Лейтенант Копылов. Армейский роман - Леонид Канашин

Глава 5. Куда солдата ни целуй…

Это была самая муторная зима в моей жизни. Тяжкой унизительной каторгой воспринималось мною мое армейское существование, в котором меня ни на минуту не оставляло ощущение собственной ущербности и никчемности.

Каждый вечер, едва дождавшись времени, когда наконец-то можно было покинуть часть, я чуть ли не бегом отправлялся домой. Из серого забайкальского сумрака порывистый ветер швырял мне в лицо песок и грязную снежную пыль, в ногах путался мусор, шлейфы которого тянулись из многочисленных поселковых помоек, где бродячие собаки и выпущенные на вольные хлеба костлявые коровенки рылись в поисках пропитания. Скорей, скорей снять с себя этот ненавистный мундир, эту портупею, намозолившую бока, эти пудовые вонючие валенки и, нагрев воды, смыть с себя грязь и пот! Затем немудреный ужин – и вот он момент, которого ждал с утра: с геологической книгой в руках я устраиваюсь на кровати и… засыпаю. Ну, никак у меня не получалось повышать свой профессиональный уровень! Усталость – не столько физическая, сколько моральная – убивала весь мой энтузиазм.

Ничего не выходило у меня и с поэтическим творчеством – за прошедшие с начала службы полгода я сочинил лишь два восьмистишия, посланные Саньке Пригожину ко дню его рождения:

Мой друг, с которым я, бывало,стипендию и покрывалоне раз делил и все пять летвино удач и горечь бедпил поровну из рога жизни,пожав мне руку, в край не ближнийуехал, чтобы там начатьи счастье, и руду искать…И я – геолог, но иноюя дальше тронулся тропою.Легли на плечи мне покасовсем не лямки рюкзака,а лейтенантские погоны.И, как от гибельной погони,я уходил от мысли той,что обворован я судьбой…

Андрей Веселовский, баловень судьбы и любимец женщин, тоже сник. Прошло то время, когда мы за бутылкой хорошего вина коротали вечера, делясь впечатлениями прожитого дня и сладостными воспоминаниями о прошлой студенческой жизни. Бутылка вина на двоих уже не могла привести Андрея в бодрое состояние духа, ему для создания хорошего настроения нужно было и больше, и крепче. Вот тут я для него не был хорошим компаньоном. И совсем не по моральным причинам, как я мог бы представить, или вы предположить, но, главным образом, из-за физиологических различий наших организмов. Дело в том, что если Веселовский, набирая градусы, становился все жизнерадостней и жизнерадостней, то мне после краткой эйфории, вызванной первой, и сравнительно небольшой, порцией алкоголя, от дальнейших доз становилось все тоскливей и тоскливей. Различались и завершающие стадии: идущая круто вверх кривая пьяной Андрюшиной восторженности завершалась молодецким отрубом, мое же прогрессирующее уныние переходило обычно в тяжелое недомогание с симптомами банального пищевого отравления при полной и беспощадной ясности сознания.

Говоря короче, в наших застольях я добровольно сходил с дистанции в самом начале пути, поэтому Андрею со мной было неинтересно. Однако же, как ранее упоминалось, попутчиков в гарнизоне найти было совсем несложно, и, возвратившись со службы, я частенько заставал дома шумную компанию, ушедшую уже довольно далеко. Благо, если бы они просто выпивали и, быстренько дойдя до кондиции, начинали расползаться по домам. Нет, они в качестве морального самооправдания, а также для нейтрализации моих возможных протестов «расписывали пульку», то есть, как бы занимались серьезным делом, и этот преферанс затягивался у них порой до утра. При этом они нещадно курили, что мне, некурящему, было особенно в тягость.

Но все-таки пять лет предыдущей жизни в студенческом общежитии достаточно закалили и мой характер, и мой организм, поэтому если я и выказывал свое недовольство происходящим, то в достаточно мягкой форме, а порою и сам садился за карты, когда не хватало игрока для комплекта.

И не раз случалось, что на следующий день лейтенант Веселовский по причине сильного похмельного недомогания был не в силах прибыть с утра на службу, и все чаще его фамилия стала появляться в приказах по батальону с формулировкой «объявить выговор».

Компанию Андрею составляли молодые, не обремененные семьей офицеры как нашей, так и других частей, но забредали порой к нам и женатые «шланги». «Шланги» – так часто называли друг друга офицеры Безреченского гарнизона. Этот термин пошел от широко бытовавшего в офицерской среде выражения «прикинулся шлангом». Оно применялось для характеристики человека, изображающего крайнюю тупость и неосведомленность, чтобы избежать возложения какого-либо поручения или ответственности за какое-нибудь дело. Умение грамотно прикинуться шлангом приходило с опытом, поэтому обращение «шланг», хотя и имело, без сомнения, ироничный оттенок, все же произносилось не без уважения. Самые виртуозные «шланги» удостаивались эпитета «гофрированный». «Шланги» в звании от капитана и выше обычно звались «баллонами»…

Преферанс был самым массовым, если не единственным, интеллектуальным занятием безреченских офицеров. Телевидение приостановило свое триумфальное шествие по стране далеко на подступах к этой части страны Советов; кинофильмы, которые демонстрировались в Доме офицеров, как правило, были сняты в период от «Броненосца «Потемкина» до «Чапаева» – их знали наизусть, и широкие офицерские массы они не привлекали. В кинозале заполнялись обычно только задние ряды, да и то зрителями, сидящими исключительно попарно, на экран почти не глядящими и готовыми доплатить, чтобы на время сеанса кинопроектор вообще не включался.

В этих условиях выпивка как способ времяпрепровождения здоровых молодых людей, естественно, выходила на первое место. Офицерское денежное довольствие (а мы с Веселовским «зарабатывали» почти в два раза больше, чем наши однокашники, ставшие инженерами) позволяло пить и много, и со вкусом.

В ночь с воскресенья на понедельник, после танцев, Андрей большей частью дома не ночевал. Я не сомневался в его исключительных успехах у безреченских девушек и женщин, но, скажу сразу, Андрей никогда не хвастался своими победами и не рассказывал мне о своих любовных похождениях. Наши (мои и Веселовского) отношения с противоположным полом как-то сразу были исключены из числа тем, нами обсуждаемых. Я же на танцы не ходил. И не потому, что дал себе некий зарок «блюсти верность» моей Светланке, а просто не было никакого желания общаться с другими девушками.

По воскресеньям я читал художественную литературу (осилил-таки «Войну и мир»! ), изучал уставы и наставления по различным военным дисциплинам, готовил конспекты для занятий с личным составом и писал письма маме и Светлане. Оберегая маму от излишних переживаний, в письмах к ней я изображал армейскую службу так, как ее показывали в советских фильмах. В соответствии с принятым сценарием я был горячо любимым солдатами командиром и пользовался большим авторитетом у командования и у коллег-офицеров. Все вокруг были абсолютными трезвенниками и отличниками боевой и политической подготовки, а климат в Забайкалье был мягкий, средиземноморский.

В одном из своих писем мама сообщила мне о двух печальных событиях, произошедших почти одновременно. Сначала в Самодурово умер мой дед Николай Филиппович. Как обычно, он пришел домой вечером сильно выпившим, лег спать и уже не проснулся. Согласно диагнозу сельского фельдшера дед Николай «сгорел от самогонки». После похорон мама забрала бабу Таню к себе в Листвянку. А через неделю ей пришлось поехать на новые похороны, теперь в Копылово, где погибли сразу оба моих дядьки. Пьяный лихач на самосвале сбил их поздним вечером на тракте, когда они, обнявшись, возвращались домой после гулянки с другого конца деревни.

В письмах к Светлане я почти не касался службы и всей окружающей меня жизни, я уходил в воспоминания, я погружался в наше с ней прошлое, переживая его заново, но уже с удесятеренной силой восторга, потому что теперь я знал ему настоящую цену. От воспоминаний я переходил к планам и мечтам о нашей будущей жизни, еще более замечательной. Едва закончив письмо, я тут же, еще даже не отправив его, начинал с нетерпением ждать ответа. Ответ приходил не скоро. Бывало, не дождавшись, я посылал следующее письмо вдогонку. Письма Светланы были не только редкими, но весьма лаконичными. Впрочем, она всегда была сдержанной в проявлении чувств. Что поделаешь, сибирский характер…

На исходе февраля стало известно, что армейский корпус, в который входит наша дивизия, формирует сводный отряд для заготовки леса в Иркутской области. Приказом комбата в этот отряд была выделена понтонная рота в полном составе, а также треть нашей технической роты во главе со мной. Зачитав перед строем приказ, комбат добавил от себя, что отсутствие понтонеров не сильно скажется на боевой готовности нашей гвардейской части, так как, если Китай вдруг вздумает в это время на нас напасть, еще два-три месяца все реки на территории возможных боевых действий будут покрыты льдом. Про меня он ничего не сказал, но и так было понятно, что мое отсутствие тоже не сильно понизит боевые возможности саперного батальона.