Томек в стране фараонов - Альфред Шклярский

Рейс продолжался без достойных внимания событий: судно уже приближалось к Александрии. Сначала вдали показался морской маяк, заблестели на солнце минареты, затем стали видны мачты стоящих в порту кораблей, наконец, вынырнуло из моря ровное африканское побережье и раскинувшийся на нем огромный город, украшенный рядами стройных финиковых пальм.

Смуга стоял на палубе вместе с мальчиком-ирландцем.

– Может, мы проплывем мимо одного из чудес света[37], развалин знаменитого маяка на острове Фарос, – говорил он.

– Чудес света? – с вопросом в голове повторил Патрик.

– Да, семь знаменитых древних сооружений, большинство из них расположено в Египте, – пояснил английский дипломат, стоявший рядом с ними.

– В Египте? Чудес света? – мальчик не уставал удивляться.

– В разных перечнях указываются пирамиды, Долина царей, колосс Мемнона, ну и наш маяк, – объяснил англичанин.

– Это первый морской маяк в мире?

– Да. И очень высокий. Одни говорят, что он насчитывал сто восемьдесят метров, другие – сто двадцать. Его свет был виден за 16 миль[38].

– А когда он был построен? – заинтересовался мальчик.

– Возвел его архитектор Сострат с острова Книдос в конце третьего века до нашей эры. Находится он, как я уже говорил, на острове Фарос, соединенном с побережьем постоянным мостом, построенным по приказу Александра Македонского.

– Это тот маяк, что мы видели?

– Нет, это новый маяк, а тот, к сожалению, не сохранился. Верхние этажи провалились во втором веке, а оставшиеся переделаны в мечеть, которая в четырнадцатом веке была разрушена землетрясением.

– Так этот остров называется «маяк»[39]? – допытывался ирландец.

– Нет, все как раз наоборот. В английском языке название острова используется для обозначения специальных сигнальных морских сооружений. В других языках это тоже так.

Тем временем к борту корабля пришвартовалась лодка с лоцманом, и тот успешно ввел пароход в порт.

Юному Патрику, как когда-то Томеку, улыбалось неизвестное, большое приключение.

IV

Путешествие в прошлое

После бессонной ночи одна Салли, неугомонная как всегда, выбралась на базар. Томек с Новицким дремали, сидя в креслах, в квартире, снятой Смугой. До этого они дружески препирались, поскольку капитан все никак не мог смириться с тем, что они не научили старика-извозчика «уму-разуму». Томек решил, что лучше всего будет закончить затянувшийся спор, представив недавнюю ситуацию каким-нибудь самым невероятным образом.

– А вот интересно, Тадек, что бы ты сказал, если бы на Марьяцком рынке посреди бела дня увидел негритянку в наряде краковянки?

– А, вот ты и попался! – повеселел моряк. – Хоть и не в Кракове, а видел! Как-то в Чикаго, в «Пуласки дэй»[40], в разноцветном хороводе заметил я темнокожую красавицу в польском народном костюме.

На том и закончилась эта шутливая ссора. Спустя минуту оба уже спали не менее крепким сном, чем Динго, излеченный от своей «паршивой болячки», как назвал ее капитан.

Тем временем Смуге и Андрею Вильмовскому пришлось задержаться в Александрии на гораздо более долгий срок, чем они первоначально предполагали. Смуга собирался просить о помощи в выполнении задания одного из своих здешних друзей, а тот, к сожалению, отсутствовал и должен был возвратиться лишь через несколько дней.

Знакомый англичанин в течение двух дней показывал им Александрию – город с долгой и переменчивой судьбой. Нареченный Александрией по имени своего основателя, Александра Македонского, он был столицей страны во время правления династии Птолемеев[41] и римлян, самым большим после Рима городом империи. Он насчитывал тогда более миллиона жителей. Александрия быстро стала одним из центров греческой, а затем и христианской культуры. Здесь находилась знаменитая библиотека, здесь размещался самый старый в мире научный институт, Музейон, здесь был переведен на греческий язык Ветхий Завет, здесь, наконец, размещался один из старейших центров раннего христианства, славящийся своей школой богословия. Распад Римской империи и возвышение Константинополя сильно подорвало значение Александрии, а окончательный удар ей был нанесен в 642 году захватившими ее арабами.

Все эти сведения Патрик буквально впитывал, он оказался умным и любознательным парнишкой.

– Александр Македонский – это тот, что завоевал весь мир, – не без хвастовства заявил он, – я знаю!

– Однако в Африке, сразу после завоевания, он чуть было не расстался с жизнью. Когда ему сказали, что в Ливийской пустыне в оазисе Сива, в одном-двух днях дороги от Мемфиса, находится знаменитая святыня с оракулом, он, как человек суеверный, тотчас же туда отправился.

– Как бы я хотел увидеть пустыню! – вздохнул Патрик.

– Любая пустыня, а уж тем более Ливийская, таит в себе много опасностей для человека. Не минули они и Александра. Царь и вся свита сбились с дороги, попали в песчаную бурю, заблудились.

– Со мной бы не заблудились, – снова похвастался Патрик, – я знаю, где север и где юг.

– Безусловно, – улыбнулся рассказчик, – жаль, что тебя с ним не было. Однако проводники тоже нашли дорогу. И когда царь попал в оазис, полный озер, пальмовых рощ, пресноводных источников, он почувствовал себя, как в раю.

– Но в наши дни Александрия снова обрела свое могущество, – напомнил Смуга.

– Верно, но в 1788 году, когда здесь высадилось войско Наполеона, воины увидели небольшое рыбацкое селение, с шестью тысячами жителей, не больше. Чуть ли не тысячу лет город считали источником для добывания строительного камня.

– Трудно даже в это поверить, – поразился Смуга.

– Александрии вернулась ее былая слава во времена создателя современного Египта, называемого Наполеоном Востока, Мухаммеда Али[42]. В 1819—1820 годах он велел заново прокопать канал, соединяющий древний порт с западным рукавом Нила. По нему переправляли хлопок – богатство Египта.

Патрик восхищался здесь всем, в том числе и небольшим богатым каменным домом, где они жили. Он стоял на Аль-Гурия, построенной несколько лет назад современной улице, пересекающей город с востока на запад. Она считалась выдающимся достижением британских и итальянских архитекторов. Вдоль улицы плотно стояли пятиэтажные здания стиля модерн. Особенно Патрику нравилась выложенная мрамором лестничная клетка, там у лестницы были такие замечательные перила, что не стоило обращать внимания на ворчание сварливого ббаввабова[43], тот высовывал голову из своей каморки всякий раз, как путешественники выходили из дома. Мальчику быстро надоело спускаться на лифте, нажимать на кнопки, строить смешные рожи в зеркале, и он попросту съезжал вниз по этим перилам, всегда опережая Вильмовского и Смугу.