Обезьяны - Уилл Селф

На лестнице стояла нестройная очередь самцов в более или менее правильном порядке по старшинству, Генри за Давидом, Пол за Генри. Буснер было задумался, как это Давиду удалось первым забраться на Шарлотту, но, обогнув стойку для завтрака, расположенную перед верхней ступенькой, увидел у мойки д-ра Кендзабуро Ямуту, побочного последнего самца группы, который энергично спаривался с дочерью Буснера Крессидой. За ним тоже стояла очередь — Колин Уикс и Прыгун.

— Доброе утро «чапп-чапп», Зак, — прожестикулировал Кендзабуро, отстраняясь от Крессиды. — Хочешь «ух-ух» трахнуть младшую?

— Нет, нет, — отзначил Буснер, заодно по-отечески отвесив Давиду хорошего тумака, — я сначала «ух-ух-ух», — вожак страстно пыхтел, скользнув в Шарлотту, которая подалась назад, чтобы ему легче было в нее войти, — займусь моей дорогой «чапп-чапп» старушкой.

Буснер дрожал, ухал, визжал и наконец зацокал зубами от удовольствия, когда почувствовал, как мягкая, влажная подушка — седалищная мозоль[44] Шарлотты — уперлась ему в пах. Но все же ему потребовалась целая минута толчков, прежде чем он кончил; все это время Александр усердно охаживал его по лбу задней лапой, а пара других младенцев каталась у него на спине, не забывая цепляться за шерсть.

Да, то ли дело было в прежние времена, с горечью подумал Буснер, отходя от Шарлотты и вытираясь полотенцем, которое ему протянула предупредительная Франсес, пятая самка. Помню, как спаривался с Шарлоттой первый раз, кажется, кончил за десять секунд! «Уууух» как это было изысканно; верно показывают, молодые ни черта не смыслят в молодости! Буснер поблагодарил Франсес и прилег ненадолго рядом с Шарлоттой, расчесывая темно-рыжую шерсть у нее на ушах, пока Генри, щелкая желтыми зубами, спаривался с ней.

Подняв голову, вожак заметил, что Крессида закончила спариваться с Кендзабуро и кланялась ему; на ее покрытой желтыми пятнами морде была легкая, завлекающая улыбка. Буснер расхохотался, запыхтел, причмокнул и спарился с ней за тридцать секунд, визжа от удовольствия; Крессида вторила родителю. Она всегда была его любимицей — хотя он сам не мог показать почему. Нечего и показывать, ее седалищная мозоль не шла ни в какое сравнение с теми, что у Бетти или Изабель, но было в ней что-то такое, радость, с которой она отдавалась, ее агрессивная забота о папочке. Буснер, конечно, вовсе не был самцом-шовинистом, но тем не менее никогда не отказывал себе в удовольствии прожестикулировать своим коллегам в те редкие вечера, когда они после работы заходили во «Фляжку» пропустить стаканчик-другой:

— Из моих семнадцати чад к ней я испытываю самые нежные чувства… я имею в виду, семнадцати «хи-хи», про которых знаю!

Спариваясь с Крессидой, именитый психиатр краем глаза отметил, что Прыгун хочет ему что-то сообщить, но решил не обращать на него внимания. Теперь же, вытираясь свежим полотенцем, принесенным какой-то другой самкой, он четко расслышал вопросительное уханье своего научного ассистента.

— «Хуууу», — проухал Прыгун, затем перешел на жесты: — Тут кое-что произошло, Зак, кое-что очень интересное.

— «Уч-уч» это подождет, Прыгун, я еще не притронулся ко второму завтраку, — отзначил Буснер, перемахнув через стойку в порыве посткоитального раздражения и удовлетворения. Он уселся на стул у грандиозного круглого соснового стола, занимавшего большую часть «столовой», и приказал Изабель, четвертой самке, подать ему сразу две чашки терновых ягод и черимойи.

Вожак раскрыл лежавший на столе свежий номер «Гардиан» и принялся листать раздел международных новостей, пестревший заголовками вроде «Новые массовые убийства бонобо в Руанде», «Президент Клинтон призывает к перемирию в Боснии», «Обвинения в бонобизме при подборе присяжных по делу О.Дж. Симпсона». Боль, боль, вокруг только боль и насилие, ухнул Буснер про себя. Может, Лоренц в самом деле прав, и современное ужасающее состояние шимпанзечества просто следствие неадекватных попыток приспособиться к перенаселению, к утрате исконных мест обитания и образа жизни?

