Белые лодьи - Владимир Афиногенов

Вот почему Дубыне так надо было попасть в Херсонес.

Пройдя поляну, он спустился в лощину — и тут услышал треск ломаемых кустов.

В этот момент луна снова зашла за тучу, пахнуло сразу прохладой, в стороне Чёрного озера проухал филин, смолк на какое-то мгновение и снова жутко проухал…

Это уханье отвлекло Дубыню от других звуков леса и также от приближающегося треска кустарника. А когда снова сосредоточил на нём всё внимание, то уже не только услышал, но и увидел, как из-за можжевельника появились две громадные собаки и остановились на краю лощины.

Тут и луна высвободилась из-за тучи, и ещё явственнее приняли очертания и кусты, и деревья, и обвалистые края лощины, и собаки. Дубыня, затаившись, до боли в глазах всмотрелся в них и в более поджарой и не такой мохнатой признал волка — возле сердца неприятно кольнуло. «Неужели теперь и меня так же, как деда…» — промелькнуло в сознании. Но два крупных зверя — волк и овчарка (Дубыня точно определил породу собаки) обнюхали друг друга и бросились бежать к большой дороге.

«Что-то много страхов для меня в одну ночь… Ишь, как мечется нечисть, словно не пускает к кумирне, — подумал Дубыня. — Ничего, уже скоро, а там возле Белбога и усну спокойно».

И точно, тропа быстро привела Дубыню на капище. Деревянный Белбог стоял на взгорке, вымазанный кровью диких оленей, и весь был усыпан спящими мухами. С восходом солнца они оживут и роем закружатся возле истукана, десятками тысяч меленьких жизней олицетворяя общее пробуждение…

Встав перед идолом на колени, Дубыня поклонился ему до земли, вытащил из тоболы рысью шкуру, расстелил её, лёг и тут же заснул. Знать, действительно от Белбога шли благодать и сила, что дают путникам успокоение и сладостное забытьё…

…«Взз, взз», — стало доходить до сознания Дубыни, он провёл по лицу рукой и проснулся. Солнце уже поднялось над землёй и светило меж стволов деревьев и сквозь кустарники, в воздухе носились мириады насекомых, и сквозь их беспрерывное мельтешение было не просто разглядеть лицо Белбога. Но оно улыбалось, это точно, Дубыня сразу отметил — лицо деревянного бога улыбалось…

И разом улетучились заботы, печали, стали смешными ночные страхи. Дубыня потянулся всеми членами могутного тела и крикнул громко: «Ого-го-го!» Перелетела с ветки сосны на еловую лапу белка, перед глазами мелькнул её пушистый хвост, слегка задранный кверху, застрекотала сорока за озером.

Спустившись к нему и увидев угрюмые берега, густо поросшие камышом и тальником, синеватый ещё туман, висевший над тёмной водой, усмехнулся, досадуя на себя за неосторожное громкое проявление своих чувств. «Вон из этих камышей недолго и стрелу схлопотать», — подумалось. Но радость так и распирала грудь: наконец-то наедине с лесом, озером, небом и солнцем…

Оно поднималось всё выше и выше. Испарялся туман и глохли звуки; да разве такое оно, это солнце, там, над Меотийским озером, когда, также поднимаясь, высушивало воду на теле, и кожа страшно зудела, и солёный пот, втрое солонее обыкновенного, застилая глаза, разъедал веки?! И вот, чтобы добыть себе право увидеть другое солнце и ополоснуть лицо и глаза чистой водой, понадобилось Дубине целых два года прилежного труда на приисках и примерного поведения. И это с его вспыльчивым характером, с его тягой к свободе!.. Но он добился того, что его взяли в обоз, да ещё сделали старшим. Теперь мечта побывать в своём селении и увидеть сестру и брата как будто сбывалась, потому что по пути в Херсонес реку Альму миновать нельзя…

Туман испарился совсем, и Дубыня увидел, как на середине озера играет рыба, высоко выпрыгивая из воды и ярко-серебряно сверкая чешуёй. В нём проснулся азарт рыбака. Да и есть хотелось. Знал, что рядом с такими озёрами, на берегах которых стоят кумирни богов, всегда имеется сработанная людьми, тихая заводь, куда заходит рыба, являясь пропитанием путников, пришедших поклониться идолу. И точно — скоро Дубыня нашёл заводь, а возле дуба, склонённого над берегом, сачок на длинной, отполированной руками жердине. Прежде чем закинуть его, Дубыня насобирал сухих сучьев и листьев, сложил в кучу, высек кресалом из кремня огонь и развёл костёр.

Хорошо было видно, как в мелкую заводь, после того как воду прогрело солнце, косяком повалила рыба: щука, угорь, окунь, плотва, и даже сомы. Правда, передвигались они лениво, то и дело шевеля длинными усищами.

