Беглец - Александр Федорович Косенков

— Ольга Юрьевна, — Дубовой. Нет, мы еще при монастыре. Кое-что прояснилось. Доберемся до Томска, оттуда вылетаем на Алтай. Уверен. Не стопроцентно, но уверен. У нас просьба — сведения и возможный видеоматериал о Елене Елагиной… Борис? — Он покосился на меня. — По-моему, ему стало интересно.

— Передайте, пусть не удивляется присланному материалу. Он в десятку, — сказал я.

— Передает, чтобы вы не удивлялись присланному материалу.

Дубовой переключил сотовый на громкую связь.

— Почему я должна удивляться? — спросила Ольга, и Дубовой протянул мне трубку.

— Не берусь утверждать, но я, кажется, понял, почему Андрей уехал отсюда.

— Зачем вам нужны материалы о Елагиной? — спросила Ольга. — Насколько я знаю, она не то сошла с ума, не то запила по-черному. Что ты хочешь из этого раскрутить?

— Еще не знаю. Сегодня вечером встречаюсь с человеком, который, кажется, что-то знает.

— Не ошибаешься?

— Думаю, что нет.

— Ладно. И не перебирай с философией. Слишком много рассуждений о Боге. Это скучно.

— Мы только идем по следу.

— Кстати, не забудь проследить ту девочку, Таню, кажется… Ушла она в монастырь или нет? Зрители звонят, интересуются.

— Мне самому это интересно.

— Работайте. Материалы о Ленке получите в Горно-Алтайске.

Она отключилась. Я отдал сотовый Дубовому.

— Думаешь, придет? — не открывая глаз, спросил Гриша.

— Уверен, — сказал я.

— А я — нет, — хмуро пробурчал Дубовой. — Она, по-моему, тоже с прибабахом. И вообще… Надоел мне и монастырь этот, и вся эта мистика.

— А мы вас и не держим, — отпарировал я. — Вполне способны справиться самостоятельно. Гриша, как ты считаешь?

— Запросто, — сказал Гриша.

— Не дождетесь, — буркнул Дубовой.

— Вы должны помочь мне спасти его, — безапелляционно заявила женщина, едва переступив порог нашего номера.

— Лариса Ивановна? — спросил я, поднимаясь ей навстречу.

Она задержалась в дверях, близоруко вглядываясь в нас, потом так же безапелляционно заявила:

— Буду разговаривать только с руководителем. Остальные пусть покинут помещение.

Судя по всему, она была уверена, что помещение покинем мы с Гришей. Когда Дубовой и Гриша нехотя вышли, женщина подошла ко мне почти вплотную и сказала:

— Я знаю все, что вас интересует.

— Очень хорошо, — сказал я. — Садитесь. Разговор, судя по всему, будет долгий.

— С чего вы решили? — с капризными нотками в голосе спросила она и, подумав, села. Я сел напротив.

— Как человек искусства, вы меня поймете. Правда, вы еще так молоды. Представляете, он меня даже видеть не хочет.

— Вениамин?

— Надеюсь, вы не будете возражать, что он — гений!

— И вы хотите, чтобы мы помогли его спасти?

— Убедите его, что он погибнет, если останется в этом проклятом месте, в этом монастыре.

— Он убежден, что погибнет, если уйдет отсюда.

— Вот видите — он полностью потерял контакт!

— С кем?

— С Космическим Разумом.

— С Богом?

— Ваш Бог только одна из его многочисленных ипостасей.

— Я, конечно, не разбираюсь, но, может, этот Разум его и спасет. У него наверняка больше возможностей, чем у нас.

— Конечно, больше. Если бы не эта гадина, проститутка, алкашка!

— О ком вы?

— Никогда не прощу себе. Не прощу, не прощу, не прощу! — Она несколько раз ударила рукой по столу.

Я понял, что вопросов лучше не задавать, и только молча смотрел на неё.

— Сама привела её к нему. Помочь хотела. Прикинулась такой беспомощной, несчастной, говорила, что жить не хочет.

— Какое-нибудь несчастье?

— Несчастье должно закалять человека, а не превращать его… во что превратилась она. У меня тоже сплошные несчастья. Как видите, прекрасно себя чувствую.

— Рад за вас.

— Высшее сострадание должно быть равным ко всем. Сначала он прекрасно это понимал, пока не появилась она. Ему, видите ли, стало жалко именно её.

— Разве это плохо?

— Когда ты стоишь на высшей ступени, не должно ни любить, ни ненавидеть. Иначе рискуешь окончательно заблудиться и все потерять. Когда она убежала сюда, он все бросил и кинулся за ней. Неужели так трудно было понять, что это бессмысленно. Она — другая.

— Другая?

— Мы живем ради высшей цели. А она упивается только своими воспоминаниями, переживаниями и вообще не хочет жить. Разве можно спасти человека, который не хочет жить?! Андрей тоже погибнет.

Я постарался не выдать своего напряжения.

— Какой Андрей?

— Смешно — все её жалеют. А она бессовестно пользуется этим.

— Андрей тоже её жалел?

— Ну не влюбился же он в неё. Если бы вы увидели его и её, вы бы сразу это поняли.

— Мне говорили, что она красивая.

— Не знаю, что вы имеете в виду. Я признаю только внутреннюю красоту, духовную. Если её нет, все остальное оболочка, химера. Как он этого не понимает!

— Кто?

— Вениамин Сергеевич. Стал писать только её портреты. И связь сразу оборвалась.

— С вами?

— С Космосом! Космос — это высшая духовность. А в ней этой духовности, извините, как на дне помойки. Может, и была когда-нибудь, а сейчас одна грязь.

— Зачем тогда она сюда пришла?

— Спасаться. От себя самой.

— Уже хорошо.

— Только надолго её не хватило. Двух месяцев не выдержала. Пошла к исповеди и вместо того, чтобы в своих грехах покаяться, стала кричать, что ни в чем не виновата. Бога стала в несправедливости упрекать. Представляете? Ужас! Если бы не Андрей Павлович, вообще неизвестно, чем бы это все закончилось. Монахи её вывести хотели, а она вырвалась — и на хоры. Чуть оттуда вниз головой не кинулась.

— Вы говорите, Андрей её спас…

— Он её, кажется, знал раньше. Закричал: Лена, подожди, я с тобой! Она замешкалась посмотреть на него, тут её и удержали. Хотя, я думаю, лучше было бы…

— Вы знаете, что у неё муж и сын погибли в авиакатастрофе?

— Это с каждым может случиться. Она, как только его увидела, так и сникла вся. А он её на руки подхватил и унес. Вениамин, когда узнал об этом, напился до беспамятства. Я ему так и сказала: этим все и должно было кончиться.

— Чем?

— И ты, говорю, из-за неё дар свой потерял, и Андрей Павлович погибнет. Знаете, что он мне ответил?

— Нет, конечно.

— Сказал, что это не гибель, а спасение. Представляете? Полная потеря контакта!

— Вы сказали — Андрей… Андрей Павлович её унес. А дальше?

— Пошли с ней к отцу Иоанну. Не знаю, о чем они там целый час говорили, только вышла она, не буду врать, спокойная. Даже улыбалась. А через неделю они собрались и на попутке подались куда-то.

— С Андреем?

— Ну не со мной же. Я как увидела, двумя руками перекрестилась. Думала, очнется он теперь. Говорю — уехала твоя Дева непорочная. Не пора ли и нам? Знаете,