Шаг в аномалию - Дмитрий Хван

– Я попытался привстать, – говорил Николай, – а пошевелиться не могу, и мысли в голове путаются. Хотел тогда крикнуть что-то, но горло пересохло, только свист идёт. А потом звуки на меня как накинулись – все сразу: шум прибоя, крики птиц, стрекот насекомых, посвист ветра. Я аж за голову схватился, – хрипло рассмеялся бородач.

Почему они не вернулись назад сразу, Васильев уже не вспомнил. Находясь в ошеломлённом состоянии, они побрели прочь от места перехода. Вскоре они наткнулись на труп человека. Облепленный мухами мужчина, лишённый руки по локоть, валялся в траве. Его лицо сохранило то мучение, которое он испытывал перед смертью. Документы франкоязычного канадца до сих пор хранятся у Васильева. Только тогда они, наконец, осознали, что с ними произошло. Похолодевшие от нахлынувшего ужаса, мичманы с остервенением стали искать окно аномалии, но так и не смогли его найти. Поиски продолжались несколько дней.

– Оно открывалось лишь на двое суток, – проговорил Сазонов.

Васильев покивал с кислой улыбкой. Сейчас ему это было уже не важно. А тогда два мичмана советского флота оказались посреди дикой природы чужого мира. Первый год был самым страшным, приходилось действовать, зубами цепляясь за жизнь. Четыре рожка патронов к автомату Калашникова, штык-нож и содержимое карманов – это всё, чем располагал каждый из них. Тем не менее молодые парни выжили, а на второй год и вовсе обзавелись собственным племенем, в которое их приняли по доброте душевной князька Данула.

Один из младших сыновей мелкого тунгусского князца Данул с несколькими соплеменниками был изгнан из кочевья отца за хулу в адрес богов. Их встреча произошла случайно, и мичманы, уложив троицу самонадеянных воинов – по патрону на каждого – да поколотив оставшихся нескольких мужчин, ушли прочь. Глава отщепенцев – молодой и гонористый Данул – шесть дней преследовал странных чужаков, требуя от них возмещения ущерба. Убитые ими воины были лучшими среди людей тунгуса. Теперь незнакомцы должны были поделиться своей силой, то есть кровью, и осчастливить многочисленных жён погибших своим семенем.

Поначалу чужаки прогоняли вдов, кидали в них палки и снег, ругались и грозили побить, но в конце концов сопротивление было сломано. Данул узнал, где живут чужаки, и встал становищем неподалёку от их землянки. Со временем тунгусу удалось заставить их привыкнуть к своим людям. Вдовы часто ходили в их землянку, возвращаясь оттуда весьма довольными. Неимоверными усилиями Данул расположил к себе русских, как они себя называли. Он понимал, что столь сильные чужаки заменят ему убитых воинов. Он был сильно впечатлён огнестрельным оружием. Мичманы же, в свою очередь, наконец смекнули, какие выгоды им сулит коллектив.

Первое время всё было нормально, они вживались в племя. Мичманы обзавелись жёнами, а потом и вторыми. Выучив необходимый минимум языка туземцев, пропавшие во времени товарищи принялись учить русскому своих женщин. Николай говорил, что это сделает их сильнее, чем поощрял изучение языка. Они хвалили каждого, кто делал успехи в обучении, принуждая следовать этому остальных членов группы Данула. Остальные, правда, не горели желанием что-то учить, отмахиваясь от приставучих соплеменников.

Тем временем племя становилось всё сильнее, вбирая в себя новых людей. Но идиллия закончилась, Данул желал большего, а именно – покорить ряд мелких кочевий своей родни. Русским парням это не понравилось, ведь всё, что они хотели, – это просто жить и улучшать жизнь вокруг себя. Зачем каждый год срываться с насиженного и обжитого места, уходя в другую часть тайги? Короткая ссора в чуме князька закончилась соглашением: Сафаров пообещал устроить домницу – он заинтересовал Данула возможностью выплавки железа. Это сулило неплохие шансы на повышение его статуса бесконфликтным способом. Железо могло привлечь и новых людей, а с тем и большую силу его кочевью. Что лучше – палка или палка с железным наконечником?

Для начала мичманы решили уговорить Данула перейти к осёдлому образу жизни, добавив к привычной охоте и собирательству рыболовство, скотоводство и сельское хозяйство. С последним дело обстояло трудней всего – непривычные к этому тунгусы не отказывались от работы, но не понимали её важность. Лишь со временем их удалось заставить поверить в собственные силы. Постепенно увеличивалось поголовье овец и коз, год от года всё больше засевалось проса, ячменя и овса, которые удалось получить от живших ниже по течению бурят.

