Не донские рассказы, или Время колокольчиков - Марк Зайтуновский

И вот, бывший милиционер, мелкий ростовщик, водочный спекулянт и частный предприниматель Альберт, уже не просто Альберт, а Альберт Ринатович! Новая деятельность повысила его статус, у него появились новые знакомства и связи, бо́льшее число людей при встрече с ним с радостью тянут руку и улыбаются, но еще бо́льшее число обреченных, растоптанных жизнью и потерявшихся людей ищут в его всегда улыбающихся глазках надежду на перемены. Надежду на то, что благодаря некоторой сумме, так необходимых для этого рублей, они смогут начать уже иную и правильную жизнь. И даже не важно, что это случится где-нибудь в другом, чужом и пусть неуютном, на первых порах, месте, главное, что это произойдет. Ищут эту надежду, пристально и преданно всматриваясь в его глаза, и… им кажется, что они видят её светлый лик!

Узкие с лукавым отблеском глазки, тихий, как бы убаюкивающий голосок Альберта Ринатовича, стелющимся и всепроникающим туманом вкрадывается в сердце слушающего, слегка, как бы щекоча и сладостно раздражая прелестные воображения истосковавшейся по человеческим отношениям и пониманию души, вселяют уверенность каждому клиенту в предстоящее прекрасное будущее. Каждый из них восторженно удивляется тому, как Альберт Ринатович, безошибочно отгадывает их самые заветные и смелые мечты, о которых они даже себе боялись признаваться.

«У моего друга, — говорит Альберт Ринатович, отвозя очередного продавца квартиры в регистрационную палату, — была похожая ситуация, он продал трешку в городе, купил двушку в районе, деньги вложил в дело…ну самому пришлось на первых порах потрудиться, а сейчас он владеет несколькими…», и тут предметы владения меняются в зависимости от внутренних потребностей клиента: хлебопекарнями, шиномонтажками, киосками, торговыми точками и т. д. Ошеломленный двухнедельной «заботой», в которую входили: мелкие авансы, доставка продуктов и алкоголя на дом, покупка недорогих, но необходимых вещей — клиент с необузданной жадностью буквально проглатывает такие истории Альберта Ринатовича и с необычайной, почти осязаемой реалистичностью представляет, что после переезда на новое место, он начинает маленькое, но свое, только ему принадлежащее доходное дело. И вот, у него уже свои подчиненные, он уже грамотно управляет, занимается какими-то бумагами, решает организационными вопросы, подписывает договора, ставит печати и подписи, получает честно заработанную прибыль, выдает зарплату, наказывает нерадивых.

Вся сморщенная за годы блуждания впотьмах одичалая и в изорванных лохмотьях одинокая душа, как бы говорит, нет, требует: продолжай, продолжай, Альберт Ринатович, продли этот сладостный миг, когда я вновь во всей полноте осознаю себя полноценным, состоявшимся и нужным для других человеком, когда «розовая» мечта, представляется уже свершившимся фактом.

Откуда-то появляется торопливость и непреодолимое желание поскорее уже закончить эту волокиту с бумагами, подписями, куплями-продажами, после чего, по-человечески, с благородными напитками и закусками отметить удачную сделку, порадоваться за себя, с высока посмотреть на тех, кто не решился на такие необходимые для счастья риски, выпить за новый и светлый этап своей жизни и, наконец-то, уехать отсюда из этого места, которое не давало тебе развиваться, тормозило тебя, душило тебя.

Уехать и на новом месте, что называется, с «чистого листа» начать достойную жизнь полную новых свершений и материального достатка. А еще в такие сладостные моменты, раздирающего душу счастья, представляется, как спустя год кропотливой, но плодотворной работы, новоиспеченный владелец: хлебопекарен, шиномонтажек, киосков, торговых точек и т. д. въезжает на собственном автомобиле на малую родину, из которой он вырвался, в достойную жизнь, рискуя и напрягая волю, и все, кто его знает и помнит, удивляются, ахают и, конечно, завидуют.

* * *

Умел Альберт Ринатович находить подход к людям, особенно таким, которым так и не удалось по разным причинам, что-либо приобрести в своей жизни; людям, которые, оставленное им наследство безумно растранжиривали, не понимая одного, что вернуть уже ничего не получится — не те времена на дворе.

«Есть в этом высшая справедливость», — утвердительно и периодически повторял себе бывший торговец нижним бельем и куртками Альберт Ринатович, входя в очередную опустошенную квартиру, насквозь пропахшую дешевым табаком и пропитанную духом нереализованных, пущенных под откос и скорченных человеческих судеб. «У таких людей нет будущего, но они могут помочь устроить настоящее другим», — глядя участливым взглядом на очередного клиента и, произнося своим тихим елейным голоском, совсем другие фразы, хладнокровно и рационально констатировал Альберт Ринатович.

* * *

Скарб нестарого неудачника, бывшего заключенного и почти спившегося Саши, поместился в одном небольшом грузовичке. В новую жизнь он взял самое необходимое на первое время: телевизор, музыкальный центр, несколько табуретов, стул, три мешка с вещами, посуду, оставшийся от родителей кухонный гарнитур и письменный стол, за которым в далеком и счастливом детстве он решал задачки, писал домашку по русскому, рисовал, а его окружали любящие и любимые мама и папа.

Все остальное он решил приобрести на новом месте, зачем перевозить старье…

Сам Саша ехал на новое место в автомобиле Венера старшего сына Альберта Ринатовича. Альберт Ринатович в этот раз не стал помогать в переезде и попросил об этом сына. Он сполна выплатил обещанные Саше деньги, Саше, который стал уже отработанным клиентом и пройденным этапом. Сам же помчался рассматривать новый вариант, новую квартиру, нового «сашу», снова воплощать в жизнь приговор «высшей справедливости».

Венер был внешне похож на своего отца. Он был чуть выше среднего роста, поджарый с постоянно улыбающимися глазами, как у Альберта. Его круглое, но не толстое лицо так же, как и руки покрывали веснушки, зубы были ровные, но мелкие, голос тихий. Всю свою жизнь он, как и отец никогда не лез «на рожон». Будучи подростком, когда мальчишечья кровь бурлит, а подростковый максимализм и тщеславие толкают на безрассудные поступки и разного рода геройства и драки, Венер, как правило, оставался в стороне, его это не цепляло, казалось, что он ждет лишь определенного момента, когда можно будет начать реализовывать то, что он уже давно для себя решил.

Он был молчалив, но в его молчании слышалось стремление и уверенность, что он любой ценой дойдет до, только ему ведомой, цели. Он не планировал разбазаривать свои внутренние силы на подростковые глупости, он их оберегал.

Венер не был ни трусом, ни слабаком, при необходимости мог подраться, а порою, подавшись-таки давлению компании был способен совершить поступок, явно не вписывающийся в его программу жизнеустройства, и имеющий в потенциале самые нежелательные последствия. Поэтому он старался держаться особняком и со временем, постепенно, незаметно для компании, совсем удалился от своих дворовых и школьных друзей.

Венер четко