Резиновая чума - Алексей Смирнов

Барахтелов запнулся.

– Троллейбуса, – повторил он. – Номер 20, я же говорю.

– Ага, – сказал Балансиров. – Ну, давай дальше.

– Дальше я подумал, что народ устал от безликости, от пронумерованной анонимности. Метрошные ветки и те пронумеровали. Вот хорошо бы давать автобусам, троллейбусам и трамваям имена, как пароходам: «Смелый», «Неукротимый», «Озорной», «Академик Келдыш». Народ с удовольствием знает, что если утром не протиснется в Келдыша, то поедет на Озорном. Надо обратиться в какой-нибудь рельсовый комитет.

– Это отличное начинание, – согласился Балансиров и жестом пригласил Петра Клутыча сесть. – Но я не думаю, что стоит включать его в предвыборную программу. И рельсовый комитет не ищи.

– Почему?

– Потому что они пришлют специалистов по транспортным переименованиям. И те приедут в белой машине с красным крестом.

– А-а, – нахмурился Барахтелов. Он задумчиво сгреб в кулак полукартофельный нос, но сразу отпустил и протер невыспавшиеся глазки-бусинки.

– Зачем у нас «УМКА» написано? – спросил Петр Клутыч, осваиваясь за столом.

Балансиров довольно улыбнулся, встал и начал прохаживаться по штабу, напоминая сороку в поисках сверкающего предмета.

– Это все нашего идеолога старания, – он похлопал Барахтелова по плечу. – Придумал для партии хорошее название.

– «Умеренно Мыслящий Кипучий Актив», – пояснил Барахтелов. – Нравится?

– Очень нравится, – сказал Петр Клутыч. – Только, по-моему, трудновато запомнить.

– Это не беда, – возразил Балансиров. – Никто и не будет расшифровывать. Проглотят целиком. Надо будет кому-нибудь поручить нарисовать эмблему: медвежонка на льдине, с мороженым или со штыком… Должно получиться что-то домашнее, родное, из детства, из мультфильма. Чтобы избирателю захотелось проголосовать без всяких программ и деклараций.

Петр Клутыч одобрил этот план, невольно любуясь собственным портретом, который висел под квадратными часами. «Часы истории», – припомнилось Петру Клутычу. Ему стало тревожно, и он засмущался.

– А лозунг-то! – он ударил себя по лбу, гоня неловкость.

– В литературном отделе уже подобрали, – Балансиров раскрыл записную книжку. – Удивительно простой, доходчивый и красивый. Из учебника грамматики Смирновского.

Дверь отворилась, и вошел, шаркая валенками, старик Блошкин.

– А, товарищ Блошкин! – воскликнул Балансиров. – Присаживайтесь, вы очень кстати. Мы тут с товарищами обсуждаем предвыборный лозунг. Очень интересно ваше мнение как официального старейшины.

Блошкин, приехавший с первой дальней электричкой, присел рядом с Петром Клутычем. Балансиров завербовал его лично, и дед, почувствовав себя нужным и важным, ожил: помолодел, расправил плечи. С недавних пор он даже клюкой пользовался не без пижонистой элегантности, в качестве трости.

– «Воробей – птица. Россия – наше отечество. Смерть неизбежна». Каково? – обратился Балансиров к собравшимся. – Просто, доступно! И Россия есть, и отечество!

– Вот это… про смерть убери, – прохрипел Блошкин.

– Да, про смерть надо выкинуть, – согласился Петр Клутыч.

– Там у вас диверсия, снаружи, – продолжил Блошкин. – Вот, посмотрите.

Он протянул однопартийцам сорванный с двери лист. «УМКА» подрос и вытянулся в длину, обогатившись приставкой «недо».

Глава 2

– Дорогой мой человек, – обратился инопланетянин к Медору Медовику.

Медор, разбуженный пришельцем, поудобнее устроился в подушках и продул папиросу.

«Действительно, за умных взялись, – удивленно подумал он. – Ну-ну, послушаем с интересом».

– Фобка Дурак! – закричал дрессированный попугай Медора.

Но тут Медору показалось, что это вовсе не инопланетянин, а сам Сатана, который принялся его искушать: дескать, я тебе послужу здесь, а ТАМ ты пойдешь со мной.

– Нет уж, – слукавил Медор, пуская кольца. – Давай лучше наоборот: это я тебе послужу здесь, зато ТАМ мне будет хорошо. Договорились?

Сатана почесал в затылке:

– Это тебе постараться придется!

– Так ясен пень…

Медор, когда разговаривал со всякой сволочью, бывал очень прост в общении.

Сатана понуро стоял и переливался зеленым в предутреннем свете.

– Ну, что же ты? – приободрил его Медовик. – Ошибся дверью? Кадровый кризис? Дураков не осталось?

– Дорогой мой человек, – Сатана безнадежным голосом затянул сначала. Рога растаяли. Хвост обратился в дым, оставив после себя туманный росчерк.

Медор испытал раздражение.

