Междумирье - Евгения Фихтнер

Бывшие, теперь уже забытые подружки, на которых не хватало ни времени, ни сил, посмеивались над шутом, ронявшим сонную голову на стол. Но Анетта так прикрикивала на них, что они быстро проглатывали свои шуточки. На кухне шутиха быстро завела строгие порядки и заставляла до блеска натирать уже начищенную посуду и каждый день стирать фартуки. Кухарки сначала возроптали, но жаловаться было некому, и они решили не связываться со своей сердитой новой хозяйкой.

И ни дай Бог кому-нибудь из них случалось грубо отозваться об Экторе! Глаза супруги наливались мрачной свинцовостью, руки упирались в толстые бока, и она так смотрела на обидчицу, что той хотелось провалиться сквозь землю. Шут улыбался и поглаживал супругу по крепкой спине, протягивая ей кусочек сладкой карамели, перед которым она не могла устоять и сразу успокаивалась.

В общем, Анетта действительно была довольна судьбой, собой и своим маленьким, но очень важным при дворе короля Артура мужем. Теперь она была не той дурнушкой, которую не взяли замуж в своей деревне. Она стала гордостью своей семьи, ее кормилицей. Старшая кухарка знала, что многие деревенские красавицы теперь кусают локти и завидуют ей. Думая об этом, Анетта всегда искала глазами Эктора и тепло ему улыбалась. Шут расцветал и становился прекрасным рыцарем, готовым для своей Прекрасной Дамы на самые отважные поступки. В его глазах она была не толстой глуповатой кухаркой, а писаной красавицей, перед которой тоже можно встать на колено, чтобы протянуть ей венок на кончике копья.

– Сэр Ланселот чуть не украл королевскую жену! Он едва не увел ее из спальни, где их и застукали на месте разврата! А еще он убил племянника короля.

– Мордреда? Так ему и надо! Давно надо было вытрясти из шкуры его подлую душонку.

– Нет, другого племянника, Гахириса. И заодно Ланселот убил своего лучшего друга, сэра Гарета…

Элейн одышливо колыхалась всем телом, докладывая свежую новость Тощей Мери. В доброе время она бы к ней и не пошла, но в других домах она уже побывала, и этот оставался последним, куда сегодня не ступала ее толстая нога. А известия были настолько важными, что Элейн посчитала своим долгом постучаться и в дверь зловредной соседки. Не дожидаясь приглашения, она опустилась на лавку и обмахнулась передником:

– Ох, и жарко же у тебя, соседушка. Но в королевском-то дворце сейчас жарче.

Тощая Мэри понимающе улыбнулась порчеными зубами. Ее так заинтересовало, что же сейчас творится в спальне королевы, что она налила Элейн кружку свежего пива и уселась напротив нее, заглядывая в глаза. Толстуха важно попила, обтерла красной ладонью мокрые губы и продолжила:

– Это Мордред все организовал. Он так долго шпионил за Гвиневрой и Ланселотом, что все-таки подловил их, когда они в спальне наставляли королю рога.

– Так уж прямо и наставляли? – недоверчиво произнесла Мэри.

Элейн важно посмотрела на соседку.

– Да он только успел на себя латы натянуть, как в спальню вбежали все рыцари и накинулись на него! Он схватился за меч и всех их порубил!

– Ох, ты! – участливо охнула Мэри – И Гвиневру тоже порубил?

Толстуха от удивления даже поперхнулась. Она посмотрела на Мэри сердито, но, не найдя в ее лице и намека на насмешку, степенно продолжила:

– Да говорю же тебе, сэр Ланселот убил почти всех рыцарей. Но королеву никто трогать не стал. Она спряталась от страха под кровать и ее вначале не нашли.

– Королева залезла под кровать? – не уставала удивляться Мэри – Королева?

– Как мышка! Когда сэр Ланселот сбежал, ее вытаскивала оттуда прислуга! Она кричала, извивалась, кусалась как бешеная. Пришлось отодвигать кровать. И теперь ее приговорят к смерти, я так думаю.

Тощая Мэри зацокала языком, стараясь изобразить на сером лице жалость.

– И этот негодяй Ланселот ее бросил?

– Конечно, зачем она ему нужна! Одно дело у короля под носом с женой развлекаться, другое дело – жениться на такой. На войну не уйдешь спокойно, рыцарей в свой дом не пригласишь. Правда? Кому они нужны, такие…

Элейн не решилась сказать слово, вертевшееся у нее на языке. Ведь королеву еще не казнили. Вдруг король с ней помирится, а Тощая Мэри потом разболтает, что сапожница назвала Гвиневру дурным словом. Поэтому Элейн прикусила язык и глянула на соседку. Та изучающе смотрела в ее сторону. Но чувство справедливости распирало обеих сплетниц, поэтому после минутной заминки их диалог продолжился.

