Криминальные кланы - Екатерина Останина

Кажется, Кало смутился. «Я совсем ничего не знал об этом, – пробормотал он. – Неужели вы думаете, что я смог бы оставить вас без помощи?». – «Еще как мог бы, – подумал Томмазо. – А то я не помню, каким скупым по натуре ты всегда был, мой дорогой протеже, еще в те времена, когда за прилавком мясной лавки изображал из себя вечно бедствующего. Ты и сейчас хочешь казаться таким, просто тебе это плохо удается: всем известно, что благодаря контрабанде табаком и героином ты с полным правом можешь теперь называться миллиардером».

Вот и теперь Кало, немного напуганный гневом Бускетты, решил как можно скорее перевести разговор на другую тему. «В нашей семье сейчас чрезвычайно много проблем, – начал он издалека. – Один из моих заместителей попался на контрабанде сигарет, и мне пришлось сделать его рядовым бойцом». Томмазо понял: таким образом дон предлагает ему занять освободившееся место. «Я все понимаю, – ответил Бускетта, – однако я уже принял решение и отступаться от него не собираюсь. Я вернусь в Бразилию. У меня там множество неотложных дел». – «Жаль, – ответил Кало, – я, конечно, не собираюсь ни в чем вам препятствовать, хотя, если бы остались в Палермо, то только на торговле недвижимостью сумели бы озолотиться… Вот как, к примеру, Вито Чанчамино. Он взял в свои руки реконструкцию центра Палермо. А ведь этот человек не только ведет дела в Христианско-демократической партии; он принадлежит к клану Риины».

«И снова корлеонцы», – подумал Бускетта, но вслух ничего не сказал. Вместо этого Томмазо прямо заявил: «У меня создалось впечатление, что в нашей организации назревает серьезный кризис. Вот, например, Стефано Бонтате…» Кало не дал ему даже закончить фразу: «Бонтате совсем потерял уважение к представителям Капитула, – резко отозвался он. – Тем более что всем известно, как скверно он обращается со своим братом Джованни. А чего стоит одна только его дружба с идиотом Инцерилло, который уничтожил прокурора Косту и даже не посчитал нужным испросить на то разрешение Капитула». Это было действительно серьезное обвинение. Об убийстве Косты Томмазо ничего не знал. Он задумался, не зная, что ответить, а Кало тем временем продолжал: «Если вы хотите предотвратить новую войну, вам, Бонтате и Инцерилло нужно встретиться, и чем быстрее, тем лучше».

Томмазо, не на шутку взволнованный полученной информацией, обратился за разъяснениями к Сальваторе Инцерилло и Стефано. «Тебе предоставили односторонние сведения, – с жаром заявил Инцерилло. – А почему Кало не рассказал об убийстве начальника полиции Палермо Бориса Джулиано, следователя Чезаре Терранова, президента Пьерсанти Матарелла? А ведь они тоже совершались, по словам Греко, без ведома Капитула. Во всяком случае, я и Сокол должны были быть поставлены в известность. Так нет же – этого не произошло!» – «Я знаю имена убийц, – глухо отозвался Бонтате. – Мне назвал их сам дон клана Пассо ди Ригано. Что касается Терранова, то он собирался арестовать Лучано Леджо, уже имея на него обширный компромат, и приказ об его убийстве отдал непосредственно Леджо, отсиживавший срок в тюрьме».

«Везде корлеонцы, эти обезумевшие маньяки! – воскликнул Инцерилло, и в его глазах загорелась ненависть. – А помнишь, Стефано, был еще и четвертый случай, не так давно». – «Ты имеешь в виду убийство капитана карабинеров Джузеппе Базиле?» – уточнил Бонтате. – «Ну да, – горячо откликнулся Инцерилло. – Здесь уже Папе не удалось отвертеться, как обычно, и заявить, что он ничего не знал. Ненавижу эту его вечную фразу и воздетые при этом к небу руки!». – «А что произошло?» – поинтересовался Томмазо. – «Рядом с местом убийства полиция задержала троих, – неохотно сказал Бонтате. – Один принадлежал к Сан-Лоренцо, второй – к Резуттано, а третий – к Джакулли». – «Но ведь глава Джакулли – сам Микеле Греко, Папа», – начал понимать Томмазо.

«Да, – сказал Сокол. – Убийц, конечно отпустили. И знаешь, почему? Ты просто умрешь со смеху: они заявили, будто недалеко от места убийства встречались с юными дамами и в духе насто-ящих рыцарей не могут назвать их имена, дабы не скомпрометировать их. Но еще интереснее оказалось то, что полицию вполне устроил их ответ. Но главное не это. Теперь уже сам Папа не мог заявить, будто ни о чем не знал. Это убийство доказало, что ему было известно все. Ему и корлеонцам. Теперь уже никто не осмелился бы сказать, что генеральный секретарь Капитула не покровительствует Корлеоне, и Леджо в частности». – «И я больше не мог молчать, – добавил Инцерилло. – Хорошо, я понимаю, что ничего не смогу изменить в одиночку. Но, господа из Корлеоне, сказал я, вы слишком много на себя берете. Смотрите, как бы вам не оступиться, и я лично постараюсь помочь вам проиграть».