Через некоторое время вчерашние мичманы устроили-таки домницу и, пройдя через пробы и ошибки, получили-таки из болотной, луговой и дерновой руды первое плохенькое, но железо. Постепенно улучшая качество плавки, бывшее кочевье богатело, обменивая железную утварь соседям на скот и зерно.

А потом остро встал вопрос безопасности. Богатеющее поселение всё чаще привлекало к себе алчные взгляды соседей. Начались нападения, тщательно оберегаемый запас драгоценных патронов таял на глазах. Выручали железное оружие и металлические пластинки, накладываемые на плотные кафтаны воинов. Пришлось деревню, названную мичманами Ламской, по имени огромного озера, обносить частоколом. В тайге застучали глухие удары топоров, и со временем Ламская обрела нехитрое укрепление. Пара башенок позволяла лучникам выцеливать вражеских воинов. Соседям хватило пять отбитых с великим уроном штурмов, чтобы понять: на странную деревню нападать опасно. Ведь после каждого нападения того или иного князька на это поселение неминуемо следовал ответный рейд ламцев, которые забирали у побитых агрессоров женщин и детей, а также уводили подростков, усиливая этим себя и ослабляя соседей.

Заняв удачное место для деревни – близ священной скалы у истока реки, Данулу удалось и тут снимать пенки: брать налог с каждой группы паломников. Многого он не требовал – пару-тройку куриц или овцу, пару щенков или мешочек зерна. Удавалось ладить. Через несколько лет деревня разрослась до трёх сотен жителей. К князьку уже начали обращаться мелкие вожди округи как к судье, прося посодействовать в справедливом решении того или иного конфликта между кочевьями.

– Таков итог нашей одиссеи, – закончил свой рассказ Васильев. – Сейчас мы с Витькой на правах левой руки нашего князька Данула. – И, предупреждая вопрос майора, поспешил добавить: – Правая рука – шаман Уяткан.

Если сказать, что Сазонов был изумлён рассказом бывшего мичмана, это будет слишком мало. В душе майора кипел котёл эмоций, в котором было всё: и гордость за мужиков, и восхищение их успехами и фактом того, что остались живы, в конце концов!

– Теперь вы можете вернуться домой, Николай! – воскликнул Сазонов.

Тот ответил не сразу:

– А нужно ли, товарищ майор? После того, что случилось с моей страной, мне будет проще остаться здесь. —

Лицо Алексея вытянулось. – Да-да, не удивляйтесь, – усмехнулся Васильев. – Жизнь у меня налажена, детишек восемь душ. Всеобщий почёт. Единственно, – замялся Николай, – я смотрю, у вас два рожка в разгрузке осталось, может, презентуете, как и леденцы?

Сазонов, словно заворожённый, отстегнул лямки и с тяжёлым стуком выложил на стол два рожка.

– Наш боезапас вышел уже давно, – пояснил Васильев. – А поддерживать авторитет надо. У меня в нычке два калаша.

– Так что, вы не хотите возвращаться обратно? – всё ещё не верил майор. – А как же ваши родные?

– Думаю, по прошествии семнадцати лет меня уже не раз оплакали, – ответил бородач. – К тому же моя родня теперь – иностранцы, а страна превратилась в сумасшедший дом. Нет уж, мне здесь хорошо и спокойно.

– Николай, у меня ещё вопрос. – Алексей посмотрел на Васильева. – Какие опасности нас могут подстерегать тут: дикие животные, дикие люди?

– Если оборудуете периметр и будете нести караул не так, как мы, – усмехнулся мичман, – то вам ничего угрожать не будет. Медведь к людям сам из леса не выходит. А местным будет достаточно пары столкновений, чтобы обходить вас за несколько километров, – небрежно махнул он рукой. – Колючка, прожекторы, и всего делов.

Поблагодарив собеседника, Сазонов засобирался к оставленным солдатам, скоро уже будет темнеть. Не хотелось, чтобы они пошли искать его. Вот только…

– Я скажу Павлуше, он вас проводит, – упредил его Николай. – Приходите ещё, только захватите патронов для меня. А ещё картошки. – Деревенский начальник протянул майору руку и крепко пожал на прощание.

Майор Сазонов возвращался к своим бойцам с непонятным чувством, словно в его душе что-то надломилось. Возможно, это лишь впечатление от общения с Николаем, и скребящее ощущение вскоре пройдёт. Разговор с Павлом Васильевым не складывался на обратной дороге. Мальчишка провёл его к тропинке, ведущей наверх, совсем с другой стороны. Алексей прошёл мимо нескольких амбаров и помещений для животных. Там же, с другой стороны деревни, также была обработанная земля, которая тянулась до самой границы леса. Попрощавшись с пареньком, майор стал подниматься на холм. Он обдумывал то, что ему следовало вскоре передать в базовый лагерь. Сазонову менее всего хотелось нарушить то равновесие, что Васильев и его товарищ создавали в течение долгих семнадцати лет.