Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки» - Тимофей Бордачёв

Глава третья

1999–2003: ВРЕМЯ СУВЕРЕНИТЕТА

Новые сложности

Cентябрь 1999 года ознаменовался важнейшими событиями в истории России и Европы. Начавшееся в августе вторжение радикальных исламских боевиков в Дагестан встретило отпор как со стороны местного населения, так и казавшейся деморализованной Российской армии. Через несколько дней события на Северном Кавказе откликнулись трагическими взрывами домов в Москве, реакцией на которые стало начало Россией полномасштабной антитеррористической операции против окопавшихся на территории де-факто неподконтрольной федеральным властям Чеченской республики. В течение нескольких месяцев Вооруженные силы России смогли занять всю территорию Чечни.

До окончательной победы над организованными силами сепаратистов оставались еще годы, эта борьба унесла множество человеческих жизней, включая жертв таких страшных трагедий, как захваты заложников в Москве (октябрь 2002 года) и Беслане (сентябрь 2004-го). Тем не менее уже осенью 1999 года суверенное Российское государство доказало свою способность выполнить базовое обязательство перед гражданами – предоставить им физическую защиту. Вопрос о способности этого государства к существованию, беспокоивший многих в России и мире, начал решаться в пользу продолжения истории российской государственности.

Важным в контексте нашего анализа представляется и то, что в 1999-м и последующих годах российская власть столкнулась на Кавказе не только и не столько с собственными гражданами, не желающими признавать ее суверенитет. Заметное место среди противников федеральных сил занимали представители того, что впоследствии получило наименование «террористический интернационал»: бойцы, деньги и оружие поступали в Чечню из многих иностранных государств, а многие лидеры боевиков непосредственно были членами международных сетей. Мир XXI века, открытый и опасный для суверенного государства и его законопослушных граждан, пришел в Россию за два года до ужаснувших всех террористических ударов 11 сентября и за несколько месяцев до пафосной встречи человечеством нового тысячелетия.

В течение последовавших за этими событиями лет способность «вестфальского» суверенитета России к тому, чтобы выступать источником общественных благ, была подкреплена умелой экономической политикой, проводившейся Президентом РФ и обновленным Правительством России, и, что наиболее существенно, исключительно благоприятствовавшей России конъюнктурой международных рынков энергоресурсов – основного российского экспортного продукта. Контроль над экспортом стал в скором будущем одним из важнейших инструментов позиционирования России в мире и стратегически важным предметом диалога Россия – Европа.

События в Европе носили гораздо менее драматичный характер, хотя, если учитывать то, от какой Европы избавил мир процесс европейской интеграции после Второй мировой войны, могли (и могут) оказать на состояние международной системы не менее важное влияние. Уже 22 сентября 1999 года только назначенный председатель Европейской комиссии Романо Проди заявил о необходимости расширить список стран, являющихся кандидатами на вступление в ЕС, в первую очередь с шести государств до 12, включив в него Болгарию, Латвию, Литву, Мальту, Румынию и Словакию.

Исполнение этой мечты, ставшей, на взгляд наблюдателей, важнейшей личной целью и историческим наследием Романо Проди, оказало важнейшее влияние на процесс развития Европы. И влияние это в разы усилило и так всегда присутствовавший в Европе национально-государственнический элемент, снизило способность стран-членов искать и находить общие решения. Не случайно ведущие российские наблюдатели отмечают:

«Членами Европейского союза стали государства с иной исторической судьбой и, стало быть, с иной ментальностью, с иной культурой общественных и отчасти человеческих отношений. Водораздел между двумя регионами Европы, почти совпадавший c восточной границей Евросоюза-15, перенесен теперь внутрь территории ЕС-27. Сегодняшний Европейский союз – это несколько неформальных группировок, различающихся по уровню и потенциалу развития, а также по географическому положению и размерам входящих в них государств».[31]

Одновременно страны и наиболее проницательные политики Европы начинают задумываться о необходимости поиска для интеграционного процесса новой стратегической цели. Необходимость становления Европы Евросоюза в качестве глобального игрока в тот период не была еще необходимостью. Она, если вчитаться в заявление Романо Проди, скорее пока была только дополнительной возможностью:

«То, на что мы нацелены, – это новый вид глобального управления. Европейская модель интеграции, работающая успешно на нашем континенте, является образцом, с которого могут и должны быть взяты идеи для управления глобального».[32]

