Записки на кардиограммах (сборник) - Михаил Сидоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– К чему ломить против ветра? Земля круглая: развернулся, парус поставил – раз! – и уже на месте. Смот ришь на остальных, а они все там же – уперлись и ни на шаг, а ты и цели достиг, и время провел замечательно…
Наркоман. Синий, как наша форма, и дышит три раза в минуту. Передоз. Двадцать лет. Туфли от Гуччи, портки от Версаче. Стильная комната, второй уровень двухэтажной квартиры. Интерьер вокруг – как в Царском Селе.
Северов сунул ему меж зубов ларингоскоп. Протянул руку:
– Трубу.
– На кадык надавить?
– Так войдет.
Не касаясь клинком идеального, дорогой клиникой сделанного напыления, он ввернул трубку. Родня, стоя в дверях, обалдело наблюдала за происходящим.
– Принеси РЯД, Ларис, я пока вручную его подышу.
Вернувшись, я застала Веню сидящим на корточках. Нагнетая в элитные легкие воздух, он сжимал-разжимал амбушку и спокойно, с медлинкой отвечал на сыпавшиеся со всех сторон оскорбления. Атмосфера в квартире была грозовой.
– Почему вы не ставите капельницу?
– Не вижу необходимости.
– Человек без сознания – это что, не необходимость?
– Человек передозировал героин, в таких же случаях главное – вентиляция легких.
Налоксон у нас только спецам выдают, а к нам он от них попадает, только когда у него срок годности на исходе. Эффектная штука – на игле встают и уходят. И проблем меньше с родственниками: вот, пожалуйста, убедитесь – никаких сомнений, специфический антидот. Эти вон тоже окрысились.
– Повторяю для слабослышащих: ЭТОГО! БЫТЬ! НЕ МОЖЕТ!!!
– И тем не менее это так.
– Мы вызывали специализированную бригаду. Вы – специализированная бригада?
– Нет, мы не специализированная бригада, но диагноз очевиден.
– Да-а… и кто вам только диплом выдал?
– Эй, любезный, а ну-ка давайте держаться в рамках. Вы, между прочим, в моих услугах остро нуждаетесь, а ведете себя при этом будто царек туземный.
– Ваша фамилия?
– Северов.
– Считайте, что вы уволены.
Веня был спокоен, как мамонт. Подключил РЯД, выставил частоту и объем.
– То есть я вам больше не нужен?
Нам не ответили.
– Они, Вень, тебя потом уволят, когда отработаешь.
– Не поверишь, девятый год это слышу, редкое дежурство не увольняют…
И тут же вклинились.
– Ничего, недолго осталось. Алло! Мне нужен главврач… Это депутат Законодательного собрания Зверинцев…
Собрание вышло, старательно притворив дверь.
– Что, не могут поверить, что звезда курса и гордость родителей героинит?
– Ну. Их чуть кондратий не обнял. Я аж испугался, думал, порвут. А еще у них бабушка – до сих пор какой-то кардиологией рулит. Так что протяни-ка ты пару пленок[25], для разборки. О, возвращаются!
– Вас к телефону.
Веня взял трубку:
– Да. Северов… Да… Острое парентеральное отравление неизвестным препаратом наркотического действия… Нет, вежливо и корректно… Убедить не могу… Уже консультировался… Заинтубирован… Стабилен… Прошу токсикологов в помощь… Вот пусть от них и услышат… Понял… Возьмите трубку.
Я склонилась к его уху:
– Ну, чего там?
– Порядок. Сейчас кишкомои[26] приедут, разводить будут… О, смотри, оживает.
Клиент потянулся рукой к трубке.
– Стой-стой-стой, не дергай. Не дергай, говорю, связки вырвешь. Ты меня слышишь?
Тот кивнул.
– Понимаешь?
Опять кивнул.
– Трубку я сам выну. Ты лучше скажи: сколько?
Четверть?[27]
Молодой юрист пожал плечами.
– Друг, у тебя свежая дырка в левой локтевой. Ну – четверть?
Тот показал пальцем на Веню: ваша, дескать, вы сделали. Вот суконец!
– Ай-ай-ай, как не стыдно! Мы тебя, паренек, ничем не кололи.
Северов пересек ножницами тонкий прозрачный шланг; манжетка ниже голосовой щели сдулась, позволив трубе беспрепятственно покинуть трахею.
– Лежи, не вставай. Герыч?
– Что?
– Не валяй дурака. Думаешь, ты у нас первый такой?
– Ничего я не знаю.
– А дырка откуда?
– Отстаньте от него, он же вам сказал…
Веня хмыкнул.
– В левой локтевой области след от инъекции. Мы, как вы изволили возмутиться, никаких уколов не делали. Напрашивается вывод.
В дверь позвонили. Вошли токсы.
– Ну?
– Се человек. Двадцать два года. На момент осмотра сознание отсутствовало, реакция на внешние раздражители тоже, зрачки узкие, на свет не реагировали. Выраженный цианоз, периоды апноэ[28]. След инъекции в левой локтевой. Интубация трахеи, ИВЛ кислородом.
