Записки на кардиограммах (сборник) - Михаил Сидоров

Михаил Сидоров

Записки на кардиограммах

Повесть, роман

Записки на кардиограммах

Предупреждение!

Это не памфлет.

Это не пасквиль.

Не фельетон, не сатира, не прокламация.

Здесь нет жалоб, самолюбований и желания возвышаться.

Это – констатация фактов.

Голых, имевших место.

Так было.

Фактически – зеркало, чуть замутненное спокойным презрением к мудакам.

Поэтому нефиг!

«Вы знали, куда вы шли!» и «Не нравится – увольняйтесь!» не катят.

Вняли?

Спасибо.

Рассаживайтесь поудобней…

Эмоции, наблюдения, случайные мысли… Кардиограммы, в силу привычки, кладешь в нагрудный карман, отчего они всегда под рукой, и после вызова – не всегда, ясное дело, а так, время от времени – царапнешь на обороте карандашом. Утром перепишешь, сотрешь каракули с ЭКГ и сдашь, пришпилив ее к карте вызова.

Так год. Два. Десять. Двенадцать.

А потом оказывается, у тебя этого добра – завались!

Начало

Но ведь это правда, рейхсфюрер…

Замглав по скорой.

Путает ИВЛ с ВВЛом.

Не видит разницы между клинической и биологической смертями.

Лазит в укладки, считает ампулы, сверяет со списком. Найдя заначки, рисует выговоры.

Заслуженный врач РФ.

На скорой не работал ни дня.

Ей-богу, не вру!

Менты пьют. Зверски. А прокуроры еще круче. Те, кто выживет, станут к старости каяться, раздирая перед людьми рубища…

Впрочем, я, скорее всего, наивен.

При просьбе лечь на спину девять из десяти пациентов поворачиваются спиной вверх.

Вечерний звон. Завал. Прорвало. Весь стол в адресах.

И всем – срочно. Немедленно. Иначе Матвиенко, Райздрав и горячая линия.

Час.

Второй.

Третий.

Диспетчер вдруг стекленеет, блуждая зрачками с телефона на телефон. Те надрываются.

Минуту.

Две.

Две с половиной.

Диспетчер начинает смеяться.

Ему откликаются.

Во время осмотра могут:

– зевать;

– рыгать;

– пердеть;

– ковырять: а) в носу, б) в зубах, в) в гениталиях;

– говорить по телефону (жестом: подождите!);

– смотреть телевизор;

– курить.

Они дома, хули.

А когда в поликлинике – ну совершенно другие люди!

Отказ от госпитализации.

О возможных последствиях предупрежден. Подпись.

Думаете, всё?

Полагается ездить, проверять состояние.

Себестоимость вызова – две тысячи.

Ну?

Четыре куска.

Шесть.

Восемь.

Опа! Созрел и хочет в больницу. Больницу при этом хочет получше.

Рассказывал коллегам в Европе – о… уевали.

Дословно:

Коммуникабельный журналист: В двух словах – как вам нацпроектовские «газели»?

Врач с большим стажем: У… бища.

Часто, посреди ночи, прикоснувшись, участливо спросят: «Много вызовов сегодня?»

Хочется взять сочувствующего за лицо и отпихнуть, как Высоцкий Садальского.

Любимая фраза высшего руководства: на ваше место – в шляпах!

Одного как-то поправили: на ваше!

Что было…

Многие, в натуре, не знают:

– названий своих лекарств;

– собственного диагноза;

– профиля отделения, в котором лежали;

– номера больницы.

При этом говорят «не помню», «не разбираюсь» и «нам сказали».

Полковники невыносимы.

Снисходительное «ты» свысока.

Даже если одергивать.

Даже когда чехлятся[1].

Холуи трехзвездочные.

Пришедший к доктору робок и подобострастен.

Вызвавший – развязен и хамоват.

Это в крови.

Поэтому лучше сразу, с порога, на них наорать.

Во избежание.

Старательнее всех болеют цыгане. Самозабвенно и артистически.

Разогнали студентов – статистику, стервецы, портят.

Сертификатов-то нет, откуда?

Студенты выходили с семнадцати до восьми.

Воздушного моста так не ждали, с Большой земли.

Стало привычным:

Комната, пациент, юноша у компьютера.

«В контакте» обычно.

Внимает рассеянно, просьбы выполняет, предварительно дочитав.

Увозим – спросит: «С тобой поехать?»

Понять можно.

Три сотни друзей.

Всем же написать надо.

Про болезнь близких.

