Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки» - Тимофей Бордачёв

Прежнее Соглашение о торговле и сотрудничестве, подписанное между СССР и Европейскими сообществами 18 декабря 1989 года в Брюсселе, уже не могло, на взгляд обеих сторон, отвечать требованиям времени. В нем полностью отсутствовали вопросы политических отношений и сотрудничества, которые рассматривались в Москве как необходимый аргумент воссоединения России и наиболее передовой части международного сообщества.

Самым важным вопросом, который определял задачи российских переговорщиков, была необходимость обеспечения доступа товаров и услуг из РФ на Общий рынок ЕС при отсутствии у страны статуса рыночной экономики и неясных перспективах присоединения к ГАТТ, предшественнице ВТО. Академик РАН, бывший заместитель министра иностранных дел России, а в 1992–1993 годах один из ведущих российских переговорщиков с ЕС Иван Иванов вспоминает:

«Мы стремились запихнуть в новое соглашение столько норм ГАТТ, сколько было возможно, а они (Европейский союз. – Т. Б.) этому сопротивлялись».[20]

Вопрос о формальном участии России в европейском интеграционном проекте на переговорах не стоял. Вместе с тем в этом соглашении была оставлена лазейка для более продвинутых форм сотрудничества вплоть до создания зоны свободной торговли. При этом главным политическим ограничителем являлось отсутствие даже теоретической возможности постановки вопроса о вступлении России в Европейский союз. Других институционализированных форматов отношений не существовало. В этой связи Соглашение о торговле и сотрудничестве не могло определять общую стратегическую цель сотрудничества и сближения.

Также в ходе работы над этим документом выяснилось не только то, что у разных стран ЕС есть собственные взгляды на перспективы отношений с Россией, но и то, что представители государств-членов весьма бдительно контролируют действия переговорщиков из Европейской комиссии и, по выражению Ивана Иванова, «просто физически сидят у них за спиной». С российской стороны, наоборот, в ходе работы над этим соглашением проявились некоторые недостатки, присущие неустоявшейся государственной структуре, когда отдельные чиновники действуют в обход переговорной делегации и реализуют собственную повестку дня.

Переговоры носили настолько напряженный характер, что их завершающий этап, по рассказам участников, ознаменовался даже несколько забавным эпизодом. В ходе визита в Москву тогдашнего комиссара ЕС по внешним связям Леона Бриттана он был принят первым Президентом РФ Борисом Ельциным. В ходе встречи сторонам удалось прийти к принципиальному согласию закончить работу над документом к июньскому саммиту Россия – ЕС, который должен был проходить на греческом острове Корфу. По завершении же встречи глава Российского государства в свойственной ему грубовато-доброжелательной манере и подразумевая то, что все спорные вопросы уже урегулированы, пожелал европейскому чиновнику больше никогда не встречаться.

Сам документ «Соглашение о партнерстве и сотрудничестве, учреждающее партнерство между Российской Федерацией, с одной стороны, и Европейскими сообществами и их государствами-членами, с другой стороны» был подписан Президентом РФ Борисом Ельциным и высокопоставленными представителями Европейского союза – премьер-министром Греции и главой Европейской комиссии – 24 июня 1994 года на греческом острове Корфу. Взаимные обязательства сторон изложены в 112 статьях, десяти приложениях, двух протоколах и ряде совместных деклараций, входивших в исходное соглашение. Сфера действия Соглашения о партнерстве и сотрудничестве (СПС) чрезвычайно широка и охватывает почти все аспекты торговых, коммерческих и экономических отношений между ЕС и Россией, документ устанавливает политические связи вплоть до самых высоких уровней.