– А еще говорят, что шут уговаривает короля не наказывать королеву и ее любовника, да только кто этого уродца будет всерьез слушать. Ее должны казнить, я так думаю. Правда, мой муженек думает, что добрый Артур ее пожалеет.

– Зря! Таких надо примерно наказывать. Чтобы чужих мужей не отбивали. Когда назначена казнь? – с любопытством спросила Мэри, которой обязательно хотелось посмотреть, как расправятся с красавицей Гвиневрой.

– Через неделю, наверное, – произнесла довольно уверенно Элейн.

– Обязательно приду посмотреть, как накажут ту, что нарушила священный обет верности своему мужу.

– Надеюсь, палач наточил топор поострее, чтобы королева долго не мучилась… – жалобно произнесла Элейн.

Соседки переглянулись и понимающе рассмеялись…

Ланселот стоял напротив Гвиневры и смотрел на нее печальным взглядом. Лицо королевы было безучастным. Она нерешительно теребила в руках шелковый платочек.

– Уходи, Ланселот. Я приказываю тебе.

– Ты меня не любишь? Скажи мне, что ты меня не любишь, и я сегодня же уеду из Камелота.

– Уезжай и больше никогда сюда не возвращайся.

Гвиневра тяжело опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Ее плечи затряслись от рыданий.

– Уходи, Ланселот! Я прошу тебя, сегодня же уезжай из города. Я не хочу тебя видеть, я не могу тебя слышать. Моя душа разрывается на части, когда я вижу, как страдает Артур. Я сделала свой выбор – я остаюсь со своим мужем, чтобы прожить с ним всю свою жизнь.

Ланселот упал перед Гвиневрой на колени и зарылся лицом в подол ее платья.

– Королева, умоляю, не гони меня прочь! Мне жизнь не мила, когда я не вижу твоего лица, не слышу твоего голоса, не чувствую твоего запаха. Чем мы провинились перед Богом, за что он нас так наказывает? Моя жена немного похожа на тебя, поэтому я согласился на этот брак. Я так часто называю ее твоим именем, что она уже не обижается на меня. Но продолжает ненавидеть тебя за мою любовь. Артур отдалил меня от своего двора. Мои друзья перешептываются за спиной, моя мать поджимает губы, когда слышит твое имя. Весь мир против нас, а я схожу с ума от любви к тебе.

Гвиневра гладила плачущего Ланселота по волосам. Грустные мысли слишком долго одолевали этих двоих, и теперь слезами прорвались наружу. Почему они не встретились раньше? Ведь все могло быть совсем по-другому. Ведь они еще молоды. И они могли бы быть самыми счастливыми людьми на земле. Но все сложилось не так, как сейчас хотелось бы. Теперь их судьбы переплелись в неразрывный клубок, который уже нельзя распутать. Можно только разрубить.

Гвиневра взяла лицо Ланселота в ладони и подняла его вверх. Заглянув в глаза, она устало произнесла:

– Уезжай, Ланселот. Я была влюблена в тебя, раньше. Но все прошло и мое сердце бьется ровно. В моей душе есть только один человек – Артур. Я дала клятву перед Богом и никогда ее не нарушу.

– Я знаю. Я не требую, чтобы ты изменила Артуру. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хочу, чтобы ты засыпала и просыпалась со мною рядом, чтобы птицы пели только для нас двоих.

Гвиневра отрицательно тряхнула волосами и тяжело вздохнула:

– Нет. Все отвернутся от нас, а сами мы не сможем любить друг друга после такого предательства. Мне было хорошо с тобой, когда ты был моим другом. Но людская молва сделала нас любовниками, и мне тяжело жить с той мыслью, что меня презирают все вокруг. Понимаешь, все вокруг меня ненавидят. Если бы я была простой крестьянкой, в меня бросали бы камни. Но некоторые слова тяжелее булыжника, летящего в спину.

Гвиневра резко поднялась на ноги и отошла от кровати. Затем вернулась и положила руки на плечи рыцаря.

– Вставай, нам пора прощаться.

Ланселот встал с колен и сжал ладони королевы в своих.

– Скажи мне, что ты любишь меня.

– Нет, я не могу этого сказать, – с тяжелым вздохом произнесла королева. – Все эти годы я думала лишь о том, что я люблю тебя. Я представляла, как мы вдвоем уедем далеко-далеко и будем там счастливы. Но время шло, а ты все не приезжал. И знаешь, моя любовь устала – ждать, надеяться, мечтать. Когда я узнала, что ты женился, то думала, что сойду с ума от горя. Когда у тебя родился сын – для меня не было печальнее дня, ведь это был твой ребенок, рожденный не мною.

Гвиневра прервала свой отчаянный монолог и грустно улыбнулась:

– А сейчас время все расставило на свои места. Теперь слишком поздно что-либо менять. Даже если мы сбежим из дворца, мы будем несчастливы.