Мерфи - Сэмюел Беккет

Единственным наблюдаемым в Купере человеческим качеством оказалась болезненная тяга к алкоголю как к лечебному средству против депрессии. До тех пор пока его удавалось удерживать от общения с бутылкой, он был незаменимым слугой. Купер был небольшого роста, одноглаз, серолиц, о трех тестикулах, всегда чисто выбрит и некурящ. Обладал он странной, какой-то загнанной походкой, похожей на таковую у дошедшего до дебилизма диабетика, оказавшегося в незнакомом городе. Складывалось впечатление, что Купер никогда не садился и никогда не снимал шляпу.

И вот эта диковинная и, по всей видимости, весьма беспринципная личность была науськана на поиски Мерфи, причем все его сведения о последнем ограничивались пересказанным ему сообщением о том, что Мерфи видели лежащим во невменяемом состоянии на травке в Лондоне, в Гайд-Парке. Но Куперу и ранее удавалось разыскивать множество всяких разных типчиков, имея существенно меньше исходных данных. Отправив Купера на розыски в Лондон, Ниери должен был заняться своими собственными поисками, которые он собирался начинать с гостиницы «У Винни». Купер получил указание: по нахождении Мерфи ничего не предпринимать, а просто дать Ниери телеграмму.

Главной отличительной особенностью отношения Кунихэн к Ниери была регулярность изменений, происходящих в том, как именно она к нему относилась. Поочередно проявляя по отношению к Ниери жестокость и добросердечие, добросердечие и жестокость, она вполне могла обрадоваться его появлению в упомянутой ею при расставании гостинице, хотя в следующее же мгновение могла и рассердиться; смена ее настроений происходила с такой же закономерностью, как и изменение цветовых сигналов светофора – от зеленого через желтый к красному и назад к зеленому.

По обнаружении Кунихэн в вышеозначенной гостинице, ему было заявлено, что либо он оттуда сейчас же уберется, либо это сделает она сама. Ушел он, так и не узнав, кто же еще, кроме Кунихэн, пользуется «прекрасным комфортом», по словам рекламного объявления, и «завтраками, включенными в стоимость обслуживания». А вдогонку ему было сказано, что если он попытается заговорить с ней снова, не имея при себе… ээээ… бумаг и документов, достоверно доказывающих, как она ему когда-то говорила, что Мерфи либо ушел в мир иной, либо отказывается от нее, она вызовет полицию.

Как побитая собака, Ниери кое-как добрался до ночлежки на вокзале. Теперь все зависело от Купера. Если Куперу не удастся найти Мерфи, он, Ниери, как-нибудь утром отправится назад к той гостинице, расположится напротив входа и как только заметит ее, спускающуюся по лестнице и как обычно спотыкающуюся на каждой ступеньке, он примет мощное и быстродействующее слабительное.

А пока он ждал сообщений от Купера, никаких особых действий он предпринять не мог. Он начал, правда, не очень настойчиво, искать ниточку, которая могла бы помочь ему отыскать Мерфи в Дублине – если тот, конечно, переместился туда из Лондона – в аристократических кругах, в кругах торговых, среди землевладельцев, однако и эти слабые поползновения он, приведенный в ужас, быстро прекратил. Он попросил портье в фойе гостиницы «У Винни» передавать все телеграммы, которые могут приходить на его имя из Лондона, в пивную «У Муни», прямо напротив, в которой его всегда можно будет найти. Там он и просиживал целыми днями, пересаживаясь вдоль стойки бара с табурета на табурет; добравшись до последнего, он начинал движение в обратную сторону. Он не разговаривал с посетителями, даже со священниками, он не пил черное крепкое пиво, которое постоянно заказывал; он лишь перемещался с табурета на табурет вдоль стойки, заставленной бесконечной чередой бокалов пива, им заказанного и не выпитого, и думал о Кунихэн. Когда заведение закрывалось, он отправлялся в свою ночлежку на вокзале и там ночлежничал, а утром он не поднимался с постели до тех пор, пока пивная напротив гостиницы «У Винни» не открывалась. Время с 14.30 до 15–30 он посвящал посещению парикмахерской, в которой его брили. По воскресеньям он оставался весь день в ночлежке, о чем уведомлял портье в «У Винни», и думал о Кунихэн. Он даже потерял способность останавливать свое сердце.

– Мой бедный друг! – сокрушался Вайли.

– И так до сегодняшнего утра, – уточнил Ниери. Почувствовав, что его губы начали подергиваться, он прикрыл рот рукой. И опять уловка не помогла. На лице человека все взаимосвязанно, оно представляет собой некое единство. – Или точнее, вот только сейчас эта способность ко мне вернулась…

Ниери продолжил свой рассказ.

