Ведьма - Симона Вилар

Потом Веремуд с Костой остались хоронить волхва, а Свенельд отправился отыскивать Мала и дружинников. Шел торопливо, ибо уже совсем стемнело, а одному бродить по древлянским лесам особой радости не было.

Когда он вернулся к ожидавшим его людям, Мал с боярами так и подскочили с расспросами. Свенельд же предпочел отмалчиваться. Изображать страх ему было неприятно, поэтому и молчал, пряча глаза. Его дружинники при этом странно поглядывали на своего воеводу, обычно такого лихого и дерзкого, а сейчас даже не отреагировавшего на предложение пойти поискать куда-то сгинувших Косту и Веремуда. Но древлянского князька и его бояр подобное поведение посадника, видимо, успокоило. Мал обратился к дружинникам Свенельда, повелев, пока их воевода не в себе, отправляться в селище Сосны на ночевку. А там, глядишь, посадника исполох[21] и отпустит.

«Нету меня никакого исполоха!» — хотелось сказать Свенельду, которому было стыдно от полных жалости и участия взглядов дружинников. Однако, памятуя советы волхва, он продолжал отмалчиваться. А еще подумал: отчего это князь Мал уже в который раз стремится завести их в это селище, о котором то и дело толкует?

Глава 3

Свенельду казалось, что после случившегося он всю ночь будет ворочаться, размышляя о пережитом. Но едва он хлебнул крепкого местного меда и коснулся головой расстеленной на полатях в дымной натопленной избе медвежьей шкуры, как провалился в сон.

Спал варяг долго и сладко. А проснувшись, увидел, что в открытое волоковое оконце, куда голубоватой струйкой выходил дым, льется ясный дневной свет.

Его и еще нескольких кметей[22] разместили на постой в самой большой избе, у старосты. Здесь уже все встали, бабы хлопотали у очага, плакал ребенок в люльке, мычала за перегородкой корова. Мужчины сидели на большой скамье вдоль стены.

Свенельд, позевывая со сна, направился к ним. По пути огляделся. Помнится, он уже бывал тут. Тогда их хорошо принимали. Варяг даже усмехнулся своим воспоминаниям. Так отчего же древлянин Мал так хотел завести их в это селище? Из простого гостеприимства?

Сам Мал сидел у очага в расстегнутой на груди рубахе, пил из резного ковша-утицы да о чем-то толковал с местным старостой. Старосту этого Свенельд тоже вспомнил — здоровенный лысый мужик с длинной бородой. Лицом угрюм, но, заметив подходившего варяга, выдавил какое-то подобие улыбки, встал, поклонился.

— Здрав будь, гость киевский. Не желаешь ли киселя испить, пока наши хозяйки баньку истопят?

В баньке попариться и впрямь было не худо. К тому же банщиком к Свенельду вызвался сам князь Мал. Белый и рыхлый, он хлестал жилистого гостя дубовым веничком по бокам, щедро плескал воду из ковша на раскаленные камни, так что Свенельд жадно хватал ртом пропитанный душистыми лесными ароматами пар. А еще варяг с каким-то удивлением отметил, что саднивший все время бок больше не беспокоил его. Да и вообще рана затянулась, оставив лишь белесый рубец. Когда же это успело произойти? Не иначе как после посещения странного места — капища древлянского.

Мал, откидываясь в пару на горячие лавки, хитро подмигивал киевлянину:

— Клянусь благосклонностью Белеса, я несказанно рад, что исполох так скоро отпустил тебя, друже Свенельд. Ибо как вспомню, каким ты вчера из чащи в потемках пришел…

— Да не было у меня никакого исполоха, — отмахивался варяг.

— Но разве… Ведь напугало же тебя что-то?

— Меня? Что меня могло напугать, Мал? Вот моих людей — да. Как ломанули в чащу… Кричали, стонали, голосили. Хотел было и я следом кинуться, да что-то удержало. Одно скажу тебе, друже Мал, — места те и впрямь лихие. Так что лучше о том забыть, не вспоминать.

Князек склонил раскрасневшееся в пару лицо с прилипшими ко лбу завитками волос, пытливо поглядел маленькими хитрыми глазками.

— Когда же теперь велишь к капищам тебя вести?

— Когда? Гм. А ну их, друже Мал! Не воинское это дело, места священные посещать. Вот для волхвов…

— А ведь воины твои… Ну те, что в чаще сгинули, разве не из служителей?

— Ну и сказанул! Служители молятся у святых мест, покон[23] вековечный соблюдают да заветам старины обучают. Но чтобы мудрые служители так вопили в страхе и по кустам, как каженники[24], скакали… Знаешь, я бы даже посмеялся, если бы не оробел тогда так. Но о страхе моем только тебе, друже Мал, поведаю. Смотри, моим о том ни гу-гу. Понял? А то еще на смех поднимут, уважение потеряют. А как они меня тогда слушать станут, когда велю им, чтобы о посещении капищ больше не вспоминали?

Свенельд словно делился наболевшим, но видел, что Мал ему не больно-то верит. А надо, чтобы поверил. Он не забыл, как Веремуд опасался, что и Свенельду из древлянского полюдья выбраться не просто будет. Хотя… Где наша не пропадала! Не по зубам он этим древлянам диким.

И Свенельд, как был нагишом, выскочил из баньки, плюхнулся на глазах у баб и ребятишек в заводь протекавшего через селище ручья.

Поселение Сосны было обычным родовым селищем древлян — все полуземлянки и избы располагались вокруг огромной кривой сосны в центре. Оград не было, но между строениями от крыльца к крыльцу были проложены мостки. И лишь у самого леса, обступавшего поселение, высились длинные шесты, на которые были надеты черепа домашних и диких животных, повернутые к лесу, чтобы отпугивать нечисть. Там же, почти под деревьями, кое-где виднелись стога сена, прикрытые корьем и прижатые длинными жердинами. Вообще-то селище сосновичей было довольно крупным родовым поселением, но видно было, что избы возведены без умения городских строителей: все срублено кривовато, хотя и прочно. По крайней мере, жилья тут достаточно, чтобы разместиться на постой. Может, предупредительный Мал попросту хотел здесь устроиться с удобствами после лесных скитаний? Во всяком случае, о дурном в это светлое после дождливой ночи утро думать не хотелось. И Свенельд, оставив на время свои подозрения, беспечно насвистывал, облачаясь в рубаху и портки, да подтрунивал над размякшим после горячего пара Малом.

В избе старосты их сытно накормили. Изба была знатная: посредине два открытых очага, широкие дубовые половицы, на бревенчатых стенах — шкуры. Внутри просторно: поперечные балки подпирались резными столбами. Так что было где разместиться Свенельду с дружинниками. К тому же бабы-древлянки щедро угощали постояльцев: ставили на столы наваристое горячее из уток и тетеревов, сдобренное желтой морковью; подавали и разваренную оленину, мягкую и сочную; была рыба, отварная и копченая; на огромном блюде поднесли даже разваренные медвежьи лапы, столь жирные, что их тут же приходилось запивать хмельным медом и наливками диких ягод. Зато с хлебушком у древлян было туговато.