Я – посланник - Маркус Зусак

Потом она предлагает мне шоколадный торт – тот самый, что я принес пару дней назад.

– Увы, не припомню, кто его принес, – ласково говорит Милла, – но он очень вкусный. Попробуешь?

– С удовольствием, – отвечаю я.

Торт, конечно, маленько зачерствел, – но что с того?

Это самое вкусное угощение в моей жизни.

Несколько дней спустя вся наша компания вновь собирается на крыльце моей развалюхи – играем в карты. И мне даже везет, но тут вдруг наступает странноватая тишина. А затем из дома доносится звук.

– Телефон, – говорит Одри.

Что-то не так. Что-то нехорошее происходит – и внутри меня начинает шевелиться зловещее предчувствие.

– Ну, ты трубку будешь брать или нет? – спрашивает Марв.

Я встаю. Перешагиваю через дрыхнущего Швейцара. Во мне все трясется от неожиданного страха.

Телефон требовательно звонит – ну-ка, сними трубку, парень!

Я уступаю:

– Алло?

В ответ – тишина. Полная.

– Алло?

Опять ни звука.

– Алло? Кто это?

И тогда в ухо вползает голос, пробирающий меня до печенок. Вот прямо-таки вползает и долезает до самых печенок. Хотя сказаны-то всего три слова:

– Как дела, Джимми?

В груди все обрывается.

– Что? – переспрашиваю я. – Что вы сказали?

– Ты знаешь, о чем я.

И я остаюсь наедине с короткими гудками.

Возвращение на крыльцо дается с трудом.

– Эд, ты проиграл, – заявляет Марв.

Но мне не до злорадных реплик.

И не до карт – чего уж там.

– Да на тебе лица нет, – замечает Ричи. – Сядь, а то рухнешь.

Совет хороший. Я пытаюсь вновь сосредоточиться на игре.

Одри бросает на меня встревоженные взгляды: мол, все ли с тобой в порядке, Эд? Да, да, все нормально, Одри.

После игры она остается у меня, и я еле сдерживаюсь, чтобы не рассказать всю эту историю с Миллой и Джимми. На языке так и вертится вопрос: «Что же мне делать, Одри, дай совет?» Но ирония в том, что я и так знаю, как быть. И никакое другое мнение – даже Одри – не в состоянии ничего изменить. Все предельно ясно: пора двигаться дальше. Я избавил Миллу от одиночества, и наступило время либо заняться следующим адресом, либо вернуться к проблеме Эдгар-стрит. Конечно, я могу приходить к Милле с визитами, но пора делать что-то еще.

Решено. Двигаюсь дальше.

Вечером я, как всегда, вывожу Швейцара на прогулку. Уже поздно, но мы идем вниз, до кладбища. Там я захожу к отцу. А потом мы бродим среди могил.

И вдруг свет карманного фонарика ударяет мне прямо в лицо.

Точно, охранник.

– Ты вообще в курсе, который час? – интересуется он.

Кладбищенским сторожем оказывается здоровенный парень с усами.

– Без понятия, если честно, – отвечаю я.

– Одиннадцать минут первого! Ночью кладбище закрыто для посетителей.

Остается только развернуться и уйти. В другой раз я бы так и поступил. Но не сегодня. Сегодня рот мой открывается сам собой.

– Сэр… У меня тут… э-э-э… В общем, я ищу одну могилу, – бормочу я.

Охранник меряет меня взглядом. На лице у него написана нерешительность. Помочь? Не помочь? В конце концов на физиономии прочитывается решение: «да, помочь».

– Чью?

– Джонсон. Это фамилия.

Он качает головой и отфыркивается:

– Джонсон! Да ты, парень, в курсе, сколько тут Джонсонов лежит?

– Нет, сэр.

– Ты-ся-чи.

И охранник снова фыркает в усы, будто желает вспушить и поставить их торчком. Усы, кстати, рыжие. И весь он тоже рыжий.

– Понятно. Но мы можем по крайней мере попытаться? Как вам такая идея?

– А что за порода?

Это он про Швейцара.

– Помесь ротвейлера и немецкой овчарки.

– Что ж он воняет-то у тебя, как помойка… Ты его хоть моешь иногда?

– Да, сэр, мою.

– Ф-фу-у-у… – морщится он и отворачивается. – Черт, аж слезы из глаз выбивает…

– Вы поможете мне с могилой? – напоминаю я.

– Ах да, – вскидывается он. – Точно. Ну, давай попытаемся. Этот старый пердун когда копыта откинул, хоть примерно?

– Я бы попросил вас быть немного повежливее, сэр.

Охранник останавливается и оборачивается ко мне.

– Значит, так.

Я вижу, парень начинает… как там мне говорили?., петушиться, вот.

– Хочешь, чтобы я тебе помог, – не раздавай здесь указаний. Понятно?

– Да, сэр. Извините, пожалуйста.

– Нам в ту сторону.

Обойдя полкладбища, мы обнаруживаем могилы нескольких Джонсонов, – но среди них нет того, кто мне нужен.

