Человек, который знал все - Игорь Сахновский

Массивный, как сенбернар, приятный джентльмен лет шестидесяти по фамилии Стилкин украшал собой лучшие мгновения эфирного времени в просветах между крылатыми прокладками и жевательной резинкой. Стилкин опасливо потрагивал узел тесноватого галстука, но храбро швырял идеологически острые, продолговатые фразы, которые вызывали у телезрителя Безукладникова острый безыдейный аппетит.

"Хороший кандидат, – думал Александр Платонович, уминая хрустящий хлебец, политый кетчупом. – Благодаря ему хочется есть, а значит, и жить". Хлебцев, кетчупа и рыбных консервов он накупил столько, что мог теперь с месяц не вылезать из дома, вдохновляясь предвыборными речами.

Безукладниковского аппетита хватило и на то, чтобы за сенбернарской вальяжностью разглядеть худосочного ушастого мальчика Геню Стилкина: в школе и во дворе его нещадно били все кому не лень, включая девчонок, он не умел отбиваться, а сорок с лишним лет спустя на приеме в Кремле у Генриха Романовича Стилкина предательски расслабило живот (не от страха – от испорченных ресторанных помидоров), и он плавал по Георгиевскому залу зеленый, как водоросль, однако успел, невзирая на кишечные спазмы, удачно перекинуться парой слов о редких и цветных металлах с тогдашним премьер-министром, в результате чего на двести лет вперед обеспечил родимых потомков и даже подвластную территорию не обидел.

– Давайте помечтаем! – романтично предложила Стилкину румяная тележурналистка. – Что будет на следующий день после выборов? Чем вы займетесь?

"А действительно – чем?.." – заинтересовался Безукладников, принимаясь за четвертый хлебец, но вдруг поперхнулся колючей крошкой и согнулся пополам от кашля…

– Я, конечно, мог бы сказать: примусь за работу! – улыбнулся губернатор. – Но на следующий день у меня будет выходной. Поэтому я и моя супруга поедем в лес – так сказать, в лоно природы!

Безукладников наконец откашлялся, но так и застрял перед телевизором в согнутой позе с вытаращенными глазами. Потому что минуту назад ему стало ясно, что никакого следующего дня в жизни Стилкина не будет, а вместо лона природы губернатор будет возлежать беззащитным голым студнем на мраморном столе в морге спецбольницы № 3.

Есть больше категорически не хотелось.

Александр Платонович раз шестнадцать полководческим шагом покрыл дистанцию между диваном и прихожей в оба конца, с брезгливым недоверием прислушиваясь к себе.

Человек на экране выглядел все таким же обаятельным живчиком – прямо живее всех живых.

Безукладников подошел к телефону и набрал номер Лени Ламерчука.

Ламерчук в режиме пожарной срочности, без отрыва от пива "Балтика", доверстывал предвыборную газету "Наша правда", где с прискорбием намекалось, что один из главных кандидатов тяжело страдает недержанием, клептоманией и лесбиянством.

– Леня, – сообщил Александр Платонович, – у тебя там на второй странице в заголовке слово "конфиденциальный" с двумя ошибками…

Невозмутимый Ламерчук пошелестел распечатками и ответил:

– Если ты, типа, крутой экстрасенс, лучше не фокусничай, а напомни, как оно правильно пишется. А еще лучше – приходи через час, пива попьем…

После этого разговора Безукладников почувствовал себя гораздо уверенней – он уже близок был к тому, чтобы сейчас же позвонить губернатору.

– Погодите, – перебил я его. – Правильно я вас понял? С первых же дней, когда вы узнали о своей, так сказать, способности, вы только и делали, что пялились в телевизор?.. И на кой вам сдался этот Стилкин? Зачем вообще нужно было встревать?

– Ну вы-то… – взмолился Безукладников. – Хоть вы-то имейте в виду, что перед вами сидит самая заурядная персона. Даже более чем заурядная. Зря вы сейчас думаете: кокетство. Мне, кстати, виднее. А что Стилкин? Он, как любой человек, имеет право на жалость. Он тоже когда-то был маленьким ребенком. Я его спас фактически.

– А вот еще говорят, гуси Рим спасли. Это случайно не ваших рук дело?

– Нет, Рим – не моих, – запечалился Безукладников.

Если он не стал звонить лично губернатору, то лишь потому, что в момент безукладниковской решимости Генрих Романович лежал в одной сорочке на диванкровати, придавленный коротконогим тяжеленьким тельцем медсестры высшей категории Полины Косухиной. Она любила его с таким страстным сосательным звуком, с каким гурманы оголяют разваренные косточки, извлекаемые из куриного супа. В особо сладкие мгновения медсестра Полина принималась басовито рыдать, а Стилкин думал: вот она, фортуна, – впервые на склоне мужских лет вызвать у слабого пола столь сильные переживания! Свой внеочередной отпуск тактического назначения губернатор проводил в лечебном профилактории, где Полина служила ему сиделкой, и он ласково, от полноты чувств, называл ее лежалкой.