Решительный разворот в сторону усиления возможностей суверенных государств и, как следствие, снижение внутреннего единства ЕС предварялся прозвучавшими в контексте подготовки расширения предложениями о выделении группы европейского авангарда. Авторство этой идеи принадлежало бывшему президенту Франции Валери Жискар д’Эстену и бывшему федеральному канцлеру Германии Гельмуту Шмидту, входившим в так называемую группу мудрецов, созданную по инициативе Европейской комиссии еще в 1996 году. Они предложили создать внутри Евросоюза «центральную группу» в составе шести стран – инициаторов интеграции, а также других государств, близких к ним по уровню развития и готовых объединиться в федерацию с собственными законами и институтами. Наиболее успешный глава Еврокомиссии Жак Делор выдвинул идею «европейского авангарда» примерно в таком же составе. Юрий Борко отмечает с иронией:

«Реализация данных концепций означала бы разделение участников ЕС на тех, „кто равны“, и тех, „кто равны больше других“ (прямо-таки по Джорджу Оруэллу)».[33]

Неудивительно, что направление мыслей представителей стран, являвшихся традиционными лидерами интеграционного процесса, не могло не насторожить их менее сильных партнеров, тем более что ведущие державы ЕС смогли выступить единым фронтом и ради наделения стран-кандидатов голосами без потерь для себя просто отобрали их у малых государств Евросоюза. После встречи Европейского совета в Ницце (декабрь 2000 года) премьер-министр Португалии Антониу Гутиерреш заявил, что «наши голоса (в Совете ЕС. – Т. Б.) были попросту конфискованы большими державами. Такое больше не повторится».

На разных скоростях

Как бы то ни было, но урок, который преподали в Ницце Жак Ширак и Герхард Шредер, был хорошо усвоен и их малыми партнерами из числа ЕС-15, и только готовившимися присоединиться к «семье народов» Польшей, Чехией или Литвой. То, что системные трудности не были в ЕС привнесены, а уже несколько лет дожидались своего срока, подтверждает и анализ, проведенный виднейшим российским европеистом:

«Процесс эрозии единства начался гораздо раньше. Прежде всего потому, что с укреплением франко-германского альянса оставалось все меньше оснований опасаться серьезных конфликтов внутри региона. В постепенном увядании чувства единения свою роль сыграли время и неизбежная смена поколений. Новая генерация политиков, администраторов и специалистов, ведающих делами Европейского союза, родилась и выросла в благополучное время. Они профессионально делают свое дело, но там, где раньше царили энтузиазм и творческая инициатива, ныне утвердился дух казенного учреждения и бюрократической волокиты».[34]

Объективная оценка событий в ЕС позволяет заключить, что кризисные тенденции нарастали с 1997 года, а расширение и выработка Конституционного договора были попытками предотвратить переход количественных признаков кризиса в качественные. Отметим основные составляющие европейского кризиса, в равной мере присущие ситуации как внутри ЕС, так и его отношениям с другими европейскими странами.

Во-первых, речь идет о кризисе доверия европейскому интеграционному процессу со стороны значительной части населения и элит в странах ЕС и за его пределами. Жесткие «разборки» между лидерами стран-членов в Амстердаме (1997) и особенно в Ницце (2000) изменили настроения общественности.

Соответственно резко снизился уровень доверия стран-членов и их граждан друг к другу. Свидетельством того, что внутренняя солидарность в ЕС основательно подорвана, служат готовность одних «моторов европейской интеграции» к односторонним сделкам «на стороне» и совершенно необъяснимое юридически возмущение этим государств «Новой Европы». В этом смысле важным фактором стало расширение ЕС на 10 стран Центральной, Восточной и Южной Европы, что привнесло в более-менее однородный (по уровню социально-политического и экономического развития, ментальности) Европейский союз мощный гетерогенный фактор. Несмотря на то что от стран-кандидатов требовали безусловного присоединения ко всем «общим политикам» и областям интеграции, по своим внутренним характеристикам (отношение к суверенитету и государству, качество политического процесса, недостаток культуры компромисса, «ястребиность» во внешней политике) они сильно отличались от вырабатывавшихся в Западной Европе десятилетиями принципов, правил и норм.