У них здесь корректировщик. С биноклем. На дереве. Настроился на частоты и слушает. Дает отзвониться, дает вернуться. Открыл дверь – дает отмашку: звони!

Вызов.

Туда же, в соседний дом.

И умело так, гад, маскируется…

Сорок пять лет, юрист, два высших образования. В двадцатисекундной речи двенадцать раз использовала конструкцию «как бы».

Норма десятилетий – бригада на десять тысяч. Районы растут, вызова лежат на задержке.

Выход?

Изящный. Блистательный.

Одна на четырнадцать.

Четверо вместо восьми, и лавина звонков: утром сел – утром приехал.

А Райздрав нынче праздновал что-то, так допоздна у кабака бригаду держали, на всякий случай.

А остальные три въ… бывали.

Не курить невозможно.

К нулю раскуриваются даже самые стойкие.

Потому что адреналин.

Нервы.

Оттого и язва у всех.

Голодные же все время.

Коллега. Спокоен и флегматичен. Тридцать лет стажа, видел все. Непрошибаем.

Ан нет!

Оскорбили на вызове. Ничего особенного – пьяные люмпены, все как обычно… Но молча вышел, надел перчатки, отыскал, благо недолго, кус мороженого говна и запустил в форточку.

Потом всю ночь пил коньяк.

Один.

Весь пузырь выдул.

Кулибиных меньше, чем долбо… бов.

Последний шедевр – кардиограф. Отечественный.

Перед тем как печатать, думает полминуты.

Вообразите:

Реанимация.

Цейтнот.

Ампулы россыпью.

Кардиограмма ежеминутно.

И всякий раз: «ПОДОЖДИТЕ 4 °CЕКУНД».

О… уеть,… лядь!

Отослали обратно – ломается, сука, часто…

Во ВСЕХ больницах Санкт-Петербурга на входе в приемный – порожек. Поднимаешь передние колеса – ы-ы-ых! – коллега приподнимает задние – ту-дух, ту-дух! – закатили. Порожка нет только в морге судмедэкспертизы где, по большому счету, глубоко по херу…

Подъем ночью на «упал с кровати, приезжайте поднять» вызывает смутную симпатию к Менгеле…

Прервусь ненадолго, пока гневным пальцем в грудь не уперлись.

Вот, удосужьтесь-ка:

«Скорая медицинская помощь – вид помощи, оказываемой гражданам при состояниях, требующих срочного медицинского вмешательства (несчастные случаи, травмы, отравления и заболевания, приводящие к резкому ухудшению здоровья, угрожающие жизни и требующие проведения экстренных лечебных мероприятий)…»

О как, оказывается, изначально-то!

А вы говорите…

Так о чем это я?

А-а!

– Я лекарства не признаю – вы только ЭКГ сделайте, а уж я дальше сам…

Или:

– Мне любимый человек изменил – дайте успокоительное, а то я в окно выброшусь!

Глубокий обморок, нету пульса… м-да!

– Это мне папа вызвал.

А вот и он:

– Але! Вы уже там? Посидите с ней, пока не подъеду. Я? В Нарве, границу прохожу – часа через два буду…

И до кучи:

Ни «доброй ночи», ни «проходите», ни табуретки присесть.

Об кровать хлоп и желтой ногой в лицо:

– Вот. Ступать больно.

Мозоль. Ороговелая, давнишняя.

– Ну и?

– Что «ну» – срезайте! Давайте-давайте, я ветеран…

Так, спокойно!

Не надо набирать воздух.

Ветераны от «лиц приравненных» – ох отличаются!

Манерой общения.

Ночь. Вызов. Через минуту повтор: скорей! Подрываешься и летишь. Диспетчер по рации: Быстрей – скандалят!

Вываливаешься из кабины, дверь вбок, одной рукой чемодан, другой кислород, на плече кардиограф, дефибриллятор, на другом сумка с реанимацией, папка в зубах, домофон чуть ли не носом: пи-и-и-и…

КТО ТАМ?

Всё. Можно отнести кислород, дефибриллятор, сумку с реанимацией. Расставить неторопливо, подключить шланги. Позвонить снова и, зевая, войти.

Ничего там нет.

Проверено.

Годами.

Нельзя брать деньги, если их дают с помпой. А настаивают – тем более!

Номера купюр переписаны.

Список, как правило, под телефоном.

Тоже проверено.

Неоднократно.

По коридору надо идти тихо и на пороге чуть задержаться.

Так, чтоб не видели.

И не слышали.

Бесхитростное большинство начинает стенать только при твоем появлении.

И не вставать перед дверью.