Стихотворения - Николай Заболоцкий

1956

Чертополох

Принесли букет чертополохаИ на стол поставили, и вотПредо мной пожар, и суматоха,И огней багровый хоровод.Эти звезды с острыми концами,Эти брызги северной зариИ гремят и стонут бубенцами,Фонарями вспыхнув изнутри.Это тоже образ мирозданья,Организм, сплетенный из лучей,Битвы неоконченной пыланье,Полыханье поднятых мечей,Это башня ярости и славы,Где к копью приставлено копье,Где пучки цветов, кровавоглавы,Прямо в сердце врезаны мое.Снилась мне высокая темницаИ решетка, черная, как ночь,За решеткой — сказочная птица,Та, которой некому помочь.Но и я живу, как видно, плохо,Ибо я помочь не в силах ей.И встает стена чертополохаМежду мной и радостью моей.И простерся шип клинообразныйВ грудь мою, и уж в последний разСветит мне печальный и прекрасныйВзор ее неугасимых глаз.

1956

Морская прогулка

На сверкающем глиссере беломМы заехали в каменный грот,И скала опрокинутым теломЗаслонила от нас небосвод.Здесь, в подземном мерцающем зале,Над лагуной прозрачной воды,Мы и сами прозрачными стали,Как фигурки из тонкой слюды.И в большой кристаллической чаше,С удивлением глядя на нас,Отраженья неясные нашиЗасияли мильонами глаз.Словно вырвавшись вдруг из пучины,Стаи девушек с рыбьим хвостомИ подобные крабам мужчиныОцепили наш глиссер кругом.Под великой одеждою моря,Подражая движеньям людей,Целый мир ликованья и горяЖил диковинной жизнью своей.Что-то там и рвалось, и кипело,И сплеталось, и снова рвалось,И скалы опрокинутой телоПробивало над нами насквозь.Но водитель нажал на педали,И опять мы, как будто во сне,Полетели из мира печалиНа высокой и легкой волне.Солнце в самом зените пылало,Пена скал заливала корму,И Таврида из моря вставала,Приближаясь к лицу твоему.

1956

Последняя любовь

Задрожала машина и стала,Двое вышли в вечерний простор,И на руль опустился усталоИстомленный работой шофер.Вдалеке через стекла кабиныТрепетали созвездья огней.Пожилой пассажир у куртиныЗадержался с подругой своей.И водитель сквозь сонные векиВдруг заметил два странных лица,Обращенных друг к другу навекиИ забывших себя до конца.Два туманные легкие светаИсходили из них, и вокругКрасота уходящего летаОбнимала их сотнями рук.Были тут огнеликие канны,Как стаканы с кровавым вином,И седых аквилегий султаны,И ромашки в венце золотом.В неизбежном предчувствии горя,В ожиданье осенних минутКратковременной радости мореОкружало любовников тут.И они, наклоняясь друг к другу,Бесприютные дети ночей,Молча шли по цветочному кругуВ электрическом блеске лучей.А машина во мраке стояла,И мотор трепетал тяжело,И шофер улыбался устало,Опуская в кабине стекло.Он-то знал, что кончается лето,Что подходят ненастные дни,Что давно уж их песенка спета,-То, что, к счастью, не знали они.

1957

* * *

Клялась ты — до гробаБыть милой моей.Опомнившись, обаМы стали умней.

Опомнившись, обаМы поняли вдруг,Что счастья до гробаНе будет, мой друг.

Колеблется лебедьНа пламени вод.Однако к земле ведьИ он уплывет.

И вновь одинокоЗаблещет вода,И глянет ей в окоНочная звезда.

1957

Старость

Простые, тихие, седые,Он с палкой, с зонтиком она,-Они на листья золотыеГлядят, гуляя дотемна.

Их речь уже немногословна,Без слов понятен каждый взгляд,Но души их светло и ровноОб очень многом говорят.

В неясной мгле существованьяБыл неприметен их удел,И животворный свет страданьяНад ними медленно горел.

Изнемогая, как калеки,Под гнетом слабостей своих,В одно единое навекиСлились живые души их.

И знанья малая частицаОткрылась им на склоне лет,Что счастье наше — лишь зарница,Лишь отдаленный слабый свет.

Оно так редко нам мелькает,Такого требует труда!Оно так быстро потухаетИ исчезает навсегда!

Как ни лелей его в ладоняхИ как к груди ни прижимай,-Дитя зари, на светлых коняхОно умчится в дальний край!

Простые, тихие, седые,Он с палкой, с зонтиком она,-Они на листья золотыеГлядят, гуляя дотемна.

Теперь уж им, наверно, легче,Теперь всё страшное ушло,И только души их, как свечи,Струят последнее тепло.

1956

Гурзуф ночью

Для северных песен ненадобен юг:Родились они средь туманов и вьюг,Качанию лиственниц вторя.Они — чужестранцы на этой земле,На этой покрытой цветами скале,В сиянии южного моря.

В Гурзуфе всю ночь голосят петухи.Здесь улица — род коридора.Здесь спит парикмахер, любитель ухи,Который стрижет Черномора.Царапая кузов о камни крыльца,Здесь утром автобус гудит без конца,Таща ротозеев из Ялты.Здесь толпы лихих санаторных гулякНесут за собой аромат кулебяк,Как будто в харчевню попал ты.

Наплававшись по морю, стая парнейЗдесь бродит с заезжей сиреной.Питомцы Нептуна блаженствуют с ней,Гитарой бренча несравненной.Здесь две затонувшие в море скалы,К которым стремился и Плиний,Вздымают из влаги тупые углыСвоих переломанных линий.

А ночь, как царица на троне из туч,Колеблет прожектора медленный луч,И море шумит до рассвета,И, слушая, как голосят петухи,Внизу у калитки толпятся стихи —Свидетели южного лета.Толпятся без страха и тычут свой носВ кувшинчики еле открывшихся роз,И пьют их дыханье, и странно,Что, спавшие где-то на севере, вдругОни залетели на пламенный юг —Холодные дети тумана.

1956

Над морем

Лишь запах чабреца, сухой и горьковатый,Повеял на меня — и этот сонный Крым,И этот кипарис, и этот дом, прижатыйК поверхности горы, слились навеки с ним.

Здесь море — дирижер, а резонатор — дали,Концерт высоких волн здесь ясен наперед.Здесь звук, задев скалу, скользит по вертикали,И эхо средь камней танцует и поет.

Акустика вверху настроила ловушек,Приблизила к ушам далекий ропот струй.И стал здесь грохот бурь подобен грому пушек,И, как цветок, расцвел девичий поцелуй.

Скопление синиц здесь свищет на рассвете,Тяжелый виноград прозрачен здесь и ал.Здесь время не спешит, здесь собирают детиЧабрец, траву степей, у неподвижных скал.

1956

Летний вечер

Вечерний день томителен и ласков.Стада коров, качающих бока,В сопровожденье маленьких подпасковПо берегам идут издалека.Река, переливаясь под обрывом,Все так же привлекательна на вид,И небо в сочетании счастливом,Обняв ее, ликует и горит.Из облаков изваянные розыСвиваются, волнуются и вдруг,Меняя очертания и позы,Уносятся на запад и на юг.И влага, зацелованная ими,Как девушка в вечернем полусне,Едва колеблет волнами своими,Еще не упоенными вполне.Она еще как будто негодуетИ слабо отстраняется, но ейУже сквозь сон предчувствие рисуетВосторг и пламя августовских дней.

1957