– Говори скорее, – посоветовал он. – Тебя уже пеленгуют, ты это знаешь? Истребитель улегся на боевой курс. Сейчас он тебя расстреляет, настоящего.

…Визит оставил в Медоре неприятный осадок. Когда посрамленный призрак, напуганный обнаружением и уничтожением, удалился, майор натянул солдатское одеяло до подбородка и мрачно задумался над причинами посещения. Наиболее правдоподобную догадку он гнал от себя, не допуская в мысли.

Заснуть не удалось, и он связался за Балансировым.

– Не спишь, капитан? – спросил он участливо. – Подъезжай ко мне. Будем разговаривать, выпьем…

– Есть разговаривать и выпить, – отчеканил Балансиров без энтузиазма. Ему не хотелось выпивать и разговаривать в четыре часа утра. Но стиль неусыпной круглосуточной деятельности, давно перебравшийся в хромосомный набор, не позволил перечить. Когда Балансиров приехал, Медор Медовик стремительно отворил ему дверь и метнулся обратно, под одеяло, пока капитан вытирал ноги. Балансиров вошел в комнату и почтительно присел у постели Медора, а тот, пока шла беседа, так и лежал с одеялом, натянутым до самого рта.

К приходу капитана Медовик окончательно пришел в мечтательно-досадливое настроение.

– Окаянные времена, – пробурчал он, глядя, как Балансиров достает из портфеля закуску: круг колбасы и полбуханки черного хлеба. – В кого на допросе ни ткни – все хотят жить в девятнадцатом веке. Непременно в нем! Не в восемнадцатом, скажем, и не в двадцать девятом, а подавай девятнадцатый. И жить там, конечно, не петухами и чушкарями, и даже не мужиками, а держать высшую масть. Пускай захудалое, но дворянство. На каждом допросе только и слышишь – хочу, мол, туда, хочу…

Балансиров с фальшивым сочувствием вздохнул и протянул ему стопку. Медовик ненадолго оставил одеяло в покое и выпил небрежно, без вдумчивости.

– Я и сам бы хотел жить в девятнадцатом веке, – признался он после паузы, прожевывая колбасу. – Потому что это, пожалуй, самый спокойный век за всю нашу историю. После 12-го года все было ничего – ну, севастопольские рассказы, бог с ними. Ну, балканский вопрос, да достоевские соборные галлюцинации о Царьграде – и ладно. И сам 12-й год, в общем-то, ерунда, потому что Бородино не Сталинград и не кавказские горы. Так и видишь себя мелким помещиком в тертом халате. Погреб с рыжиками, наливочка, перепела. С мужичками – по-доброму, без лютости. Ключница-экономка с утиной походкой, но только чтоб не особенно воровала. Глаша с косой под боком. Неразрезанные «Отечественные записки». А заскучал – заложил кибиточку, к соседу в имение, что за пять верст, а он уж стоит на крыльце, тоже скучает. Трюх-трюх-трюх по кочкам, как думал себе Иудушка Головлев. А? Капитан? Вот был бы ты у меня в соседях – мы бы и ездили друг к другу. Чем не жизнь? Чего не хватает? Время пролетит – глядишь, и бал какой-нибудь будет уездный, с тургеневской асей. Туманы, роса, снова коса, сиреневое платье. Дальше – зимние вечера, сидишь и пишешь при свече свое ироничное и скорбное жизнеописание.

Балансиров проглотил стопку и занюхал хлебом.

– Я бы там с тоски подох, – сказал он угрюмо. – Совсем устарелая матрица.

Уловив возражение, проснулся попугай:

– Фобка Дурак!!…

– Возьми платок, накрой его, – попросил Медовик. – Ты, капитан, правильно рассуждаешь, здраво. Мечтаешь, небось, о тридцать девятом веке… Так и должно быть. Устремленность должна присутствовать… ты, часом, не пишешь, что я тут говорю?

Балансиров слабо улыбнулся.

– Ну, пиши-пиши. Грезы закончились, – Медор сменил тон. – Докладывай, как продвигается дело.

Капитан взял папку, которую до того отложил; распахнул, перебрал листы.

– Создание партийной верхушки завершено, – прогнусавил он, теребя нос. – Уже создано десять мобильных бригад для формирования опорного слоя. Харизматичность лидера соответствует.

– Чему, чему она соответствует?

– Лозунгу, – нашелся Балансиров.

Он прочитал лозунг.

– Хороший, – одобрил Медовик.

– Уже выходим в массы поточным методом, – капитан, докладывая, неожиданно сорвался на фальцет, почти взвизгнул. – В процессе диспансеризации выявлены кадры, выдвинутые на ключевые посты. Для наглядной эстафеты поколений позиционирован сельский житель преклонных лет. Сформирован и усилен руководящим звеном идеологический сектор. Методом активного поиска разыскивается руководитель службы безопасности. Начиная с завтрашнего дня, товарищ майор, бригады будут систематически выходить в народ, решая задачу дальнейшего активного выявления…