Тютюнин против ЦРУ - Алекс Орлов

Весь мир Сереги Тютюнина в одно мгновение перевернулся с ног на голову. Тот ужасный деревенский кошмар, который он уже благополучно списал в сновидения, снова оказался рядом.

– Когда ты приехал? – хрипло спросил Тютюнин.

– Скора, – ответила девушка, и в ее глазах промелькнула хитрость толстого китайца.

Все это видела пенсионерка Живолупова, она же Гадючиха, которая на всякий случай сидела в кроне высокого дерева с большим флотским биноклем в руках.

«Я знала! Я знала!» – внутренне возликовала Живолупова и стала быстро спускаться вниз. Ей предстояло совершить бросок до своей квартиры, чтобы скорее позвонить на работу жене Тютюнина, Гадючиха давно ждала подходящего случая, и вот наконец это произошло. Вне всякого сомнения, Тютюнин-муж собирался привести любовницу домой, а потому Живолуповой представлялась возможность насладиться последующим спектаклем.

– Мы на-а-аш, мы новый мир постро-о-оим… – тихо напевала Гадючиха, проворно перебирая руками. В какой-то момент она от удовольствия потеряла равновесие и полетела вниз.

Приземление было жестким, но Живолупова сдержала стон и стала шарить по траве, нащупывая бинокль. Однако он был еще в полете и вскоре догнал свою владелицу, больно ударив ее по голове.

«Как в старые добрые времена», – подумала Гадючиха, выползая на тротуар. Нога болела, голову саднило, однако мужественная старуха заковыляла к дому, чтобы довести задуманное до конца.

С трудом добравшись до телефона, она достала пожелтевшие бланки для допросов, где по привычке хранила все сведения о соседях, и нашла номер отдела кадров завода, где трудилась гражданка Тютюнина.

– Але, отдел кадров? Тютюнину Любу к телефону – срочно! Кто звонит? Сами догадайтесь! Вот так-то. Жду…

Примерно через полминуты в трубке послышался взволнованный голос Тютюниной:

– Ой, кто это?!

– Это бабушка Живолупова, Любочка, – елейным голосом заговорила Гадючиха. – Я ить чего звоню, доченька, благоверный-то твой где сейчас?

– На работе… – ответила Люба, и в ее голосе слышалось нарастающее беспокойство. – А что с ним? Он жив?

– Да жив, доченька, жив, чего с ним, с кобелем, случится. Я ведь чего звоню, Любочка, спутался твой Сережа с какой-то малолеткой.

– С какой малолеткой?!

– Ну лет примерно… семнадцати, – начала обрисовывать Гадючиха, на ее лице появилась счастливая улыбка. – Красивая, конечно, девчоночка. Ноги длинные, носик пуговкой, платьице коро-о-отенькое, губки…

– Где они?! – словно раненая медведица проревела в трубку Люба.

– Дык, я так полагаю, скоро на квартиру придут. Не будут же они на улице это самое делать, когда квартира свободная…

Было слышно, как на рычаг телефона брякнулась трубка, а значит, все шло по плану.

Довольная Гадючиха заглянула в холодильник, выудила оттуда банан и, хромая, направилась к выходу, напевая и дирижируя себе бананом:

– Мы мир-ны-е лю-ди, но наш бро-не-поезд стоит на запас-ном пути, трам-тадам… Стоит! Еще как стоит!

Спустившись на лифте, Живолупова вышла из подъезда и, осмотревшись, укрылась за стендом с наглядной агитацией.

Долго ждать ей не пришлось – скоро, скрипнув тормозами, возле дома остановилось такси, и оттуда выскочила Люба. У нее горело лицо, и она жаждала мести.

– Ну?! – спросила Люба у Гадючихи, когда та выглянула из-за стенда.

– Еще не проходили, но скоро явятся. Ты пока иди, голубушка, домой в засаду. Приготовься, чтобы все было как положено…

– Ага, – кивнула Люба. – В засаду.

21

Тютюнин напряженно соображал, что же ему теперь делать. Блондинка стояла в опасной к нему близости, и, стоило кому-то доложить об этом Любе, могла случиться катастрофа.

– Ты это… – Сергей откашлялся. – Ты не мог бы превратиться в какого нибудь мужика, что ли?.. А то с колбаской проблемы будут.

Едва Тютюнин упомянул про колбаску, девушка, на мгновение мелькнув хитрым лицом китайца, превратилась в нечесаного старика с бешеными горящими глазами. В его руках оказалась лопата, Тютюнин невольно отшатнулся.

– Я Палыч, – произнес старик.

– Очень хорошо. Тогда пройдемте, что ли, ко мне домой, а потом я позвоню Лехе, чтоб вместе с ним вам колбаски достать.

– Моя хотеть колбаски.

– Да я понимаю. Но у меня сейчас нет – ее нужно еще собрать. Вам сколько нужно?

– Сито сорок семь килограмма…

– М-да… – Серега стал прикидывать стоимость колбасы. У него получились бешеные деньги. – Ну что ж, идемте.

