,лишь в этом утешенье находя?

1990

Репортаж пятый. ПОСЛЕДНИЙ АРГУМЕНТ, ИЛИ ИСКУССТВО АНТИПОЛЕМИКИ

Знаете ли вы, что такое «Московский литератор»? Нет, вы не знаете, что представляет собой эта газетка. Ибо даже такая телепередача, как «Очевидное — невероятное», готовая, исходя из названия, обнародовать любые самые сногсшибательные события настоящего и прошлого, — даже такая передача не решилась бы предоставить свой экран «Московскому литератору», потому что не смогла бы поверить в напечатанное на его страницах, в очевидное…

Но не буду больше интриговать — буду цитировать газетку писателей Москвы: «Увы, нас ничуть не удивило достаточно все-таки неожиданное содержание письма Станислава Кунаева. Выглядит он в этом письме отнюдь не искусным полемистом, — читаю я во врезке, предваряющей послание поэта в редакцию “Московского литератора”.— В условиях, когда средства массовой информации стали исполнять функции кастета, лома, дубинки и т. п., искусство полемики, видимо, обречено на вырождение».

На мой взгляд, искусным полемистом Кунаев вообще никогда не был. Более того, «вырождение полемики» не раз замечалось и в других его выступлениях, в частности на писательском пленуме двухгодичной давности, когда он допустил оскорбительный выпад в адрес главного редактора журнала «Юность» Андрея Дементьева.

А теперь — отрывки из письма Куняева:

«В 43-м выпуске журнала “Огонек” за этот год критик Рассадин опубликовал статью “Гордость паче унижения”, в которой опустился до измышлений и оскорблений, неожиданных даже для нынешней накаленной атмосферы.

Вспоминая мои давние статьи о массовой культуре, в которых шел разговор о фанатичном культе Высоцкого, Рассадин снова возвращается к истории с могилой майора Петрова.

В “Московском литераторе” от 26 июня 1987 года в статье “Переборщили” я приводил документы, подтверждающие мою правоту. Однако Рассадину неймется. Он опять затевает гнусную травлю, пользуясь такими полемическими выражениями: “Ведь уличили во лжи (это Мальгин с Коротичем меня “уличили” — замечает в скобках Куняев) немедля и документально, выставив на позор, подняли на смех… нет, шалишь, не повинился… не остановился перед отъявленной ложью”, и т. д. и т. п.».