– Слушай, ты настырный засранец, как я погляжу, – не выдерживает наконец охранник. – Чем тебе эта могила не подходит?

– Здесь написано «Гертруда Джонсон».

– А тебе кто нужен?

– Джимми.

И меня посещает счастливая идея назвать еще одно имя:

– Имя жены – Милла.

Охранник резко останавливается, смотрит на меня и говорит:

– Милла?.. Черт, а ведь я помню эту могилу. Я ее точно помню – имя на камне выбито…

Мы быстро идем на другой конец кладбища, и он не перестает бормотать:

– Милла, Милла…

Луч фонарика утыкается в надгробие.

Мы у цели.

Джеймс Джонсон

1917–1942

Пал смертью храбрых

Помним. Любим. Скорбим

Милла Джонсон

Фонарик заливает ярким светом могильный камень, а мы стоим и смотрим – долго, минут десять, не меньше. И все это время я напряженно думаю: где он погиб? Как? А самое главное: это что же, бедная Милла ждала его шестьдесят лет?!

Она ждала, я точно знаю.

Не было в ее жизни другого мужчины. Потому что сердце принадлежало лишь Джимми – безраздельно.

Шестьдесят лет она ждала, что Джимми вернется.

И вот он вернулся.

9 ♦. Босоногая девушка

Однако все равно пора двигаться дальше.

История Миллы прекрасна и трагична одновременно. Но меня ждут другие послания. Следующее – Македони-стрит, дом шесть. Пять тридцать утра. Нет, конечно, я подумывал и о возвращении на Эдгар-стрит. Но мне не хватило храбрости. Слишком страшные вещи я там видел и слышал. Была, правда, надежда, что все изменилось к лучшему. Но это не так. Я туда как-то пришел в полночь. Все по-прежнему.

Восход застает меня на Македони-стрит. Середина октября, а погода не по-весеннему жаркая. Утро выдается теплым и солнечным, и я поднимаюсь по круто забирающей вверх улице. На вершине холма стоит двухэтажный дом.

На часах пять тридцать, из-за дома показывается одинокая фигурка. Похоже, это девушка, хотя точно сказать трудно – на голове капюшон, скрывающий лицо. На человеке красные спортивные трусы, серая толстовка с капюшоном, а вот обуви нет. Идет босиком. Ростом примерно метр восемьдесят.

Ну что, я усаживаюсь между двумя припаркованными машинами – нужно дождаться возвращения человека.

Ждал я так долго, что чуть не уехал на работу. Но в последний момент она – это все-таки девушка – показалась из-за угла. Она бежала, уже без толстовки, – та болталась, завязанная на поясе. Теперь я хорошо мог разглядеть лицо и волосы.

Кстати, в этот момент я как раз сворачивал за угол, так что мы чуть не столкнулись.

На мгновение мы оба застываем.

Девушка одаривает меня мимолетным взглядом.

За это время я успеваю разглядеть, что ее собранные в хвостик волосы – цвета солнца, а глаза – прозрачные, как вода. Бледно-бледно-голубые, я похожих еще не видел. И губы нежные, таким идет приветливая улыбка.

А потом она снова переходит на бег.

Я смотрю ей вслед, она тоже оглядывается. Затем отворачивается и бежит дальше.

Ноги у нее гладко выбриты, – как же я раньше не понял, что это девушка? Длинные и красивые ноги. Симпатичная, высокая. Худенькая, но грудь нормальная, спина прямая, бедра узкие. Ступни не очень большие. И шаг легкий-легкий.

Краси-и-и-вая.

Да, красивая. А я – олух.

Ей не больше пятнадцати, а я втюрился. Аж распирает изнутри – так борются любовь и вожделение. Я понимаю, меня тянет к девушке, которая в пять тридцать утра выходит босая на пробежку. Тянет неодолимо.

На обратном пути я все думаю: так чем же ей помочь? Что я должен ей доставить? Надо попытаться действовать методом исключения. Она из хорошего района – значит, дело не в деньгах. Да и друзей у нее наверняка полно, хотя кто знает…

И вот еще. Она бегает.

Наверняка задание с этим как-то связано. Непременно связано.

С тех пор я хожу туда каждое утро, но стараюсь не показываться ей на глаза.

А в один прекрасный день я решил: а почему бы не познакомиться поближе? Побегу за ней. Как есть: в джинсах, ботинках и старой белой футболке. Она уже далеко впереди, но ничего, догоню.

Девушка идет шагом.

Я пытаюсь сократить расстояние.

И перехожу на бег. Боже, такое впечатление, что я спринтер и бегу на Олимпийских играх четырехсотметровую дистанцию! Ну что ж, теперь все со мной ясно. Водитель такси, пренебрегающий спортом.

Я жалок.

Ноги задевают одна за другую.

И поднимать их становится все труднее. А ведь надо тащиться следом за девушкой. О мои бедные ноги, словно два плуга, вспахивающих землю, – зарываются все крепче и крепче… Дышать я стараюсь как можно глубже, но в горле стоит огромный ком. Лежим не хватает воздуха. Я чувствую, как он всасывается вниз, но его недостаточно. А ведь надо бежать вперед. Надо!