Однажды он отсидел на всех табуретах и уже собирался пересаживаться с одного на другой в обратном порядке, когда появился портье из «У Винни», который запомнился почему-то по его ботинкам, и вручил ему телеграмму: «НАШЕЛ ТЧК ЧТО ДЕЛАТЬ ТЧК КУПЕР ТЧК». На Ниери телеграмма произвела очень странное впечатление – он то плакал, то смеялся, и такое проявление чувств вызвало большое облегчение у священников-завсегдатаев пивной, которых – за несколько дней созерцания – застывшее лицо Ниери уже стало пугать, вызывая отвращение. Но тут портье в своих ботинках вернулся и принес еще одну телеграмму: «ПОТЕРЯЛ ТЧК ЧТО ДЕЛАТЬ ТЧК КУПЕР ТЧК».

– О том, что происходило дальше, у меня осталось лишь смутное воспоминание, но насколько помнится, меня вышвырнули из пивной.

– Это все из-за этих священников, – высказал предположение Вайли.

– Ну а потом – полный провал в памяти. Первое ясное воспоминание – бессмертный зад, который хотел смутить меня своим видом и заставить опустить глаза.

– Какой зад? Чей зад? Да еще бессмертный? Я тебя встретил на почте. Разве на почте, да еще центральной, можно увидеть приличную женскую попку? – воскликнул Вайли, все перепутав и совсем позабыв о бессмертном Кухулине.

– А я тебе говорю, что там был зад, который дразнил меня своим видом, хотел, чтобы я отвернулся!

И тогда Вайли все вспомнил и сам рассказал Ниери, что же произошло на Центральном Почтамте.

– Не преуменьшай своих заслуг, – запротестовал Ниери, – и не спорь. Ты спас мне жизнь. Не преуменьшай своих заслуг.

– Боюсь, – задумчиво проговорил Вайли, – что цепь всяческих событий, называемых жизнью, слишком длинна, чтобы ее можно было преуменьшить. Уменьшаешь одно звено, лечишь один симптом, растет другое звено, выпирает другой симптом. Возьми, например, конскую пиявку, этого ненасытного кровососа, эту закрытую систему – степень ее ненасытности не меняется.

– Хорошо сказано, – похвалил Ниери.

– Этим примером я хотел сказать вот что: ну возьмем к примеру, например, молоденького студента Оксфорда, Колледж Святой Троицы…

– Да, примером, к примеру, например – это сильно сказано, – отметил Ниери.

– Так вот, он искал спасения в инсулине и излечился от диабета!

– Бедняга… Спасения от чего, ты сказал?

– От потогонного безделья!

– Я не удивляюсь старине Беркли,[63] – несколько поменял направление беседы Ниери. – Что ему еще оставалось делать? В нем сработал защитный механизм. Полный отказ от всякой материальности или развал выстроенной философской системы. Сон, наполненный чистейшей воды ужасом. Сравни с тем, как ведет себя водяная крыса.

– Главное преимущество такой точки зрения, – стал развивать эту неясную мысль Вайли, – заключается в том, что хотя и нельзя ожидать изменений к лучшему, по крайней мере, можно тешить себя тем, что не будет становиться и хуже. Все будет оставаться так, как было всегда.

– Да, верно, но только до тех пор, пока система не разобрана на части, – уточнил Ниери.

– Если, конечно, предположить, что подобное будет позволено, – подхватил Вайли.

– Из всего этого мне приходится заключить, – попытался подытожить Ниери, – и поправь меня, если я не прав, что обладание – Dens det![64] – ангельской Кунихэн создает в душе мучительное чувство пустоты, соотносимое со степенью обладания.

– Человечество можно сравнить с колодцем с двумя ведрами, – продолжил Вайли изложение своего видения сути человека, – одно из которых опускается, чтобы быть наполненным, а второе поднимается, чтобы быть вылитым.

– Иначе говоря, то, чего мне удается достичь на качелях, называемых «девица Кунихэн»,[65] – попытался Ниери приложить сравнение Вайли к своей ситуации, – если я правильно понял смысл твоей метафоры, я теряю на всяких обходных маневрах вокруг какой-то другой девицы, не Кунихэн.

– Изумительно сказано, хоть и темно, – восхитился Вайли.

– Однако дело в том, что никакой девицы просто нет, – вздохнул Ниери.

– Ну, кто-нибудь рано или поздно объявится, – утешил Вайли Ниери.

– Да поможется этому острову Кони на востоке,[66] иначе называемому Ниери, – воскликнул Ниери, просительно сжимая руки, – приобрести какие-нибудь китайские аттракционы, иные, чем девица Кунихэн.