Простишь – не простишь - Валери Тонг Куонг

Я мчалась что есть духу, не чуяла под собой ног. «Держись, Мило, держись, малыш, мама близко, мама тебя любит, мама тебе поможет, обнимет, поцелует, держись!» Налетела на санитара с больным на каталке.

– Простите, мсье, мне так жаль!

Ничего мне не жаль, я счастлива как никогда! Порадуйтесь со мной, мсье, мой сын очнулся! Был в коме, а теперь пришел в себя!

Лино ожидал в коридоре возле реанимационного отделения. Врачи попросили его выйти, пока проведут все нужные процедуры.

Мы обнялись крепко-крепко, делясь друг с другом внутренней силой перед новым испытанием. Муж ласково погладил меня по щеке, успокоил, предупредил:

– Только не плачь, Селеста! Ты у меня такая впечатлительная, ранимая… Но сейчас держи себя в руках. Мы не знаем, в каком он состоянии. Нужно его поддержать, подбодрить. Нельзя, чтобы он почувствовал, как нам страшно и тяжело. Не подавай виду, крепись, улыбайся. Ты справишься, я в тебя верю, я с тобой. Наш сын очнулся – это самое главное! Согласна?

Подоспела Маргерит. Она бережно несла мою недопитую чашку кофе.

– Согласна, милый. Это самое главное!

Пришлось ждать целый час, а то и больше. Лино, потеряв терпение, бродил взад-вперед и вздыхал. Я сохраняла спокойствие. «Наш сын очнулся, вернулся к нам, вернулся к жизни! Остальное неважно. Можно и подождать», – думала я.

В конце концов, выглянула доктор Начева и поманила нас за собой.

Мило сидел, опершись о подушки, как-то неестественно ровно. Смотрел прямо перед собой.

Кто может понять и описать наши чувства при виде него?

Слабый мерцающий огонек чуть теплился. Блуждающий взгляд сына остановился на мне. Я едва сдержалась, чтоб не броситься к нему, не задушить в объятиях, не покрыть его поцелуями с головы до ног. Однако побоялась навредить, сделать больно, нарушить процесс выздоровления. Я всего лишь взяла его за руку, осторожно, робко. Прежде рука Мило казалась мертвой, а теперь – о чудо! – легонько сжала мою в ответ, отозвалась, ожила! Я попыталась выразить свой восторг словами, но язык заплетался, мысли путались.

– Мило, сыночек, я так тебя люблю, так люблю, – залепетала я.

Его подбородок дрогнул, сухие губы болезненно скривились, приоткрылись, сложились в подобие прежней счастливой улыбки.

Меня охватила бурная радость. Я ощутила безграничную благодарность, величайшее облегчение. Победа, полная, безоговорочная победа над судьбой! «Нет, этого ребенка ты у меня не отнимешь! Не сможешь! Пускай он слабенький, растерянный, еле дышит, но зато он жив, жив, жив и может улыбаться!»

Мне захотелось сплясать, запеть, прокричать о своем торжестве. Пусть весь мир узнает! Тут я вспомнила о тех, кто лежал без сознания в соседних боксах, об их безутешной родне. Ради них нужно сдерживаться, не выпускать наружу фонтан веселья, не хвастаться нашей удивительной редкой удачей: на этот раз мы избежали ужасной трагедии, обманули смерть! Я с трудом овладела собой.

– Ну как? – шепотом спросил Лино у доктора Начевой. – Все в порядке? Он выкарабкался? Опасность миновала?

– Поговорим об этом не здесь. Пройдемте в мой кабинет.

Мы воспарили к солнцу, нежились в облаках, достигли седьмого неба, и вдруг нас сбросили на землю, заставили пресмыкаться в пыли, глотать прах.

Доктор Начева, как всегда, подробно и тактично объяснила нам ситуацию. Мило благополучно перенес отключение от аппаратов, дыхание восстановилось полностью, речь нарушена, но это неудивительно: повреждена трахея. Он отлично понял, что находится в больнице после операции. Катетер вынули, капельницы оставили. Нужно понемногу восстанавливать двигательную функцию: садиться, приподниматься.

– Ребенок реагирует нормально, это вселяет надежду на полное выздоровление. В целом состояние удовлетворительное.

Нежимся в облаках на седьмом небе.

– Однако следует набраться терпения. Посмотрим правде в глаза: предстоит долгий нелегкий путь, кропотливая утомительная работа.

Пресмыкаемся в пыли, глотаем прах.

– Мило пока что растерян и напуган. Заговорит через сутки или двое, не раньше. Будет с трудом подбирать слова. Встанет дней через десять. Заново научится ходить. Ему многое придется осваивать заново. Для полной реабилитации, физической и психической, мы направим его в специальное учреждение на три-четыре месяца. Некоторые навыки он утратил, процесс обучения начнется буквально с нуля. Первое время вам будет казаться, что он превратился в пятилетнего. Но, повторяю, в целом состояние удовлетворительное. Основные функции восстановятся полностью. Ручаюсь.

