Не донские рассказы, или Время колокольчиков - Марк Зайтуновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не замечали они, что шаг за шагом в своем безумном стремлении быть сильней, они превращались в беспощадных особей нечеловеческого, а звериного мира. Ослепленные самолюбованием они не замечали очевидного, — «джунгли» населены не только плотоядными монстрами, но и скользкими незаметными пресмыкающимися, которые терпеливо ждут своего часа и живут лишь тем, что, незаметно подкрадываются к намеченной жертве, хладнокровно её душат, сладострастно наслаждаясь агонией умирающего.
Мама Саши осталась вдовой навсегда. Она честно, но по-матерински однобоко, любила своего сына, поддерживала его всю свою жизнь.
Саша же со всей юношеской искренностью рванул по пути ведущему в никуда. Мать не оправдала этого выбора, но не остановила сына — не смогла, лишь тихо страдала от ясного понимания того, к чему приведет выбранный путь… и всегда, всегда была рядом.
Её не стало несколько лет назад.
* * *
Диалог между Венером и Сашей не удался, да к нему никто из них и не стремился. Венер торопился скорее закончить дело, ведь бо́льшую часть вырученных от этой сделки денег, отец обещал дать ему на развитие бизнеса.
Венер рос как предприниматель, расширял свою деятельность, увеличивал свой оборот. Саше же спешить было некуда, он знал, что неотвратимое будущее его обязательно настигнет.
По пути Венер ни разу не остановился, и через полтора часа они были на месте. Саша въехал в свою «новую жизнь» в небольшой городок соседней области, с банкой пива в руке, которую купил еще на малой родине, но так и не выпил по дороге.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Альберт Ринатович, как и обещал, помог сыну с деньгами. Венер выкупил расположенный рядом к его автомастерской ангар, оборудовал его под автомойку. В городе появилось еще четыре рабочих места — четыре семьи получили стабильный доход, несколько комфортней стало клиентам автомастерской Венера Альбертовича, налоговая служба приобрела платежеспособную единицу, у детей собственника подросли и, без того не маленькие шансы, вырасти образованными, достойными людьми, стать полезными и нужными членами общества, как их отец и дед.
Альберт Ринатович был доволен собой, его сердце распирало удовлетворение: он, а никто иной, творец счастья своих детей и внуков.
* * *
В пустой, со сломанными замками на входной двери, однокомнатной квартире, небольшого депрессивного городка, на полу, которой валялись пустые бутылки из-под самогона и окурки, — в промозглый, хмурый, октябрьский день, на продавленном диване лежал Саша. Его желтый цвет кожи, вспухший справа живот, взгляд полный тоски, страдания и мучительного одиночества, обращенный в пожелтевший, прокуренный потолок, сухо и обреченно говорили: «не вышло, не получилось узнать, что такое счастье!»…Жить Саше оставалось несколько дней.
ЭПИЛОГ
«И так же вот несчастного сына твоего не пощадят, скажут ему правду в лицо, как я тебе говорю. Чего ради жил? Что сделал доброго? И сын твой, как и ты теперь, не ответит…»
Максим Горький «Мещане».
Простая история
«Мир пробудился от тяжелого сна,
и вот, наступила еще бо́льшая весна».
Егор Летов
Женю не то, что бы избивали, над ним издевались; оскорбляли, унижали в сочетании с ударами кулаками, пощечинами и пинками то в голову, то в туловище, то по ногам, — то сильно, так что у парня плыло в глазах, то не очень, отмечался каждый из пяти участников расправы. Это больше напоминало желание выплеснуть из себя накопившуюся злобу, подогреваемую друг другом и не понятно откуда взявшемся садистским азартом.
Поводом для этого безумия стал пионерским галстук, который Женя не стал снимать и выходить из пионерской организации школы, как это сделали большинство ребят и девчонок из его класса и параллели. Его поступок был несколько странным, Женя не был ни активистом, ни общественником, ни безгрешным пионером. Он просто для себя решил: «Я носил его пять лет, я в комсомол не собираюсь, а за два месяца до окончания школы снимать его, только лишь потому что, вдруг это стало, чуть ли не обязательным, нет смысла, не хочу». Женя никогда не был тихоней, но внезапно околдовавшая всех мода на развязанность, хамство, уголовный сленг и принципы, как среди ребят, так и девчонок, его не впечатляла и не завораживала.
Деградация, въедавшаяся словно ржавчина, в фундамент человеческих и товарищеских отношений своей соблазнительностью внутренней расслабленности и раскрепощенности, не щадила никого: сигареты, мат, интересы на уровне инстинктов, возведенные на пьедестал для поклонения, и песни про Олю, которая не слышала про СПИД под идиотский смех слушающих, — была ему страшна и противна.
Он не совсем понимал с чего ради, вдруг, в одночасье стал нормой запах табака в классных кабинетах после перемен. Учителя, первое время справедливо протестующие, в итоге вынуждены были смириться с этим. Растерянные преподаватели молчали уже даже тогда, когда опаздывающие на урок ребята тянули за собой шлейф табачного запаха по всему классу, пробираясь к последним партам. У Жени не укладывалось в голове почему о идеалах мужской твердости и порядочности стали поучать фиксатые с изрисованными телами дяди, а их мнение за последние несколько лет стало считаться истинным, — не мнение деда ветерана, не мнение отца семейства, мастерящего по весне скворечники, а именно их мнение. Он не понимал почему он трусил и молчал, когда под радостный хохот всего класса, на растерянную пожилую учительницу среди урока напирал со зверским лицом и огнетушителем в руках ворвавшийся в класс их одноклассник? Ему было противно слышать истории, как старшие дворовые хулиганы подстерегали интеллигентных мужчин учителей, так и не научившихся драться, и унижали их все под тот же мерзкий хохот окружающей шпаны, среди которой были и ученики этого самого учителя.
* * *
«Ты чё, Женек, чертом стал? Сними эту тряпку», — дыша в лицо перегаром, смешанным с запахом табака, сквозь желтые щербатые зубы, прошипел парень, учившийся на год младше, брезгливо держась двумя пальцами, за один из свисавших кончиков красного галстука. Тот парень, который всего два года назад в своем классе был избран председателем Совета отряда, тот, кто, в числе других активистов школьной дружины, организовывал пионеров всей параллели для почетного караула у Вечного Огня самой главной площади города в День Победы, тот, кто в День Пионерии, когда-то гордо гулял по улицам в красном галстуке, в пилотке и пионерской белой рубашке с короткими рукавами.
Женя смотрел в его затуманенные глаза и ему становилось все страшнее и страшнее,
