Два голоса - Ника Созонова

— Я ей не понравился, — выдавил ты с усмешкой.

— Удивительно меткое наблюдение.

Я пристроилась рядом, взяла твою ладонь — холодную и влажную, словно неживую. Грела ее дыханием, прижав вплотную к губам.

— Она мне тоже.

Ты обхватил мои пальцы своими, предупреждая попытку вырваться в обиде.

— Зато честно. Но мне кажется, ее можно понять.

— Да, вполне.

Мы замолчали. Потом ты осторожно пошевелился.

— Мне надо идти.

— Уже?..

— Вы слишком долго говорили. Полдня.

Отпустить тебя, когда я почти не виделась с тобой сегодня, не успела зарядиться тобой, как батарейка, впрок?..

— И куда ты собираешься?

— Посмотри на меня, — ты приподнял мой подбородок, чтобы глаза в глаза. С такого расстояния еще заметнее признаки болезни и боли: зрачки, огромные, на всю радужку, и белки с кровавыми нитями полопавшихся сосудов. — Меня ломает. Знаешь, что это такое? Словно каждый сустав скручивают спиралью. Повтори свой вопрос и сама дай ответ. Если у тебя есть валидол или что-то подобное, было бы кстати, на время.

— У меня нет ничего такого, прости.

Хотела прибавить, что, к несчастью, тупо и беспросветно здорова, но сдержала эти слова. Говорить не хотелось, вообще, ничего.

— Это ты меня прости. — Ты принялся медленно подыматься, держась за батарею. — Надо идти, Иначе совсем кранты. Да еще и уговор, будь он проклят.

— Ты за дозой?

— Принять дозу.

— А деньги у тебя есть?

— Сегодня не моя очередь проплачивать.

— Что это значит?

— Не сейчас, ладно?

— Но ты ведь расскажешь, обязательно?

Я помогла тебе дойти до прихожей и застегнуть молнию на куртке. Из-за дрожи в пальцах сам ты возился бы с этим долго.

Странное и тяжкое ощущение навалилось на меня: я помогаю тебе сейчас, но это почти то же самое, что вложить в твою руку шприц. Я помогаю убивать человека, которого люблю. Можно ведь запереть тебя в квартире, дней на пять. Так, кажется, реально слезают с иглы? Поломает, помучает, но зато в итоге выкарабкаешься. В каком-то документальном фильме был показан наркоман, катающийся по полу от ломки. Каждая его часть словно жила своей отдельной мучительной жизнью. Он то умолял, то выл, то матерился. И так же будет с тобой?.. "Словно каждый сустав скручивают спиралью"…

— Скажи, если я достану денег на лечение в хорошей клинике, где симптомы ломки будут сводить к минимуму и снимать с иглы будут аккуратно и милосердно — ты согласишься туда лечь?

— Нет. — В голосе была злость, но не на меня. Тогда я еще не знала, на кого. — Пожалуйста, не говори со мной больше об этом. Я никогда не вылечусь, как никогда не стану другим.

— Даже ради того, чтобы пожить немного подольше — со мной? Я не обвиняю, не думай, мне все равно, какой ты. Просто ты сам говорил: времени очень мало. И как я потом?..

Ты уже стоял на пороге. Обернулся.

— В твоих глазах семнадцать озер.

Чем глубже, тем выше.

А мои выклевал ворон,

в них теперь всегда сухо.

Твоими волосами играет ветер —

от неба до неба.

Я научился не замечать людей,

плюющих на мои шрамы —

полезный навык, единственный.

У тебя их сто сорок девять.

Самый красивый — рисовать море,

самый глупый — доверять мне.

— Можно я пойду с тобой?

Я почти не надеялась на положительный ответ.

— Зачем?

— Мне нужно увидеть самой. Чтобы стать ближе.

— Ближе некуда. Пойдем! Только прошу, поторопись.

*** — А ты ведь очень удивилась, когда я согласился. Я сам себе удивился. Глупо и низко тащить с собой девушку для демонстрации ей острых и грязных картинок социального дна. Но с тобой — это другое. Ты должна была видеть, как ты сказала, чтобы стать ближе. Чтобы понять, надо принять полностью, без остатка, пропустив через себя. Но это я теперь пытаюсь словесно выразить, тогда слов не было. И ясного осознания тоже. Просто я поступил так, как никогда не делал: взял тебя на встречу, нарушив негласное правило, что нас всегда должно быть только трое.

— Как долго, а главное — путано. Все ведь ясно без слов. Давай теперь ты вспоминай. Твоя очередь. ***

Этот день был полон для меня сюрпризов. И не сказать, что особо приятных. То, что тело и лицо после вчерашней экзекуции будут нещадно ныть, предугадать было можно, но вот визит твоей мамочки явился полной неожиданностью. Я вообще-то думал, что с появлением мобильной связи никто уже не сваливается как снег на голову.

Тут еще и ломать меня начало раньше обычного — видимо, из-за примесей во вчерашнем герыче. Я не хотел, чтобы ты видела меня таким: совсем жалким и немощным, срывающимся на каждого, кто попадется под руку, готовым ползать на брюхе перед любым, кто даст дозу. Я твердо решил, что у тебя просить ни за что не стану, не смогу. Но с чего я это взял? Может, и смог бы. К счастью, мне не пришлось проверять.

Времени до назначенного часа было с запасом. Лучше мне на свежем воздухе не стало, но пока худо-бедно существовать еще мог. Я повел тебя в парк неподалеку, где мы обычно встречались. Могло случиться так, что Клоун со Скобой тоже придут раньше, гонимые той же ломкой.

Встречные прохожие провожали нас откровенно недоумевающими взглядами: стильная, красивая женщина, а рядом… Обычно я не заморачивался на тему, как выгляжу, но сейчас, вспомнив утреннее отражение в зеркале плюс растущий героиновый голод, подумал, что более дисгармоничную пару трудно придумать.

Было влажно и холодно. Меня пробрало до костей, но и ты зябко сутулилась, уткнувшись носом в синий вязаный шарф. Шли молча. Мне говорить сейчас было бы трудно, и ты это чувствовала.

Заветная скамеечка была пуста. Значит, как минимум, еще час мучаться…

Я сел, обессилено выдохнув. Протерев перчаткой остатки ночного дождя, ты опустилась рядом. Надо было начинать рассказывать, я ведь обещал. Мне и самому хотелось это сделать, вот только языком шевелить было проблематично.

— Мы очень дружили, втроем… в школе. Закончив, даже в вуз поступили один и тот же. Точнее, это они пошли со мной за компанию, в медицинский. Клоун решил стать педиатром — дети на нем всегда висли гроздьями. А Скоба размечтался о психиатрии… Потом я бросил… Стал колоться, на всё забил, перестал видеться с прежними знакомыми, как это бывает. Координат моих никто не знал, из бывших. Но как-то они умудрились меня найти, даже не знаю, через кого…

Я рассказывал, и язык, постепенно разогреваясь, работал все лучше. Воспоминания были яркими и детальными. И ты была в них — отчего-то присутствовала, правда, молча. Стояла поодаль, на самом краешке сознания, и смотрела строго и печально.