И они пошли. Тютюнин понуро брел впереди, в голове его от волнения ничего не придумывалось, а Палыч плелся следом, постукивая об асфальт остро отточенной лопатой.

Когда они подходили к подъезду, Сергей обернулся.

– Ты, Палыч, не мог бы другое обличье принять – поприличнее. Только чтобы не женщина и без лопаты.

– Моя может, – согласился Палыч. Он пригляделся к фотографии на стенде и полностью скопировал увиденное.

Теперь он был небритым мужчиной со шрамом на правой щеке. Лопаты при нем не было, и это Серегу успокоило.

– Хорошо. Теперь пойдем…

Едва они скрылись в подъезде, как из-за стенда, доедая банан, выбралась пенсионерка Живолупова.

«Девчонка исчезла, но появился бомж с лопатой, – рассуждала Гадючиха. – Значит, закопали болезную. Выходит, Тютюнин еще и душегубец. Я буду не я, если под статью его не подведу. Я буду не я…»

Взгляд Живолуповой упал на стенд, где под заголовком «Внимание розыск!» она узнала неоднократно судимого гражданина Сивухина по кличке «Морж», который только что вошел в подъезд вместе с Тютюниным.

От такого крутого поворота пенсионерку прошиб пот. Выйти на след банды убийц – высокая заслуга. Тут дело пахло государственной наградой.

Позабыв про больную ногу, Живолупова помчалась к ближайшему отделению милиции.

22

Не успели Сергей и его новый друг переступить порог тютюнинской квартиры, как из-за посудного шкафа, словно тигрица, выпрыгнула Люба. Воздух колыхнулся от пущенной дубовой скалки – Сергей понял, что нужно спасаться.

«Убьет дура!» – успел подумать он и резко пригнулся, а вся мощь страшного удара пришлась на физиономию Палыча.

От такого сотрясения тот сразу потерял контроль над превращениями и обратился в старика с лопатой. Люба вскрикнула от неожиданности и добавила ему еще.

Палыч крякнул и стал ботаником с сачком для ловли бабочек. Серегина жена совершенно ошалела и нанесла ему изощренный, показанный мамой, удар. Ботаник ойкнул и исчез, а ему на смену пришла блондинка в коротком платьице.

– Ах вот она! – торжественно произнесла Люба. – Ах вот какую сучку ты привел!

Отшвырнув скалку, она бросилась на противницу, желая немедленно вцепиться ей в волосы, однако обхватила руками стриженую голову рецидивиста Сивухина.

– Ой, извините, – сказала Люба и громко икнула. – Сережа… – она повернувшись к мужу. – Я схожу с ума, Сережа… Я схожу с ума…

Тютюнин подхватил падающую супругу и проводил ее в другую комнату, где уложил на кровать, а потом принес холодного молока.

– Полежи пока, Любаш, скоро все пройдет, – пообещал он и вышел к гостю, который понуро сидел в облике Сивухина и, посмотрев на Сергея, спросил:

– Что это была? Моя шибко боялся…

– Это как бы небольшое приветствие, – соврал Тютюнин. – Просто у нас так здороваются. Как увидят друг друга, так сразу – хрясь скалкой. Здороваются… – Серега вздохнул. – Меня она тоже неоднократно прикладывала… – признался он. – Но ты не обижайся, такие у нас обычаи. Обычаи такие…

– Моя понял, – кивнул Палыч. В этот момент кто-то толкнул входную дверь и, поскольку она оказалась незапертой, вошел в прихожую.

– Кто там? – крикнул Серега.

– Я, кто же еще! – ответила ему Олимпиада Петровна, появляясь в комнате.

Посмотрев на Сергея и переведя взгляд на незнакомца, она криво усмехнулась и наставительным тоном произнесла:

– Хоть бы поздоровались с дамой. Или этого уже и не нужно делать?

Сергей не успел сказать и слова, как Палыч метнулся к оброненной скалке, а затем, с нею, бросился к Олимпиаде Петровне.

– Нет, Палыч! Нет!

Однако было поздно. Последовал страшный удар, вследствие чего ноги Олимпиады Петровны оторвались от пола и она, пролетев по воздуху до самого посудного шкафа, врезалась в него головой.

При этом обрушилась полка с карельским сервизом, и его осколки посыпались через распахнувшуюся дверцу.

– О-о-ой! – заголосила Олимпиада Петровна. – Убива-а-ают! Карау-у-ул!

– Он не хотел! – попытался прояснить ситуацию Тютюнин, нагибаясь над поверженной тещей. – Он поздороваться намеревался!

– О-о-ой! – дотронувшись до уха, снова застонала Олимпиада. – Меня муж никогда не бил и собаки всегда боялись! А вы меня скалкой. Бандиты! Душегубцы!

Из другой комнаты прибежала на шум со стаканом молока Люба. Она еще не вполне оправилась от собственного потрясения, а потому, взглянув на проломленный шкаф, спросила: