Оборотень - Ирина Глебова

— А если не попался? Тогда мог и догадаться, для чего вылавливали бомжей.

— Не думаю. Газеты о нашей находке не писали, сам знаешь. Мог решить, что это обычная плановая акция, с ним не связанная. Затаится, конечно. Но вряд ли попробует из города уйти. Сейчас это опаснее, чем затаиться, раствориться в таком большом городе. А если это так, если он здесь — я свой шанс не упущу. Выловлю зверюгу!

Кандауров сжал зубы, тряхнул ещё раз Михаилу руку и быстро пошёл к своей электричке. Двери за ним захлопнулись. Он остался около них, почти прижавшись лбом к стеклу, глядел в мелькающие тени чёрного тоннельного провала. Последнюю фразу он произнёс так жёстко — сам не ожидал. Но в тот момент он вдруг вспомнил свою дочь-подростка. Девочка давно не жила с ним, а со своей матерью в другом, далёком городе. Но Викентий любил её, тосковал. Он представил — смутно, без лица, с нечёткой фигурой, страшного человека рядом со своей малышкой… Скрипнул зубами и снова подумал: «Выловлю зверюгу!»

Утром майор отправил по инстанциям свой запрос. Он сочинил его ещё ночью, на работе лишь согласовал с руководством. Надеялся, что нашёл нестандартные, проникновенные слова, которые дойдут до тюремного и лагерного начальства. Честь мундира дело, конечно, святое, но уж очень страшное существо ходит по земле, рядясь в человеческий облик! Потом, посмотрев по списку, в каком ещё отделении милиции есть не опрошенные бомжи, Кандауров поехал туда. Но там дежурный, глянув его удостоверение, сразу протянул записку: «Майору Кандаурову звонил капитан Лоскутов. Срочно позвонить по номеру…» Дальше шли цифры. Викентий знал, что Лоскутов с самого утра направился в загородный профилакторий: туда были определены двенадцать бродяг. «Бродяг-доходяг» — сострил по их поводу Лоскутов. И точно, это были совершенно больные люди.

Викентий набрал номер. Там, на другом конце, трубку сразу взял Михаил.

— Майор! — заговорил он возбуждённо. — Проявился парнишка! Да, похоже, тот самый… Приезжай, сам поговоришь с человеком!

Викентий почувствовал прилив сил. «Лёд тронулся! — сказал он сам себе. — Хорошо бы не ошибиться!» Если речь и вправду идёт о подростке, ставшем жертвой «упыря», то это может стать началом ниточки из всего клубка.

Профилакторий большого машиностроительного завода когда-то славился на всю страну. Собственно, это был целый оздоровительный городок. Трёхэтажные корпуса расположились в сосновом бору, где лёгкий воздух был напитан запахом хвои. Тут же протекала река с оборудованным песчаным пляжем и лодочной станцией. В корпусах — комнаты со всеми удобствами: одинарные — на двух человек, и двойные — на четырёх. Двухэтажная столовая с четырьмя обеденными залами и кинотеатром, спортивный комплекс: бассейн, тренажёрные залы, волейбольные и теннисные площадки. Тут же — танцевальный зал. Профилакторий работал круглый год, и зимой здесь выдавались напрокат финские сани, лыжи, коньки. Заливались несколько катков, не считая замёрзшей реки, а для лыжников прокладывались маршруты по лесу, полю, некрутым пригоркам. И, конечно, на полную нагрузку работал оздоровительный комплекс: врачебные кабинеты, лечебные ванные, массажисты… Каждый, попадавший сюда, подвергался полному обследованию и, если надо, лечению. Профилакторий всегда бывал переполнен. В основном отдыхали и лечились здесь работники завода — по очень дешёвым льготным путёвкам. Однако часть путёвок продавались и на сторону. Но это было давно.

Сейчас из восьми жилым оставался один корпус, да и тот наполовину пустовал: путёвки стоили очень дорого. Машиностроителей здесь и близко не было — время льгот кончилось.

Отдыхали и подлечивались люди достатка выше среднего, однако не дотягивающего до Канарских островов. Да и не был уже профилакторий заводским, поскольку финансировался из бюджета города да несколькими коммерческими фирмами. А после статьи журналиста Лунёва в молодёжной газете, городские власти, побоявшись плохого резонанса, поместили сюда самых больных бомжей.

Человек, о котором говорил по телефону Лоскутов, лежал в изоляторе, поскольку жить ему оставалось очень мало. Восковое лицо, провалившиеся щёки, спокойные, всё понимающие глаза.

— Может, кто-то и зол на вас, а я только благодарен, — сказал он. — Больше всего боялся умереть под забором. А теперь… вот. — Больной провёл ладонью по вороту выцветшей, ношенной больничной пижамы, потрогал простынь, одеяло. — А бояться… Чего уж мне теперь бояться?

«Речь интеллигентного человека, — подумал Кандауров. — Бывшего интеллигентного».

