Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

Но прежде чем проследить за посвященными нашей эпохи под градом более или менее действенных проклятий торжествующего христианства, посвятим несколько строк Древней Греции. Рамки этого очерка не позволяют нам обратиться здесь к великой мифической эпопее, поэтические легенды которой воспевали Гомер, Эсхил и Гесиод. Ограничимся тем, что признаем в персонаже, существование которого ставит под сомнение современная негативная критика, великого посвятителя эллинических рас.

Современник Моисея, воспитанный вместе с ним в святилище Фив, Орфей еще в молодости вернулся в Элладу, где он родился. Пока Моисей и его последователи под строгим оком Иод-хеве блуждали среди безводных песков Азии, он, жрец-оракул великого Зевса, вновь узрел лазурный архипелаг и родной полуостров, сплошь зеленеющий от миртов и олив. Своей дорогой отчизне, павшей жертвой смуты, он принес абсолютную Науку, почерпнутую в самих источниках Мудрости — вечную Науку о Невыразимом Существе, которое называют то Осирисом, то Зевсом, то Йод-хеве.

Когда, высадившись на берег, он вложил в игру на семиструнной лютне свою широкую, звонкую душу апостола и рапсода, вся обетованная земля содрогнулась, внимая этим звукам. Он проповедовал благовестие Красоты и обращал народы чарами священной лиры; теократическая реставрация была закреплена. Отныне открывшийся самому себе греческий Гений постиг гармонический Идеал, который делает его бессмертным среди всех народов.

Гармония просвещает: так, посвященный Вергилий показывает нам этого аэда в экстазе, вызывающим слезы у диких зверей, послушных магнетизму его голоса, и любовную дрожь у дубов, которые, склоняясь, внимают ему:

Mulcentem tigres et agentem carmine quercus[27].

Гармония творит: Амфионовы Фивы, построенные под звуки лиры, отмечены аналогичной символикой. Все эти мифы имеют глубокий смысл, который прекрасно свидетельствует об эстетическом характере, который магия приобрела в Греции.

Учение Пифагора родственно учению Орфея, подобно тому, как терпеливые математики родственны вдохновенной музыке, аккорды которой они анализируют и вибрации которой исчисляют. В Египте Пифагор изучал уже пришедшую в упадок Науку магов; он получил в Иудее, от наби Иезекииля и Даниила, скупое, но искреннее посвящение[28]. Его гений должен был интуитивно заполнить пробелы. Как бы то ни было, его Тешрактж и Триада строго соответствуют каббалистическим Тетраграмме и Тернеру.

Что же касается эзотеризма Платона, развившегося позднее и усложненного александрийскими теургами, то он слился у гностиков с тайным христианством, непосредственно проистекающим из доктрины ессеев. Труды св. Климента Александрийского, Оригена, св. Дионисия Ареопагита и епископа Синезия, несомненно, свидетельствуют об этом «обмене догмами»; похоже, наследники древнего мира неосознанно вели «международные» переговоры с основателями нового, дабы с обоюдного согласия прийти к философскому компромиссу. У св. Иоанна мы находим тайную, но цельную традицию древних учителей Израиля; таким образом, Апокалипсис образует вместе с «Зогаром», «Сефер Йецира»[29] и некоторыми страницами из Иезекииля чистейший теоретический и «ключевой» свод Каббалы в собственном смысле слова.

В конечном счете, и совершенные язычники, каковыми они себя объявляли, Порфирии и Ямвлихи проповедовали христианство, сами того не ведая, когда набрасывали лоскуты поблекшего мифического покрова на те же самые великие принципы, которые христианский символизм столь великолепно облек в новые аллегории, более соответствующие духу зарождающейся эпохи.

Церковь, увы, не смогла долго удерживать у себя ключ к бесценному сокровищу, отданному на хранение ее высшим прелатам. Подобный ключ — гарантия иерархического единства в руках Верховного Понтифика (отныне столь же необходимого, как и обладатель откровения); залог непогрешимой ортодоксии в руках Князей духовенства (получивших отныне возможность управлять всем в свете фундаментального синтеза); подобный ключ — а это был ключ Добра и Зла — мог открыть для толпы лишь царство теней. Трансцендентная причина догмы намного превосходит интеллектуальный уровень масс, и самые худшие ереси — это дурно понятые истины.