Процесс ратификации СПС был осложнен рядом обстоятельств и даже временно приостановлен ЕС из-за военных действий в Чечне. Несмотря на полное право России как суверенного государства вести вооруженную борьбу с мятежниками на своей собственной территории, страны ЕС единодушно выступили с ее осуждением. Так вокруг чеченских событий проявилось важнейшее противоречие российско-европейских отношений, изжить которое полностью не смог даже рост значения государственного суверенитета в самом ЕС, – претензии Европы на роль наивысшего морального авторитета в рамках международной системы. Как отмечает в одной из своих работ Ольга Буторина:

«Необходимость укрепить чувство безопасности и сформировать позитивную европейскую идентичность заставила Евросоюз обратить особое внимание на ценности. В 1993-м были впервые оглашены знаменитые Копенгагенские критерии, которые адресовались кандидатам на вступление. Так возник набор характеристик, позволяющих выделить страны – члены Европейского союза из огромного числа других государств мира. Среди этих характеристик демократия, правовое государство, соблюдение прав человека и меньшинств, рыночная экономика».[21]

С началом мирных переговоров в Чеченской республике (август 1996 года) процесс ратификации возобновился: в октябре – ноябре 1996 года СПС было ратифицировано Государственной Думой и Советом Федерации, в октябре 1997 года завершена его ратификация государствами – членами ЕС. 1 декабря 1997 года соглашение вступило в силу.

Вплоть до этого момента отношения сторон регламентировались Временным соглашением о торговле, которое было подписано в июле 1995 года. Это соглашение предоставляло торговле между ЕС и Россией режим, основанный на правилах ВТО, и таким образом снимало многие ранее наложенные ограничения на экспорт в ЕС, обеспечивало лучшую защиту прав интеллектуальной собственности, а также устраняло различия в импортных пошлинах.

После завершения весьма длительного периода ратификации (1994–1997) СПС оказалось перед двумя вызовами:

› формирование за период ратификации других форматов и правовых рамок сотрудничества и сближения России и ЕС в отдельных областях. Возникновение диалогов и подготовка отдельных соглашений по секторам, особенно соглашений по стали и текстилю;

› отсутствие реального наполнения у политической части этого соглашения в результате возрастающего числа так называемых ценностных расхождений между Россией и Европейским союзом.

Подводя итог, можно сказать, что СПС стало уникальным по своему формату и содержанию и сочетает в себе регулирование двусторонней торговли, экономического и правового сближения, а также продвинутых форм политического диалога. В этом смысле СПС стало примером для ряда других внешнеполитических актов ЕС, устанавливающих политико-правовой формат его отношений с большинством государств бывшего СССР.

Спору нет, Соглашение о партнерстве и сотрудничестве 1994 года можно было бы считать первой и единственной пока попыткой создать политико-правовую базу для возможного формального присоединения России к процессу европейской интеграции. Интеграционная модель сотрудничества, пусть и крайне небрежно намеченная в этом соглашении, потенциально открывала для партнеров возможность движения по дороге подготовки России к полноправному членству в ЕС. Статья 55 Соглашения о партнерстве и сотрудничестве гласит:

«Стороны признают, что важным условием для укрепления экономических связей между Россией и Сообществом является сближение законодательства. Россия стремится к постепенному достижению совместимости своего законодательства с законодательством Сообщества».[22]

Вместе с тем этот документ совершенно не включал в себя вопросы диалога России и Европы по стратегическим проблемам международных политических и экономических отношений. Максимум международно-политического значения их сотрудничества для мира устанавливает статья 6 СПС:

«Политический диалог (между сторонами. – Т. Б.) содействует все большему сближению позиций по международным вопросам, являющимся предметом общей озабоченности, укрепляя тем самым безопасность и стабильность».[23]

Такая скромность авторов документа и представляемых ими правительств вполне объяснима. Во-первых, Россия и Европейский союз не могли даже ставить вопрос о глобальной ответственности в силу собственных структурных ограничителей. Несмотря на вступление в силу Маастрихтского договора и начавшуюся подготовку к введению евро, вопрос о международной роли ЕС в первой половине 1990-х просто не стоял. Для России же мир в тот период представлялся преимущественно однополярным и ориентированным на способность США единолично выступать в качестве распределителя общественных благ в глобальном масштабе.

Во-вторых, сам мир в первой половине 1990-х годов не подавал никаких признаков того, что Россия и Европа будут востребованы в качестве ответственного центра силы, а способность единственной сверхдержавы нести ответственность за всех будет поставлена под сомнение. Причем как ее собственной эволюцией, так и числом проблем и вызовов глобального характера.