— Расскажите майору то, что рассказали мне, — попросил Лоскутов. — А если можно, и поподробнее.

Кандауров подвинул к кровати стул.

— Меня зовут Викентий Владимирович, — представился он. — А ваше имя-отчество?

— Евгений Николаевич, — произнёс больной, глубоко, с трудом дыша. Похоже, он и сам удивился звучанию своего полного имени: видимо, давно его так никто не называл, а уж сам себя — и подавно. — Я так понял, вы парня разыскиваете? Витёк его зовут. Но только он свидетелем быть очень боится.

— Свидетелем чего? — не понял Викентий.

— Так вы же его в связи с убийством разыскиваете?

Викентий быстро глянул на Лоскутова: Михаил отрицательно покачал головой. Речь, видимо, шла не об убийстве самого парня. Тогда о чём?

— Я вас слушаю, Евгений Николаевич. Расскажите, что знаете.

— Он, значит Витёк, в город пришёл недели две назад, а к моей компании прибился, наверное, дня через три после этого. Это значит, ночевал с нами в одном подвале. А где днём бывал — не знаю, он парень самостоятельный. Из хиппи. Рассказывал, что сначала ходил в компании легальных хипаков. Ну, то есть, жили все по домам, а в какие-то дни собирались, ездили за город, на природу. А потом ушёл с одной отколовшейся группой, поехал в другой город, на сходку хиппи. И не вернулся — побрёл по стране. А недавно отбился от своей группы. Они в Питер подались, а он приболел, остался. Эти ребятишки, как птицы перелётные: зимой — на юг, летом — где попрохладнее… Витёк говорил, что дождётся другой группы и уйдёт с ней. Всё на вокзал ходил, встречал.

— А что за убийство?

— Сейчас, передохну малость… Витёк мне сам рассказал. В первый или второй день, как попал в город, он отирался всё там же, у вокзала. И там рядом, на какой-то улице, зашёл во двор передохнуть, посидеть. Пока курил, во двор въехал грузовик, двое стали ящики разгружать, таскать в подвал. Кликнули пацанов со двора: мол, подработать не хотите? Те тоже стали ящики носить. Витёк подумал, что и ему тоже надо подработать. Подошёл, мужики сказали: давай, носи. В подвале целый склад, горы этих ящиков. Пока Витёк тягал, надрывался, ему пришла в голову мысль: скоро вечер, ночевать ему негде, а в этом подвале спрятаться — раз плюнуть. Никто и не заметит. Он даже исхитрился деньги за работу получить. Когда ящиков уже мало оставалось, подошёл к мужикам: платите, мол, тогда понесу последние ящики, а то смоетесь… Те посмеялись, дали денег. Он подхватил ящик, а когда мальчики из подвала ушли, сам не пошёл, пробрался в угол, спрятался. Пацаны ещё пару раз прибежали, потом спустились мужики, что-то посчитали, заперли двери и уехали. О Витьке никто и не вспомнил.

— Значит, этот парнишка остался запертым в подвале?

— Ну да. Нашёл там какую-то старую фуфайку, на одном ящике прочитал, что там импортное печенье, открыл его аккуратно, перекусил, совсем закайфовал. Устроил себе лежанку удобную и уже задремал. А тут опять слышит — машина подъехала под окно, только теперь легковая. И дверь отпирают.

— Перепугался мальчишка?

— Не то слово! Забился между ящиками. Но так, чтобы видно было. Те, что вошли, свет включили. Трое, а четвёртого втолкнули. Парень от страха половину не расслышал, но понял, что говорили о деньгах, наркотиках и обмане. Один расспрашивал, двое здоровых амбалов били, а четвёртый в чём-то признавался, что-то отрицал. Потом ему на шее стали заворачивать провод, он хрипел, а начальник говорил: «Скорее кончайте!» Витёк глаза и уши закрыл, вжался в ящики. А потом почувствовал: вроде темно стало и тихо. Он мне рассказывал, что очень испугался того, что его закрыли, и придётся с трупом ночь ночевать. А когда откроют, обнаружат труп и его, и обвинят в убийстве. Витёк бросился к двери, прижимаясь к стенке, помнил, что убитый упал на середине. Ткнулся в дверь, а та и открылась. Во дворе не было ни машины, ни вообще никого. Он и дал драпака.

— А к вам, в ваш подвал, когда попал?

— Через день после этого происшествия. А рассказал мне ещё дня через два.

— Всё время жил у вас?

— Ночевал только. Днём уходил куда-то.

— С кем ещё общался Витёк?

Больной кивнул на Лоскутова.

— Я вон уже Михаилу Борисовичу всех назвал. Нас всех в том подвале и взяли, ещё сонных, разом. В четвёртое отделение посадили, это я уж потом сюда попал… А Витька уже не было. Он за два дня до этого не пришёл к нам ночевать. Я думаю, встретил своих хиппи, подался в Питер.