СИРТИ - Вячеслав Вигриян

Струйка воды, вытекающая изо рта… и вдруг Лекич закашливается. Поначалу вяло, затем все сильнее и сильнее. Вскоре он уже дышит вполне самостоятельно, и Степан рискует заглянуть ему в глаза. И видит там не ненависть, нет. Глаза Лекича смеются:

– Степан, твои ноги!

Что с ними, что с его ногами? Перебиты? Угораздило-таки попасть на тот камень во время падения? Только сейчас он замечает, что стоит над телом Лекича на четвереньках, стоит вполне самостоятельно, и его вдруг окатывает такой волной немыслимого восторга, что все его прошлые переживания попросту меркнут.

– Лекич…

Малец вскакивает, как ни в чем не бывало, словно это не его тело только что плыло по течению лицом вниз и радуется вместе со Степаном его неожиданному выздоровлению.

– На ноги, на ноги стань, стань на ноги! – он хватает Степана за руку, и тот послушно встает. Ноги подрагивают от напряжения, но Степану даже приятно ощущать, как твердеют мышцы, чувствовать легкое покалывание в икрах. Так и надо, так и должно быть. Он делает несколько шагов, ведомый Лекичем и едва не падает, когда стопа попадает на едва заметную глазу неровность. Затем, подбадриваемый остальной ребятней, делает еще несколько шагов и, вконец обессиленный, присаживается отдохнуть. Глаза его замечают одинокий костыль – тот прибился к берегу совсем рядом и сейчас лежит на песке, терпеливо ожидая, когда же хозяин соизволит наконец забрать его обратно. Тупой деревяшке невдомек, что в ее услугах более не нуждаются.

Из стойбища уже бегут люди, много людей. Наверняка кто-то из ребят успел предупредить их о трагедии. В передних рядах – сухощавый, жилистый воин с кудрявой шевелюрой – Кирий, отец Лекича. Чуть поодаль Степан замечает и его мать – статную, с волосом цвета воронова крыла. Лицо ее перекошено от горя. К счастью, он не видит пока глаз женщины – слишком большое расстояние. Вот толпа приближается и замирает со вздохом изумления, когда Степан встает на ноги, а из-за его широкой спины, словно черт из табакерки, с гиком выпрыгивает живой и невредимый Лекич.

– Сына? – руки Кирия обхватывают ребенка, поднимают высоко-высоко, а затем подносят поближе к глазам, как будто все еще не веря в случившееся чудо.– Ты ли это? – голос Кирия дрожит, кадык дергается вверх-вниз чисто непоседа-попугай на деревянном шестке.

– Я батька, я.

Торжественно, словно какую-то реликвию, Кирий передает сына в руки матери, и та обнимает его так крепко, с таким пылом, что у Лекича из груди едва не выпрыгивает душа, с таким трудом загнанная Степаном обратно в тело. Тем не менее, он находит в себе силы и выдыхает совсем негромко, но его каким-то образом слышат буквально все:

– Меня демон-Степан спас.

В наступившей тишине капли воды падают на песок с мокрых штанин Степана оглушительно громко.

– Он за мной прыгнул сразу, а когда вытащил и к жизни вернул – Володарь Животворящий за это ему прощение свое явил. Так что теперь он не демон вовсе, а просто Степан!

Взгляд Кирия пристальный, с прищуром, рыщет по Степану и видит то же, что и все остальные: стоит демон на своих собственных ногах, уже без помощи деревяшек, смотрит спокойно и даже устало, ноги его дрожат от слабости, но он упорно старается это скрыть, как и подобает настоящему воину.

– Степан,– Кирий пробует на слух имя исчадия Тьмы. Нет, пожалуй не врет его сын, его кровь. Пожалуй, именно так все и было, иначе не стоять бы сейчас демону на своих двоих.– Демон очистился благим поступком, и Животворящий вернул ему ноги,– вынес он, наконец, свой вердикт.– Все согласны?

– Все! Все! – послышалось отовсюду, и Степан ощутил вдруг, глядя на лица окружающих его людей, что отныне он не враг им, не отщепенец, не калека без роду без племени. Он теперь Веперь, Веперь такой же как и они.

Улуша с Варварой были так заняты каким-то своим очередным варевом, что поначалу Степана даже и не заметили. Когда же он подошел к Улуше сзади и обнял ее за талию, та опешила слегка, непривыкшая к таким проявлением нежности с его стороны, затем взгляд ее упал на его руки и девушка замерла, боясь пошевелиться, боясь поверить в робкую мысль, которая только что закралась в ее голову.