Дубыня выловил двух угрей, насадил их на нож и стал жарить. Угри — самая вкусная рыба, про неё от отца Дубыня слыхал самые невероятные истории: будто по ночам они выползают на сушу и пожирают на полях горох, чечевицу и бобы. Они могут находиться без воды более шести дней и ночей и не умереть. А когда подыхают, то не всплывают на поверхность, как все мёртвые рыбы…

В костре весело трещали, сгорая, сучья. Как только кожа на угрях лопнула и закапал жир, Дубыня снял их с лезвия ножа и положил на траву. Поостудив, принялся за еду. И тут за спиной услышал насмешливый голос:

— Не торопись, оставь и нам маленько…

Дубыня обернулся: как же! он сразу узнал этот голос, принадлежащий Доброславу… С Клудом рядом стоял велит Фока с неизменным дротиком в руках и показывал в улыбке широкие зубы. Дубыня очень обрадовался их появлению, он встал и протянул одну рыбину. Фока проворно выхватил её из рук Дубыни и, воткнув дротик и землю, с поспешностью голодного зверя стал уничтожать, не обращая ни на кого внимания.

— Фока не только пить, но и поесть любит, — пошутил Доброслав.

— Верно, колдун, угадал, и это тоже люблю, — глотая жирные куски, пробубнил велит. — Хороша зверина, главное, без костей, не то что щука или окунь.

Подошли ещё два солдата и четыре солевара, остальным двум Доброслав приказал находиться при обозе, который остановился в двух стадиях от кумирни Белбога. Там же были оставлены привязанные к повозкам верховые лошади велитов и Клуда.

Доброслав приблизился к Дубыне и, подмигнув ему, сказал:

— И впрямь знаешь, где находится кумирня Белбога… А мне твои друзья говорили, что ты два года, не разгибая спины, работал на приисках и кроме вонючих казарм наподобие солдатских, куда ходил спать, ничего не видел.

— Да, друзья правы… Так и было. Но они не знают, что, перед тем как оказаться на приисках и потом в печенежских степях, я кое-где побывал… Был и в вашем селении, где узнал, как побили вас хазары в Световидов день, был и на кумирне Белбога… И видишь, как пригодилось. Правда, добираться сюда днём куда лучше, чем ночью, — и Дубыня поведал Клуду о своих страхах. И когда стал рассказывать о двух громадных зверях — волке и собаке, Доброслав сжал его правую руку повыше локтя так, что у чернобородого заныло плечо, и весело расхохотался:

— Испугался?! Дубыня, да ты же моей Буки испугался… Это была она, моя милая собачка Бука! Значит, нашла себе друга, не растерзали её в стае волки. Значит, я правду говорил сынишке Аристеи, что у меня скоро будет маленький Бук… Какую же добрую весть ты сообщил мне, Дубыня… Спасибо тебе, брат, спасибо!

Дубыня во все глаза глядел на веселившегося Клуда и ничегошеньки не понимал… Пришлось Доброславу объяснить, как ему захотелось получить волкособаку и кто на это его надоумил.

— Лагир?! Алан!.. — воскликнул Дубыня. — Вот какие добрые истины открываются у кумирни Белбога, покровителя благих дел и начал, Доброслав… Из-за него, Лагира, я и должен попасть в Херсонес. — Теперь в свою очередь Дубыня поведал Клуду о наказе умирающей матери своему сыну-солдату.

— Вот вместе мы и передадим ему этот наказ, — хлопнул по плечу чернобородого Доброслав Клуд.

— Что вы там всё шепчетесь, русские канальи? — недовольно спросил Фока, доедая угря, — поймайте нам ещё этих зверин… А впрочем, я сам…

Он выхватил из ножен меч и бросился в длинных, выше колен, сапогах, какие носили в Крыму велиты, к заводи, бесстрашно ступил в неё и начал наносить удары мечом по воде. Его примеру последовали и остальные солдаты. Они рубили рыбу слева направо — вскоре водоём окрасился кровью. Солдаты топтались в своих сапогах, поднимая со дна тихой заводи ил. Бедная рыба, зажатая со всех сторон, стала метаться, выпрыгивать на берег. Велиты, одуревшие вконец, наносили удар за ударом и хохотали.

Первым опомнился Доброслав. Он закричал что есть мочи:

— Стойте, безумные, это же заводь Белбога! Он же покарает нас! — и, видя, что его слова мало действуют на разошедшихся велитов, приказал солеварам: — Хватайте их!

Сам первым кинулся в воду, схватил Фоку за руки и выкинул велита на берег. С другими поступили таким же образом.

Мокрые, возбуждённые, со слипшимися на лбу волосами, которые выбились из-под кожаных шлемов, велиты теперь стояли и криво улыбались: видели, что сила сейчас на стороне Клуда и солеваров.

А напротив них тоже стояли шесть человек, составляющие священное число семейного очага, те, кого вот они, с мечами, безумными глазами и пеной у рта, верующие в своего, по их глубокому убеждению, справедливого и непогрешимого бога, называли варварами…