Тайна "Тускароры" - Александр Шалимов

— Дымов — растущий ученый, способный океанолог. Молодой, энтузиаст своего дела…

— А человек?

— У каждого из нас свои недостатки, Иван Иванович!

— Верно, ангелов в природе не бывает. Но недостатки недостаткам рознь… Дымов нехороший человек, Роберт. А нехороший человек не может быть хорошим ученым. Вот так…

— Вы слишком строги к людям.

— Мне можно… Людей на своем веку насмотрелся… Разных… Хорошее от плохого умею отличать. И этого твоего Дымова еще со студенческой скамьи заприметил. Никогда не забуду, как он у меня отметку на экзамене выпрашивал. Что у него в билете было, конечно, не помню, а отвечал он вокруг да около. Язык-то у него уже тогда был подвешен неплохо. Ударился в философствование, слова не дает вставить. Я копнул поглубже — пустота… Кончил он отвечать, я ему и говорю: «Кое-что вы, молодой человек, конечно, знаете, но больше тройки поставить не могу». Он меня за рукав: «Иван Иваныч, это недоразумение. Я все знаю; билет неудачный попался. Спросите еще, пожалуйста. Я отличник, повышенную стипендию получаю». Что поделаешь? Стал спрашивать еще. Он опять вокруг да около, а как до существа дойдет, чувствую, плавает. Долго я с ним промучился… В конце концов говорю: «Ладно, четверку вам поставлю, но, имейте в виду, с натяжкой». Так он, наглец, опять меня за рукав хвать: «Не ставьте четверку в зачетку. Без повышенной стипендии останусь. Я не могу. У меня мама, у меня тетя… Разрешите, завтра еще раз приду». И чуть не плачет. А мне, понимаешь, и противно, и, вроде, жалость какая-то. Дело это вскоре после войны было. Многим трудно жилось. Может, думаю, у парня семья большая. Выскочил на повышенную стипендию, а я ему все испорчу. Полистал его зачетку. Вижу, одни пятерки. Эх, думаю, от одного балла не рассыплется здание науки. Черт с ним!.. Поставлю пять. Пусть получает свою повышенную стипендию. И поставил… Он поблагодарил этак вежливо и пошел. А потом разговорился я как-то в столовой с одним из преподавателей: оказывается, Дымов и у того пятерку выпросил. Каков делец!

— Иван Иванович, экзамен всегда — лотерея. Кому как повезет. Мне, например, на первом экзамене вы тоже четверку вкатили. А я материал знал.

— Ну, так ты не выпрашивал отметки.

— Нет, конечно. Но считаю, что вы тогда тоже ошиблись на один балл… Одному передали, другому недодали. А в среднем — норма…

— Так я же не об этом говорю, — опять рассердился Анкудинов. — Конечно, экзаменационная отметка не всегда отражает суть дела… Иногда придет какая-нибудь зеленоглазая дева с рыжими волосами, вроде Марины Богдановой, и этак мило плавает… Заглядишься и уже не слушаешь, какую она чушь собачью порет… Ну и покривишь душой, поставишь четверку, за ясные глазки. Наверно, и с тобой такое случалось… Но выпрашивать отметки — это уже крайняя мерзость… А вообще экзамены отменить надо… Не нужны они ни студентам, ни нам… По каждой дисциплине сейчас есть практикум. Вот он — истинный и точный критерий, кто чего стоит.

— Разве вы не отделяете знаний от умения?

— Когда-то их отделяли… И это было исторически оправдано. А теперь даже гуманитары пользуются электронными вычислительными машинами. Теперь знать это прежде всего уметь сделать. Вот так… Разве не согласен?

— Согласен лишь отчасти. Энциклопедисты, которые много знают и мало умеют, нужны и сейчас. Для больших обобщений.

— Ну-ну… Вот ты много умеешь, будешь всю жизнь работать как ишак, а обобщать предоставишь дымовым? Что ж, это они с радостью… Знают теперь больше, чем в бытность студентами. Только вот для диссертаций им все еще нужна помощь. Я-то знаю: докторская диссертация Дымова написана не только на твоих материалах, но и с твоей помощью.

— Преувеличиваете, Иван Иванович.

— Ничего подобного… И, к твоему сведению, при голосовании я ему тоже черняка сунул. Не потому, что идеи плохие. Идеи хорошие — за то, что не его идеи. Вот так… И будь в нашем совете побольше таких старых чудаков анкудиновых, не видать ему докторской степени, как своей лысины.

— Кстати, у него пока нет лысины…

— И не будет. Это я к слову… Дымовы застрахованы и от лысин, и от стенокардии. Зато многие от них облысеют и стенокардию наживут.

— За что вы его так невзлюбили, Иван Иванович? Ведь не за экзамен же тот злосчастный.

— Я бы тебе мог рассказать… Да не хочу настроение портить в такое утро. Одна история с его матерью чего стоит… Ведь она на него в суд подавала… В суд на сына!.. Ладно, черт с ним… Скажи лучше, почему его с симпозиума не отозвали? Как-никак числится начальником «Тускароры».

— Президиум Академии предоставил ему самому решить — возвратиться или остаться там до конца. Он сообщил, что его присутствие на симпозиуме крайне важно, и остался. Через неделю приедет.

— Приедет — после драки кулаками махать. Это он мастак. Значит, ему предоставили право решать самому, а нас никого не спросили… Мы все, видно, чепухой занимались, что нас сорвали с мест и сюда прислали.

— Иван Иванович, дорогой, зачем вы так? Вы же хорошо знаете, что он поехал на симпозиум в качестве единственного представителя нашей науки. И симпозиум как раз посвящен глубоководным исследованиям со стационарных станций. Нам важно знать все, о чем там будет говориться, и сформулировать свои предложения по части организации совместных исследований.

— Значит, надо было ехать тебе, а не ему.

— Может быть. Но я был занят, вы знаете об этом. Мне предстояло присутствовать на испытаниях подводных вездеходов.

— Ну, так ты все равно не смог там быть.

— Не смог… Из-за «Тускароры»… К счастью, испытания перенесли на осень. Модель потребовала серьезной доработки.

— Ну, ладно, — добродушно сказал Анкудинов. — Ты, наверно, прав. Тут без тебя тоже могли черт знает что напороть. Никто не верил, что станция цела. Даже я не верил… Могли угробить твою «Тускарору»… Теперь что думаешь делать?

— Прежде всего бороться, чтобы станцию не законсервировали. Очень важно, что привезет с симпозиума Дымов… Осенью хочу поехать в Америку, встретиться с Шекли. Договориться о совместных работах на дне Тихого океана.

— А тут? — сурово спросил Анкудинов, глядя в глаза Волина.

— Еще не решил… Я оставил Розанову подробную инструкцию. Может, все-таки обнаружат какие-нибудь следы на дне. Хоть какой-то ключ к разгадке. А если нет, будем думать; думать и искать… Люди не могли исчезнуть бесследно.

— Злой умысел ты исключаешь полностью?

— Мы же слышали слова генерала. Подводная лодка не могла проникнуть незамеченной. Значит, остается предположить, что кто-то уже создал донные вездеходы, над конструированием которых мы и американцы безуспешно бьемся более десятка лет. Если ни нам, ни американцам это пока еще не удается, кто еще мог это сделать? Инопланетчики? Так пока нет оснований предполагать, что они обосновались на Земле: да еще не где-нибудь, а на дне Тихого океана… Пожалуй, только один Кошкин способен предположить такое… И кроме того, если бы имели место разрушения или хоть какие-нибудь следы борьбы. Ничего этого нет. Исчезли люди… Только люди. Словно собрались и ушли куда-то.