– Чё говорит?
– Ничего. Глухой отказ.
– Ну-ну. А чё вызвали-то?
– Старший приказал. ВИП-персоны.
Спец посмотрел на главу семьи. Тот вышел вперед:
– Я – депутат Законодательного собрания Зверинцев, моя жена входит в совет директоров телекомпании ВГТРК «Пятый канал», а ее мать заведует кафедрой…
– Ну и что?
Депутат как на стену с разбегу наткнулся.
– Как что? Мы порядочные люди, – он сделал акцент на порядочные, – наш сын учится на юридическом, он лучший на своем курсе, – Северов пихнул меня в бок, – а этот… утверждает, что наш сын наркоман.
– Что ж, бывает.
– Я вижу, вы тут все заодно. Я этого так не оставлю, я – депутат Законодательного…
– И что нам теперь, во фронт встать? Ура троекратное? Диагноз очевиден. Не верите – не надо. И пугать нас тоже не надо. В больницу поедет?
– В какую?
– В токсикологию.
– Еще не хватало!
Токсиколог обернулся к своим:
– Сделай ему налоксон, и едем отсюда.
– Так мы свободны?
– Валяйте.
Двинули к выходу. В дверях Веня остановился.
– А ведь я оказался прав, любезный.
Нас старательно не замечали.
– Извиниться, как я понимаю, желания нет?
– Ну что ты, Вень! Они нас и за людей-то не держат.
Аристократы помойные.
ЧеремушкинЛариска проставилась. Сидели в столовой, теснились, роняя пепел в жестянки. Ополовиненная северовская текила, тягучий оранжевый «Адвокат».
– Поздравляем, Ларис. Удачи тебе и здоровья несокрушимого. Держи!
Электрическая зубная щетка.
– Оба-на, дай заценить!
Включают, меняют режимы, слушают, как жужжит.
– Вещь! Помесь вибратора с унитазным ершиком.
– Универсальная штука. Мне, пожалуйста, пейджер с вибратором. Заказ понял, мадам. Вопрос: что во что встроить?
– Говорят, уже холодильники стали выпускать со встроенными телевизорами, для кухни.
– Ага, и мобильники с искусственной вагиной.
– А чего, запросто. Помнишь, везли бойца в академию и на Фонтанке в пробке застряли? Рядом мерс, стекла тонированные, левое боковое приспущено, чел за рулем достает член, натягивает на него трубку, сует шнур в прикуриватель – и сидит, тащится. А мы-то в «форде», мы выше, нам-то как на ладони…
– Кстати, насчет ладони… Шереметьев на инфаркт приезжает, а там дедушка: ой, кричит, помираю, скорее дайте мне в попу чего-нибудь! Шеремет ему: дадим, говорит, дедуленька, конечно дадим. И на публику: мы даем в попу, в руку и под язык…
Накурили – не продохнуть. Разномастные кружки, гнезда шоколадных конфет, блюдца с остатками тортика. Хохот, гвалт, запотевшие стекла.
– Окно откройте, пусть проветрится.
– Холодно. Че, дай куртку.
Леха сидела с Северовым. Я готов был поспорить, что утром они уйдут вместе, и в глубине души я ей даже завидовал – за несколько дней она узнает его больше, чем я за несколько месяцев.
Сейчас она расписывала сегодняшнее столкновение с Третьяковым.
– Смотри, Вень, он у нас карты вызовов рецензирует. Облажаешься – крышка!
– Вот как раз там у меня все в ажуре – ни одна падла не подкопается. Вплоть до орфографии и пунктуации: кастрировать нельзя повременить.
– Не зарекайся. Вон у нас Скво написала, с устатку: «… сбит вне зоны пешеходного перехода легковой автомобилью «газелью».
– Ага. А Гарик: «… неоднократно вступала в половые контакты с гражданами негритянской национальности».
– Ну, он вообще уникум был. Помнишь, как он асцит[29] родил? Приезжает на боль в животе; там ханыга во-о-от с таким животом – беременность отрицает. Грязная, вонючая, когда последние месячные, не помнит. Гарику не в кайф за живот ее трогать – ставит цирроз с асцитом и везет в Кузницу. Сдает и сидит на батарее, историю пишет. Тут к нему зав приемного выходит: иди, говорит, полюбуйся на свой асцит, женского пола. Прямо в смотровой родила. Ему потом долго прохода не давали.
– А это его помнишь: «В правой височно-теменной области определяется впуклость костей черепа»? Гарик, блин, нет такого слова! Почему нет? Раз есть выпуклость, значит, есть впуклость, все логично.
– А как он на маточное[30] ездил? Вернулся и сел чай пить. Входит Рахманов, он у нас тогда заведующим был, и так брезгливо, двумя пальцами, несет историю, а она вся в крови засохшей. Игорь Вадимыч, говорит, вы меня, конечно, извините, но я что-то никак не пойму, что вы с этой картой вызова делали – затыкали? Гасконец, помню, даже поперхнулся тогда…
– Восемь-шесть, поехали. Повешение.