Основные функции восстановятся полностью…

А дополнительные, вспомогательные, побочные? Что станет со способностями, талантами, одаренностью?

Ему ведь через три недели в школу, у него друзья, футбол, открытия, планы, возможности, жизнь… Я устраивала ему сюрпризы, заезжала за ним на большой перемене, и мы ели пиццу… Он отправлял мне смешные сообщения по электронной почте… Посылал открытки с длинными рукописными поздравлениями ко Дню матери… А как же его розыгрыши, безумные проекты, изобретения, размышления о смысле жизни? Если в новостях показывали что-то ужасное, он не мог уснуть, спускался и сидел со мной и с отцом полночи, задавал вопросы, старался понять, отчего такое творится…

Посмотрим правде в глаза: он превратился в пятилетнего…

Спасибо, доктор, вы меня успокоили. Утешили. Благодарю.

На этот раз судьба не отняла у меня сына.Она мне его вернула. Увечного, убогого.Семи последних лет как не бывало…Не без причины, нет.Мать виновата, кто же еще?Он захотел собрать для меня цветы…

На следующий день после того, как Мило очнулся, он еще не мог говорить. Говорил только я, а он меня слушал. Я сказал:

– Сын, ты у меня храбрец, отважный воин. На велосипеде въезжаешь на крутые горы, никогда не пугаешься и не слезаешь. Не пищишь, как большинство ребят, если нужно сделать укол. Что укол! Ты вынес самое страшное: травму, операцию, подключение к аппаратам, отключение и все прочее. Ты молодчина! Теперь это позади. Сосредоточься, напрягись, нужно вернуть все, что у тебя отняла катастрофа. По словечку, по кусочку. Вспомним, освоим, побежим, заговорим, вот увидишь!

Сосредоточься! В его-то состоянии! Более глупой и невыполнимой команды не придумаешь. Но мне было невдомек.

Вчера доктор Начева обрисовала последствия черепно-мозговой травмы в общих чертах. Повторяла: «зачастую», «в большинстве случаев», «как правило»… И я почему-то решил, что Мило – исключение. Мол, сделайте поправку… Авторитеты иногда ошибаются. Мы восстановимся вдвое, втрое быстрее. Мы чемпионы!

Устав от моих расспросов, врач сдалась:

– Несомненно, изредка бывает и так. Пострадавший полностью поправляется всего за неделю, после больницы возвращается к работе или к учебе, будто травмы не было вовсе. Все зависит от возраста, способности организма к регенерации, степени повреждения и чего-то необъяснимого… Силы духа, по мнению одних. Случая, по мнению других.

Что-то необъяснимое нам и поможет, Мило! Не сомневайся. У меня силы духа на двоих хватит. Ты прав, не всегда и не на сто процентов. Случаются сбои, но ты их даже не заметишь, сынок. Ты не узнаешь, каково мне пришлось. Есть у папы тайное средство. Те, кто к нему прибегает, не особо гордятся, однако оно помогает выстоять. Продержусь, сколько потребуется, и вынесу тебя на плечах из передряги.

Будет нелегко. Твое будущее пошатнулось. К тому же в помощи нуждаешься не только ты, но и мама.

Селеста сейчас не в лучшем состоянии. То страх на нее найдет, то помрачение. Когда ты очнулся, она была счастлива, но радость продлилась недолго и теперь вспыхивает лишь изредка, пунктиром. В тот страшный черный год она, бывало, вот так же уставится неведомо куда и молчит, мучнисто-бледная, похожая на призрак… Страдая, Селеста замыкается в себе, отдаляется, отстраняется, застывает, ничего вокруг не замечает, не реагирует, будто мертвая. Я пытался ее расшевелить, разговорить. Умолял не терять надежды, быть бодрее, оптимистичней. Нет, она не может, сил не хватает. Ее гложет вина, грызет совесть.

С ней с ума сойдешь! Смотрит удрученно, с укором, словно я, дурак, зря на что-то надеюсь, не понимаю, что самое худшее уже произошло. Твердит в отчаянии, что все повторяется, ходит по кругу.

От Жанны и Маргерит поддержки не дождешься. Теща меряет шагами коридор возле новой палаты Мило и стонет, жалуется на несправедливость судьбы в отношении… ее доченьки… Призывает меня в свидетели:

– Лино, скажи на милость, ну почему все валится на нее, на нее одну?!

Не замечает даже, как логично и вежливо это звучит.

Я вообще для нее не существую, однако она со мной до странности любезна. Внезапно. Как будто я поверю и расчувствуюсь. Я не так глуп. Лицемерка боится, что Селеста в беде сблизится со мной ей во вред. Поэтому заключила временное перемирие с извечным врагом, а всегдашнюю агрессию направила на Маргерит, которая истрепала нам все нервы непрерывным воем.