– Варвара,– позвала она подругу и та тотчас же обернулась. Какое-то время рассматривала их обоих с явным недовольством (еще бы, оторвали от такого важного дела!), а потом глаза ее, и без того немаленькие, округлились еще больше. Подошла вплотную, за спину Степану зачем-то заглянула, словно надеясь увидеть там одно из каких-то новых приспособлений для удержания тела в вертикальном положении, на которые хитроумный демон был большой мастак. Не найдя ничего похожего, пожала могучими покатыми плечами:

– Излечился, значит.

– Не излечился, а очистился благим поступком,– выдал Степан версию Кирия. Сам же он, естественно, склонен был скорее согласиться с Варварой. Но кто ж об этом вслух скажет, если уж так складно все получилось?

– Ну и что за поступок?

– Лекич тонул, я прыгнул за ним и спас. А затем, когда к жизни его вернул, так сразу и ноги свои чуять стал.

– Чудеса… Улуша, это по твоей части. Как думаешь, Володарь вмешался?

– Не знаю,– похоже, она все еще не могла прийти в себя от неожиданно радостной вести.– Не было Его давно. С тех пор, как Степана к нам привел – так и не появлялся.

– Неисповедимы пути Животворящего,– покачивая головой, Варвара вернулась к бурлящему зелью. Его следовало немедленно снять с огня и процедить, иначе вся дневная работа пойдет насмарку.

Степан же выпустил из своих объятий Улушу и сейчас стоял, опираясь рукой на стол. Ноги, отвыкшие от нагрузок вследствие довольно длительного бездействия, болели теперь вполне ощутимо.

– Улуша, разговор серьезный к тебе имеется.

Брови девушки вопросительно изогнулись. Словно невзначай, она бросила взгляд на свой браслет: на месте ли, никуда не делся? Степан по-прежнему является ее законным мужем?

– Можешь мне помочь в одном деле?

– В каком?

Своим женским чутьем она чувствовала, что этот ее разговор со Степаном ни к чему хорошему не приведет.

– Помнишь, я тебе рассказывал? Нюра, моя жена. Ее надо спасти.

– Как ты собираешься ее спасать? – говорила она вполне спокойно, хотя все ее естество кричало: «Я твоя истинная жена, я, очнись, дурак!»

– Надо, чтобы ты помогла мне вернуться обратно и вывела Нюру из большого каменного здания при помощи мары. Ее наверняка содержат в одной из городских тюрем Звенигорода.

– Прости, я не смогу этого сделать.

– Как не сможешь? Почему? Я же помню, как ты вывела из окружения мою группу: целиком, в полном составе! – сам того не замечая, он уже почти кричал.

– То был случай особый. На мару требуется много сил. Моих – и Животворящего. Я едва не умерла тогда от слабости. Сейчас, когда Володаря нет рядом – будет вдвойне тяжелее.

– Но ведь это возможно, ведь так?

– Возможно, но только один раз. После этого мне придется долго восстанавливать силы. Степан,– глаза Улуши смотрели на него очень внимательно и было в них столько невысказанной грусти, что он внезапно поверил: девушка, по чьей милости он до сих пор оставался в живых, не врет ему,– ты же сам говорил, что Звенигород очень большой город. Как много-много стойбищ и все в одном месте. Говорил, что тебя разыскивают, как мятежника. Неужели ты всерьез думаешь, что всего лишь одной мары окажется достаточно?

Степан сник. Улуша была права по всем статьям. Права. А он, идиот, вел себя как капризный ребенок. Сиртя не посчитала нужным упоминать даже, что каким-то образом им надо было еще перебраться через линию фронта туда и обратно, умолчала она и о том, что путь до самого Звенигорода по враждебной территории ой как нелегок. Он-то рассчитывал на совершенно иной расклад: мара тут, мара там, мара здесь, и вот ты уже в дамках.

– Прости, прости ради Бога.

Улуша не отвечала. Тогда он подошел к ней и обнял. Осторожно, так, словно девушка была создана из какого-то невероятно хрупкого материала, который мог вмиг осыпаться в его руках при любом неловком движении. Легко, едва ощутимо, провел ладонью по волосам, и это вдруг оказалось последней каплей: Улуша резко, всем телом, повернулась к нему, крепко обняла в ответ и зарыдала так неистово, так громко, что котел со злополучным зельем, который Варвара как раз только что держала в руках, бухнулся на пол с тихим стуком и покатился, щедро расплескивая содержимое, а сама травница уже была подле них, сгребла в свои объятья обоих и тоже зарыдала вголос, вторя Улуше.

Так тяжело Степану не было еще никогда в жизни. Радость от неожиданного, едва ли не волшебного выздоровления вмиг испарилась, а на душу его лег такой неподъемный груз, такой камень, который не сдвинешь ни трактором, ни БТРом. Эта девушка любила его. Любила искренне, яростно, как могут любить только сирти. «Что делать, мать его, что делать?» – он искал и не находил ответа. Не находил, потому что его не было. Только повторял все снова и снова: