Старообрядчество и церковный раскол - Игорь Аркадьевич Родинков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аввакум подал челобитную царю, в которой просил низложить Никона и восстановить иосифовские обряды: «паки заворчал, написал царю многонько таки, чтобы он старое благочестие взыскал и мати нашу общую, святую церковь от ереси оборонил и на престол бы патриаршеский пастыря православного учинил вместо волка и отступника Никона, злодея и еретика».
Это сильно рассердило царя, тем более, что челобитную Аввакум подавал через юродивого Феодора, который с нею «приступил к цареве корете со дерзновением». Алексей Михайлович жаловал Аввакума как человека много страдавшего, но вовсе не как ересиарха, и когда он из челобитной увидел, что протопоп восстаёт не только против Никона, но против всей вообще существующей церкви, он на него «кручиновать стал». «Не любо стало, – прибавляет Аввакум, – как опять стал я говорить; любо им, как молчу, да мне так не сошлось». Велел царь сказать протопопу: «власти де на тебя жалуются, церкви де ты запустошил: поедь де в ссылку опять».
В 1664 году Аввакум был сослан в Мезень, где он пробыл полтора года, продолжая свою проповедь и поддерживая своих приверженцев, разбросанных по всей России, посланиями, в которых именовал себя «рабом и посланником Исуса Христа», «протоангелом российской церкви».
***
Для того чтобы окончательно решить дело Никона, Алексей Михайлович решился пригласить в Москву Восточных патриархов. Пока ожидался их приезд, Никон жил в своем Воскресенском монастыре, что на реке Истре, и занимался его благоустройством. По его замыслу под Москвой должен был быть воссоздан комплекс святых мест Палестины, поэтому он позже получил название Воскресенского Новоиерусалимского монастыря. Некоторые здания повторяют очертания сооружений Иерусалима, как, например, Воскресенский собор (1656-1685), созданный по образу и подобию Храма Гроба Господня. Царь, не смотря на ссору с Никоном, не отказывал ему в помощи при строительстве монастыря. Помимо Воскресенского монастыря, за Никоном сохранились еще Иверский на Валдае и Крестный на Онеге монастыри.
Никон, узнав, что по поводу его удаления с патриаршего престола царь хочет собрать собор патриархов в Москве, поспешил предуведомить Константинопольского патриарха обо всем, как было. В длинном послании Никон откровенно рассказал о причинах своего удаления, жаловался, не стесняясь в выражениях, на самого царя, бранил Паисия Лигарида. Однако его послание не дошло по назначению: оно было перехвачено на дороге и послужило потом новым поводом для обвинения Никона.
Восемь лет столица оставалась без «настоящего» патриарха, обязанности которого самим же Никоном были возложены на Крутицкого митрополита Питирима. Положение становилось невыносимым, и, в конце концов, недоброжелатели первосвятителя добились своего: в конце 1666 года под председательством двух патриархов – Антиохийского и Александрийского, в присутствии десяти митрополитов, восьми архиепископов и пяти епископов, сонма духовенства черного и белого состоялся соборный суд над Никоном.
Все началось с того, что в ноябре 1666 года в Москву прибыли два патриарха Антиохийский Макарий и Александрийский Паисий. Надо отметить, что Восточные патриархи томились под турецким игом, и их патриархаты были меньше некоторых епархий Русской церкви, но за ними стояло древнее благочестие, и они считались равными Московским патриархам. Среди них было сомнение, как судить грекофила Никона, который стоял горой за соединение в обрядах Русской церкви с Вселенской Православной церковью. Поэтому два ведущих патриарха (Константинопольский и Иерусалимский) не рискнули приехать в Москву судить Никона. Также никаких полномочий на суд над Никоном они никому не передавали, как утверждали Макарий Антиохийский и Паисий Александрийский. Паисий Лигарид, которому было поручено исполнять обязанности докладчика, сумел настроить их против Никона. Главным его аргументом было то, что нужно угодить русскому царю, от которого за осуждение Никона можно было поручить богатые и щедрые подарки.
В начале декабря 1666 г. Никон был привезен в Москву. Перед отъездом из монастыря он приобщением и елеосвящением приготовился к собору, словно к смерти, выступил с поучением к братии и простился с нею. Никон явился на собор во всем величии патриаршего сана, с преднесением креста, так что все и сам царь должны были встать при его входе… Царь указал ему на место наряду с архиереями. Никон огляделся и, увидев, что не было для него особенного почетного патриаршего места, сказал: «Благочестивый царь, я не принес своего места с собою; буду говорить стоя». Все восемь часов, пока продолжалось заседание, Никон простоял, опершись на свой посох.
На соборе дело приняло такой вид, как будто бы между царем и патриархом шла тяжба, а собор должен был совершить суд. Сам государь со слезами на глазах, взволнованным голосом начал жаловаться на самовольное удаление патриарха, на восьмилетнюю смуту в церковных делах и заявил, что никакой вражды не питал к Никону. Будь Никон уступчивее, смирись он, хотя немного, и, кто знает, быть может, тут же на соборе совершилось бы примирение между прежними друзьями. Но Никон, во всем блеске своего величия, опершись на посох, гордо стоял пред царем и собором. Много горечи и обиды накопилось в его душе; не смирение и любовь, а чувство обиды говорило в сердце его! На обвинения он отвечал обвинениями, объяснил, что ушел от гнева государя, а патриаршества не оставлял. Царь предъявил собору перехваченное письмо Никона к Византийскому патриарху и жаловался на обидные выражения. Никон отвечал, что послание писал он к своему собрату тайно и не виноват, что написанное тайно сделалось явным. Крайне раздраженный спором, он выразил тут же сомнение в достоинстве собора и в праве собравшихся лиц судить его и даже усомнился в православии греческого Номоканона, напечатанного в Италии (странным образом здесь его критика совпала с критикой новопечатных книг старообрядцами).
12 декабря в патриаршей крестовой палате Никону были прочтены обвинения. Ему выставлялось на вид, что он смутил Русское царство, вмешивался в гражданские дела; что давал своему монастырю гордые названия Вифлеема, Голгофы, Иерусалима; что злоупотреблял анафемой, Номоканон называл еретической книгой; что мучил иноков мирскими наказаниями и пытками.
Его объявили лишенным патриаршества и священства, только иночество было оставлено за ним. Затем был исполнен обряд снятия сана. При этом Никон спросил: «Почему вы действуете здесь, в монастырской церкви, тайно, как воры? При всем народе в соборе умоляли меня принять патриаршество. Пойдем и теперь в ту же великую церковь». Патриархи сами сняли с него клобук и панагию. Не смог снести всего