«А при чем тут убийство прокурора Косты?» – прямо спросил его Томмазо. «Я не мог поступить иначе, – мрачно ответил Инцерилло. – После того заседания я не мог отделаться от мысли, что нужно совершить что-то, что сможет охладить пыл зарвавшихся корлеонцев. Понимаешь, Томмазо, ведь я не менее силен, чем они, и моя семья способна на многое. Я могу делать все, что посчитаю нужным, а если захочу, то прибегну к тем же методам, что и корлеонцы. Поэтому я отдал приказ убрать Косту».

Томмазо в ужасе молчал, не в силах сразу оправиться от услышанного. Не так часто «человек чести» признается в совершенном преступлении, но уж если он так сказал, то, значит, Кало говорил правду… «Зачем ты стараешься оговорить себя, Сальваторе? – пытаясь успокоить друга, вмешался Бонтате. – Всем известно, как много неприятностей тебе доставил этот Коста. Сколько твоих родственников и твоих бойцов оказались за решеткой, – и все это исключительно благодаря ему». Однако Инцерилло при одной мысли о ненавистных корлеонцах весь дрожал от ярости. «При чем тут мои родственники, Стефано? – почти крикнул он. – Поверь, меньше всего в тот момент я думал о них. Единственное, что двигало мной в тот момент, – доказать этим чертовым корлеонцам, что меня не стоит сбрасывать со счетов. Я для них – враг, и опасный.

Я могу делать, что хочу, слышишь?».

И тут потрясенный Томмазо увидел, что и с Соколом происходит нечто странное. Всегда спокойный и уравновешенный, склонный прощать чужие грехи, он преображался на глазах. Наверное, впервые после долгих лет, когда он ощущал себя до предела уставшим, в его взгляде мелькнуло нечто похожее на ненависть. «Нет, – что-то подсказало Томмазо. – Это даже больше, чем ненависть. Это слепое бешенство».

«А ведь ты прав, Сальваторе, – заявил он. – Мы должны покончить с ними. И знаешь, Томмазо, что я сделаю, чтобы поставить всех на место? Я убью Риину и так обезглавлю корлеонцев. Я сделаю это сам, лично, и, мало того, на первом же заседании Капитула открыто скажу, что собираюсь сделать. Действовать в их духе и убивать тайком я не стану». – «Стефано, это же самоубийство! – закричал Томмазо. – Приди в себя, ты сошел с ума! Как только ты выйдешь с заседания Капитула, тебя самого тут же убьют!». – «Ты думаешь, я боюсь смерти? – усмехнулся Сокол. – Да я уже давно к ней готов, но Риину я все-таки убью». – «Хотя бы отложи свои планы, – просил его Томмазо. – Давай поначалу переговорим с Кало; быть может, получится все уладить мирным путем». – «Кало тоже заодно с корлеонцами, – Сокол посмотрел на друга с некоторым сожалением. – Я ведь знаю гораздо больше тебя, поверь мне на слово. На каждом собрании Кало ни разу слова поперек не сказал Папе. Он вообще предпочитает молчать. Но чтобы успокоить тебя, ладно – я отправлюсь на эту встречу, только она ничего не даст».

Томмазо изо всех сил старался предотвратить несчастье. Он организовал встречу Стефано, Инцерилло и Кало в одном из захудалых кафе неподалеку от Рима. Все присутствующие вели себя по отношению друг к другу весьма любезно, обнялись и поцеловались, и у Томмазо даже мелькнула мысль, что эти объятия гораздо более теплые, чем братские. Далее последовали клятвы в вечной дружбе, обещания постоянно советоваться друг с другом и уж, конечно, ни в коем случае не допустить террора корлеонцев. На том все и закончилось, причем удовлетворен был только Томмазо, а Стефано по-прежнему глядел на него с непонятным сожалением. И оказался прав.

И нескольких дней не прошло с той теплой встречи в простом кафе, где собравшиеся «люди чести» чувствовали себя весьма комфортно, как Томмазо снова встретился с Кало. Дон явился сделать ему выговор за сына Бускетты Антонино.

«Твой сын ведет себя как обычный жулик, – безапелляционно, с порога, заявил дон. – Займись им, пока не поздно». – «В чем дело?» – поинтересовался Томмазо. «Антонино пытался меня надуть: как простой воришка хотел всунуть в моих магазинах чеки без обеспечения». – «Хорошо, – сказал Бускетта, в душе кипя от возмущения. – Вечером я вызову к себе Антонино и мы вместе поговорим с ним. Он действительно ведет себя недостойно».