Некоторые посвященные в Гнозис, завидуя иерархической власти, решили отнять у нее сокровище оккультной традиции; полные злобы, они старались тайком снять все покровы. И вот настал день, когда, обнаженная в своих самых секретных формулах, эзотерическая догма была брошена на растерзание слабоумным толпам. Яркий свет ослепил слабые глаза: при виде высшей мудрости невежды сочли себя оскорбленными в своей глупости; они устроили скандал. Поэтому Церковь была вынуждена предать анафеме возвышенную надпись на храме, положительную причину и действительное основание догмы: этот священный Гнозис адептов, который, будучи дерзко переведенным на язык толп, превратился для их скудоумия в предмет величайшего возмущения — в ложь!

У епископа Синезия было достаточно оснований, чтобы написать: «Народ всегда глумится над простыми истинами; ему нужен обман… Дух, стремящийся к мудрости и созерцающий истину без покровов, вынужден прикрывать ее, дабы сделать ее приемлемой для масс… Истина становится роковой для слишком слабых глаз, не способных выдержать ее сияния. Если канонические законы оправдывают осторожность суждений и аллегорию в речах, то я приму епископский сан, который мне предлагают; но только при условии, что мне будет дозволено философствовать у себя дома и рассказывать на улице сдержанные притчи. Воистину, что может быть общего между низменной толпой и возвышенной мудростью? Истину необходимо скрывать; народу можно преподавать лишь учение, соразмерное с его ограниченным интеллектом…»[30]

Анархисты и трибуны не поймут этого никогда.

Несмотря на то что жреческий эзотеризм был осужден под названием Магии, говорят, что папы, вплоть до Льва III, в тайне сохраняли его ключи. Благие умы могли подтвердить подлинность «Энхиридиона», каббалистического сборника, опубликованного под именем этого понтифика; что же касается «Гримуара Гонория», то это совсем другое дело: из искусного расследования Элифаса Леви явствует, что этот богохульный требник был злобно-макиавеллиевским сочинением антипапы Кадалуса.

Монтан, Мани, Валентин, Маркос, Арий — все ересиархи раннего христианства представляются нам в большей или меньшей степени колдунами; но — если не считать александрийских теософов — один лишь Апулей (114–190), который был, подобно им, платоником, заслуживает в эту эпоху звания адепта. Его «Золотой осел», в котором бурлеск сочетается с возвышенным, скрывает под изобретательными эмблемами высочайшие истины науки, а легенда о Психее, которая в него включена, ни в чем не уступает самым прекрасным мифам Эсхила или Гомера: к тому же все произведение наводит на мысль, что Апулей решил просто со вкусом перефразировать аллегорию египетского происхождения. Рожденный в африканской Мадавре, Апулей был римлянином только по праву завоевания и аннексии. Этот позволяет нам заметить, что Рим, столь богатый нечестивыми некромантами, не дал ни одного истинного ученика Гермеса. Не следует приводить в качестве возражения Овидия; его «Метаморфозы», столь привлекательные во всех отношениях, свидетельствуют о довольно ошибочном, если не сказать наивном, эзотеризме. А Вергилий, хоть и был посвященным, но заботился прежде всего о том, чтобы подарить Италии эпический шедевр, и позволял лучам своей мудрости сиять лишь между строк и чисто случайно.

Беспрерывно анархический и немвродовский характер, который проявляли при каждом удобном случае Римская Республика и Империя, противился гипотезе правительственного посвящения. Единственным царем и подлинным «магом», которым могут гордиться сыны Волчицы, был Нума Помпилий (714–671), назареянин из храмов Этрурии[31], религию которых окрестные народы навязывали зарождающемуся Риму. Позднее Юлиан-Философ (360–363) тоже значился в качестве адепта в анналах Империи; но, рожденный в Константинополе и провозглашенный Цезарем галлами Лютеции (360), он также был в меньшей степени римлянином, чем это возможно. Так что посвященных монархов вечного города насчитывается всего двое: на его заре — царь Нума Помпилий, а на его закате — император Юлиан-Мудрец. И в промежутке между ними — гражданская война, разбой и произвол.

Эти галлы, которых Рим заклеймил именем «варваров», на самом деле были более свободными и цивилизованными людьми. Их друиды, прямые наследники окситанских иерофантов теократии Овна, увековечивали традицию и в точности передавали друг другу кладезь священного знания. Некоторые предписания их ритуала истолковываются, правда, в ошибочном, антропоморфном, смысле; но понимание догмы, по-видимому, полностью сохранялось жрецами, удаленными, однако, от крупных центров цивилизации и ортодоксии. Тем не менее, в Галлии, как и повсюду, Гоэтейя вербовала своих кощунственных весталок. Гоэтейя существует во все времена и во всех странах.