Где ты, любовь моя? - Долорес Палья

- Ты где с ним познакомилась?

- В очереди в «Урсулинки».

- Как мило. Чем он занимается?

- Студент.

- Студент чего?

- Откуда мне знать? Философия или что-то в этом духе.

- Кто он?

- Кто он?

- Да, кто он? Я хочу сказать, по национальности…

- Русский, наверное…

- Ну да, конечно. Красный? Белый?

- У меня такое чувство, что очень белый, белее не бывает.

Клод сделал вид, что обдумывает мой ответ, и принялся играть со мной в обидную игру.

- Ага. Казак? Нет, слишком худ, да и руки слишком нежные. Достоевский или Маяков…

- Прекрати! Это не смешно.

- Ох, Карола, Карола, - осклабился Клод.

- Извини, но мне не нравится, когда меня дразнят.

Я встала и пошла припудрить носик. Он подловил меня, и я злилась на себя за то, что попалась. Но когда я вернулась к столику, мое раздражение исчезло. Так же как и Клод. Под пустой бутылкой из-под вина виднелись записка и банкнот в пять тысяч франков. «Будь хорошей девочкой, заплати по счету, - прочитала я. - Сдачу заберу завтра. Bon voyage».

Глава 7

Русская церковь удобно устроилась посередине длинной торговой авеню. Я поймала у ресторана такси. Церковь, видимо, играла роль своеобразного культурного центра. Засаженная деревьями дорожка идет мимо сторожки смотрителя, поднимается вверх по крутому склону, бежит справа от маленьких ветхих бараков, пока не приводит к самой вершине холма, на котором и находится церковь. На шумной улице ни у кого даже подозрений не возникает, что можно попасть в такой мирный сельский уголок, стоит только с тротуара свернуть.

Вокруг не было ни души ни в безобразного вида доме, мимо которого я прошла, ни в других жилых помещениях. Деревья все еще не обронили зеленую листву и в ярком солнечном свете казались совершенно нереальными. На деревянное крылечко церкви вели низенькие ступенечки. Я медленно поднялась по ним, наслаждаясь красотой настенных росписей. Очутившись на крыльце, я снова огляделась вокруг, окинула взглядом деревья, небольшие домишки, бегущие во все стороны тропинки, но никого не увидела. Вокруг стояла звенящая тишина. Я открыла дверь церкви и вошла. Очень мило. Со стен смотрят византийские святые в окружении золотой листвы, вокруг голов - золотые нимбы, лица позолоченные, вытянутые. Роспись не слишком старая, но очень трогательная. Есть в православных церквях духовная теплота, ощущение солнца. И никакой суровости, глаза у святых темные, взгляд тающий. Господь в золотом обличье.

Милош тихо отворил дверь. Он стоял в прямоугольнике света - золотая фигура среди золотых икон, и у меня даже глаза заслезились. Я почувствовала себя грешницей, вторгшейся в чужие владения.

- Привет.

- Я видел, как ты вошла сюда…

- Да.

Мы не знали, что сказать друг другу.

- Значит, здесь ты и живешь?

- Вон там, - махнул он рукой в сторону уродливого здания, но глаз от меня не отвел. Ждал.

- Почему ты не пришел на обед в тот день? - тихо спросила я, удивляясь, что вообще заговорила на эту тему, как будто мой голос не подчинялся мне.

- Я… я не думал, что ты и вправду… то есть я хочу сказать, я не был уверен…

- О!

- Ты меня ждала? - Голос низкий, несмелый.

- Да. Я купила огромную отбивную. Клод и Прецель помогли мне расправиться с ней, - солгала я. - Какая красивая церковь! - Я двинулась к алтарю, который совершенно не походил на алтарь. - Это клирос?

- Нет, клирос вон там, справа и внизу. Сверху для девушек. Таких, как ты. - Он робко улыбнулся. - Ты здесь никогда раньше не бывала?

- Нет, я не православная, - засмеялась я. - Я вообще никакая.

- Но ты же должна придерживаться какой-то веры!

- Почему должна? - поддела я его.

- Ну, надо же во что-то верить. Я имею в виду Бога, в любом его проявлении. - Он бросил на меня тревожный взгляд.

- Ты собираешься стать миссионером? - засмеялась я.

Мы вышли из церкви. Я снова окинула взором бегущую по склону холма тропинку и высокие деревья.

- Скажи, - нарушила я тишину, - ты сегодня катехизис изучаешь или можешь пойти со мной на прогулку?

- Ты так смешно разговариваешь, - засмеялся он. - Возможно, тебя и впрямь не помешает наставить на путь истинный.

Мы спустились вниз и дошли до главной тропинки.

- Я буду ждать тебя в кафе на углу, на случай, если твои бородатые епископы выступают против киднепинга.

Он пошел в сторону некрашеных бараков, и я поглядела на грязные окна, нестираные, висевшие на веревках занавески и на ступеньки, такие же ободранные и неприветливые, как и все остальное. По ним даже подниматься не хотелось. Интересно, католики, иудеи и протестанты во Франции так же пренебрежительно относятся к своим будущим пастырям?

Бар на углу оказался милым маленьким заведением, столь же пропитанным французским духом, сколь земли семинарии - византийским. Одна из стен была обклеена открытками.

Я заказала себе пива и потягивала его, разглядывая рисунки.

Милош появился только через полчаса, точнее, прибежал, запыхавшись.

- Ты знакома с местными каналами? - горел он энтузиазмом. - Они такие красивые. Как будто ты вдруг очутился в Германии, Фландрии или в прибалтийском городке. Совершенно на весь остальной Париж не похоже. Даже названия у улиц другие - рю де Рэн, рю де Кольмар, рю де Лерен, и все на восток ведут. Хочешь пройтись туда?

Он возвышался надо мной, словно башня. Мы брели вдоль серых улиц; серых, несмотря на солнце, изломанных улиц, бегущих вверх и вниз по холмам к самым каналам.

- Почему ты решил стать священником? - спросила я.

- Я же говорил тебе, что мой отец - священник. Ты ведь знаешь, что православным священникам разрешается жениться? Я потому говорю, что французы всегда упускают это из виду и впадают в кому, когда слышат, что мой отец - священник. В любом случае я всегда… я начал учиться, когда еще маленьким мальчиком был. Ничего другого для меня никто не прочил.

- Хочешь сказать, у тебя не было выбора? Родители все за тебя решили?

- Вовсе нет. К примеру, никто из моих братьев не захотел пойти по стопам отца; у них не было склонности, или призвания, как хочешь назови. А у меня есть призвание.

- Твои родители все еще живы?

- Да, слава богу. - Он обернулся ко мне и улыбнулся. - И все еще женаты.

- А твои братья? Они тоже в Париже?

- Нет, я единственный беженец, я тут один.

- А где твоя семья живет? - продолжала я засыпать его вопросами.

- В Македонии. Это в Югославии.

- Значит, ты югослав?

- В какой-то степени. Моя мать - уроженка Болгарии, а отец - русский. Я родился в Софии, и там прошло мое детство, потом мы переехали в Белград. По документам я болгарский эмигрант, хотя Болгарию я с тридцать пятого года не видел. Родители мои в Югославии, и я сам сражался в югославской армии, то есть с четниками. И могу считать по-сербски.