— Босс. — Костлявый пятый самец умудрился каким-то образом вызмеиться под обеденным столом и теперь дергал Буснера за заднюю лапу. — Тут в самом деле что-то очень «гру-нн» увлекательное, мне кажется, нам просто обязательно нужно об этом по-жес…

Вожак не дал ему закончить — резко убрал лапу, затем отклонился на стуле, размахнулся и нанес мощный, но ювелирный удар Прыгуну по затылку, послав научного ассистента в нокдаун; тот в полный рост растянулся на ковре цвета морской волны. Продемонстрированные проворность и сила не оставляли вопросов, почему именитый психиатр так долго правит группой. На этом молниеносная атака не закончилась — Буснер спрыгнул со стула и с треском приземлился на спину Прыгуну, водрузив обе задние лапы ему на поясницу.

— «Рррррряв!» — пролаял именитый психиатр, наклонился и, схватив подчиненного за шкирку, пальцами задней лапы забарабанил прямо ему по морде: — Я тебе, твою мать, показал, недоделанный кусок говна, засунь свои лапы в задницу! Когда я захочу, чтобы ты отвлекал меня от второго завтрака, придурок несчастный, я тебя позову, а пока я показываю: засунь свои лапы в задницу, мать твою! «Уаааа!»

— Простите меня, босс, простите, я не хотел, — в панике зажестикулировал Прыгун, каким-то чудом извлекший лапы из-под раздавленного Буснером брюха. — Я не хотел «ик-ик» так вас обижать, пожалуйста, не бейте меня. — Вожак слез с него, и Прыгун сразу же полуприсел на корточки и с трясущейся задницей поклонился шефу.

— Ничего, все в порядке, кисонька моя, я не хотел так сильно тебя ударить, — ответил Буснер, тихо заурчав. — Ты все равно мой самый любимый-прелюбимый научный ассистент. — Он протянул лапу, которая еще горела от боли после нанесенного удара, нежно погладил Прыгуна по спине и занялся чисткой помощника, извлекая из густой шерсти, росшей у того между лопаток, кусочки чего-то похожего на засохший канцелярский «штрих».

Типичный юный интеллектуал в период начала карьеры, думал Буснер, перебирая волосок за волоском шерсть Прыгуна. Мало чистится, мало спаривается. Да что там, не будь он моим личным слугой, у него бы вообще никакого места в иерархии не было, я уж молчу о пятом. Формальная ободряющая чистка завершилась, и на прощание Буснер подергал Прыгуна за загривок.

Тот отполз от стола, кланяясь на каждом шагу и не прекращая жестикулировать:

— Спасибо, Зак, спасибо, я признаю, ты наш сюзерен. Я восхищаюсь твоим величием, я преклоняюсь перед твоей властью над нашей группой, складки кожи на твоей заднице обнимают нас всех «гррннн».

— Выводи машину из гаража, Прыгун, — резко оборвал его Буснер. — Мы отправляемся в больницу через двадцать минут, как только я доем второй завтрак.

Именитый психиатр с гордым видом взгромоздился обратно на стул и принялся жевать терновые ягоды, выдавливая мощными коренными зубами сок, смакуя его. С легкостью, свидетельствовавшей о долгих годах опыта, он изгнал из своих больших узловатых ушей шум кухни, вопли младенцев, пыхтение совокупляющихся взрослых и ржание пони и снова открыл Тардиан».

Попытка Зака Буснера доесть второй завтрак за двадцать минут потерпела сокрушительную неудачу: неожиданно появился молочник со счетом за прошедшие две недели, что было расценено как повод к новому раунду спаривания, равно как и визит Дейва Второго, еще одного Буснеровского чада, сотрудника общинной организации бонобо в Хакни.[45] Когда все присутствующие самцы по очереди покрыли Крессиду и Шарлотту, стрелка часов подошла к десяти.

— Ну что ж, я пополз, дорогая, — обратился Буснер к Шарлотте, которая по-прежнему лежала на ступеньках; из ее влагалища капельками сочилась кровь. — Постарайся не переборщить со спариванием, вспомни, что приключилось в прошлую течку. «Грннн» думаю, сегодня буду рано. Да, вообще собираюсь после лекции домой, хочу почитать немного в семейной обстановке. «Ххууу?» [что думаешь? — У.С.]

— Хорошо, Зак, но ты же знаешь, как трудно им отказать, сейчас в доме столько старших подростков, что тут подела… — Она бросила заламывать лапы — один из означенных старших подростков, Уильям, как раз принялся крутить в разные стороны пару полотенец, намереваясь таким умилительным способом привлечь внимание Шарлотты.

Буснер пристально поглядел на Уильяма. Молодой самец был отлично сложен, мог гордиться лоснящейся черно-коричневой шерстью, изящными дугами бровей, вогнутой, как надо, переносицей и бледной мордой — Буснер до мозга костей.

— «ХуууГрнн», — промурлыкал Уильям, делая тон то выше, то ниже, а затем перешел на жесты: — Тетенька, можно я спарюсь с тобой, пожалуйста, ну пожалуйста «хуууу»?

Глава семьи подошел к Уильяму и левой — значительно менее артритной, чем правая, — лапой несколько раз наотмашь съездил ему по морде.