Справедливо рассудив, что выдернутый из-под медицинского тельца разнеженный господин в одной сорочке вряд ли сумеет точно оценить уровень опасности, Безукладников не стал вторгаться в диван-кроватную пастораль и нацелил штормовое предупреждение на первого губернаторского помощника – благо тот не лежал, а сидел на рабочем месте, напряженно уставясь в компьютер.

Острым ледовитым взглядом Холодянин следил за падением разноцветных кубиков тетриса – подсластителя офисного безделья. Он достиг в тетрисе гроссмейстерских высот; со стороны же могло показаться, что этот трагически серьезный человек как минимум держит под контролем гибнущую цивилизацию и лишь благодаря его бессоннопристальному вниманию в мире еще хоть что-то шевелится и дышит.

Звонок незнакомца, сразу же, с места в карьер, начавшего излагать какой-то жуткий сюжет о предстоящем убийстве губернатора, Холодянин воспринял с глубоким недовольством. Во-первых, откуда этот безумный узнал номер его мобильного? Скоро каждый прохожий с улицы будет названивать, когда вздумается. Во-вторых, звонивший назвал дату вылета губернатора в Австрию: "Двадцать восьмого, по дороге в аэропорт!" Значит, была утечка данных из канцелярии, оформлявшей билеты. В-третьих, кубики с блошиной резвостью посыпались как попало – вся игра псу под хвост…

Это, конечно, душевнобольной или очень наивный шантажист, которого легко найти и взять за жабры. Но в системе безопасности явно что-то развихлялось, надо проверять герметичность.

– Вы, собственно, с какой целью звоните? – высокомерно спросил Холодянин, но тут же поправился, меняя тон: – Спасибо. Для нас крайне важно. Вы могли бы теперь не спеша, поподробнее?..

К нему уже тянула острую мордочку секретарша, сорванная с места кнопкой вызова, замершая в охотничьей стойке; Холодянин, притиснув трубку левым плечом, будто ужаленный в ухо, карябал карандашом на бланке: СРОЧНО ЗВОНИ… – грифель рвал бумагу; шантажист тупо и добросовестно повторял свою версию: "Утром. В девять семнадцать. На шестом километре Восточного тракта…", но вдруг осекся и закричал:

– Так вы что? Меня ловить собрались?!..

Безукладников с отвращением бросил трубку.

Теперь можно забыть этот случай навсегда, как несмешной анекдот. Ему достаточно было знать, что покушение уже точно не состоится. А какие там круги побегут по воде от кинутого камешка – не его дело.

Вот, кажется, в этом месте Безукладников употребил военное слово "мишень". Потому что рассказ приблизился к тем дням, когда невзрачный мой полуподпольный персонаж стал фактически вожделенной мишенью для таких людей и таких ведомств, о которых и думать-то вредно для здоровья, не то что встречаться лоб в лоб.

Я поражался и не верил – как можно, зная все что угодно, даже не догадываться об опасности, дышащей тебе в затылок? Безукладников ответил, что в то время у него еще не было "веселой шизофренической привычки" каждый свой день начинать с вопроса: "Что мне угрожает сегодня?"

– А сейчас так и живете?

– Так и живу.

Глава восьмая

Между тем круги по воде бежали скорее взрывной волны.

Уже следующим утром на столе у Холодянина лежал розовый клейкий листочек с номером телефона, адресом и фамилией субъекта, которого надлежало аккуратно вмять в стенку, расплющить, вывернуть наизнанку и затем (ничего не поделаешь) стереть в незаметную пыль. Нужно только правильно выбрать орудие дознания. Будь Холодянин попроще, он бы еще вчера устроил шорох в Управлении внутренних дел либо ФСБ. Но силовым структурам он доверял не больше, чем хищникам, сидящим на цепи, а простые, прямые действия считал уделом недалеких натур. Кроме того, покушение на губернатора или даже намек на покушение -слишком мощная предвыборная бомба, слишком жирное рекламное лакомство, чтобы скармливать его милицейским генералам. Придется все же беспокоить шефа, готовить ему показательное спасение жизни под соусом личной преданности, а заодно потрошить этого идиота с улицы Кондукторской.

Так бы он и рассуждал, косясь на часы в зорком предвидении обеда, если бы в одиннадцать пятнадцать ему не позвонил из ФАПСИ полковник Стефанов и, ломая всякую чиновничью субординацию, не затребовал срочной встречи с глазу на глаз.