Случайный свидетель Паша Петрова. Ироничный детектив - Сергей Глазков

– Хорошо, – соглашается Ревва, – Только я не понимаю, чем я могу помешать?

– Ничем, – улыбается Никифоров, – Совершенно. Просто я не хотел делать двойную работу. Вы допросите одну, а я вторую. Потом мы с вами поменяемся. А потом обменяемся впечатлениями.

– Надеюсь, доброго и злого следователя изображать не нужно? – Интересуется Ревва.

– Это мы оставим для кино, – отвечает Никифоров, – Где я могу расположиться?

– Мой кабинет в вашем распоряжении.

– А вы?

– А я как-нибудь в коридорчике устроюсь.

Никифоров вопросительно смотрит на Ревву.

– В коридорчике?

Ревва быстро поправляется.

– Шучу. Я буду в кабинете оперов. Он – напротив.

– Хорошо.

Ревва топчется на месте. Далее говори жалобным голосом:

– Но можно хоть чай попить, товарищ заместитель областного прокурора? Голова раскалывается.

– Что ж. Чтобы спасти голову возможного приемника Емельянова, мы сделаем исключение и все попьем чай. Я тоже, честно сказать, не завтракал.

Никифоров открывает дверь в кабинет.

23

На столе расставлены разнокалиберные чашки. И разлит чай. Никифоров, видя это, искренне восторгается.

– Ну, это уважение. Майор, это у вас все свидетели так следователей встречают?

– Нет, – отвечает Ревва, подыгрывая заместителю прокурора, – Через одного.

– А вы ещё жалуетесь, что работаете в кошмарных условиях. Всё! Перехожу к вам. Надоела мне эта бумажная работа в прокуратуре.

– Не надо, товарищ прокурор. Нам и без вас не скучно.

Никифоров сначала осуждающе смотрит на Ревву, затем на женщин, ища в них сочувствие и поддержку:

– Вот так всегда. Ты к ним всей душой, а они норовят больнее укусить.

Капустина машет ему рукой:

– А вы бойтесь тех, кто не кусается. Они больнее ранят.

– Это верно, – соглашается он.

Капустина хлопает в ладоши:

– Так. Хватит трепаться. Садитесь жрать, пожалуйста.

Они все смеются и присаживаются за стол. Чай пьют с удовольствием. Смачно. Но молча.

24

Машина с надписью «Пресса» останавливается перед дверью в приемный покой больницы скорой помощи. Егоркин выскакивает из машины и орет санитарам, которые курят у входа.

– Скорее, здесь человек ранен.

Санитары бросают сигареты и бегут к машине. Егоркин открывает дверь. Санитары вытаскивают Петайкина. Тот постоянно стонет. К ним подбегает врач.

– Что с ним?

Егоркин отрицательно вертит головой:

– Я сам толком не знаю…

Врач осматривает раненого Петайкина.

– У него огнестрельное ранение…

– Да.

– Мы не можем его принять. Нужно вызывать полицию.

– Да он сам из полиции.

Егоркин роется в карманах Петайкина, достает удостоверение и протягивает его врачу.

– Вот смотрите! Старший лейтенант Петайкин.

– А вы кто?

– Странно, что вы меня не знаете! А я журналист Егоркин из криминальной хроники. Меня попросили его к вам доставить.

Врач удовлетворенно улыбается.

– Тогда другое дело!

Врач кивает санитарам.

– Сразу везите в операционную.

Они заносят Петайкина в здание. Егоркин неотступно следует за ними.

25

Первым отставляет чашку Никифоров.

– Спасибо, откушали-с.

Ревва опускает глаза в чашку.

– Пора и за работу, – продолжает Никифоров, – Я правильно говорю, товарищ майор?

Ревва поднимается из-за стола.

– Гражданка Капустина, Вера Ильинична, пройдёмте в соседний кабинет.

Капустина удивлена:

– Сам нажравшись, а тут поступай, как хочешь.

– А вы чашку с собой возьмите, – советует Никифоров, – Она делу не помеха. Вы не будете возражать, товарищ майор?

– Нет, – соглашается Ревва.

Ревва спешит выйти из кабинета. Капустина чинно следует за ним. Никифоров проходит по кабинету, садится за стол напротив Паши.

– Теперь рассказывайте всё с самого начала. Не для протокола, конечно. Рассказывайте, ничего не пропуская.

Паша, устало, откидывается на стуле.

– Я поздно возвращалась с работы, потому что долго принимала зачёты. Я работаю преподавателем в институте. На остановке никого не было…

26

В кабинете оперативников Ревва и Капустина сидят по обе стороны стола.

– У вас есть бумага и ручка? – Чинно спрашивает Капустина.

Следователь удивляется.

– Есть. А зачем вам? Протокол составлять буду я.

– Составляйте, – бросает она, – Я вам не буду мешать. А я пока заявление напишу.

– Какое заявление? – Удивленно интересуется Ревва.

– Дайте бумагу и ручку и не отвлекайтесь. Составляйте ваш протокол.

– Без вас я его составить не могу, – робко замечает он.

– У вас что, образования не хватает? Я в этом вопросе вам не помощница. Я никогда протоколы не составляла.

Она смотрит на его растерянный вид и примирительно добавляет:

– Ну, хорошо. Я вам помогу, но только после того, как напишу заявление.

Ревва понимает, что спорить бесполезно. Он лезет в стол, достает бумагу, ручку и кладёт перед Капустиной. Она собирается писать.

– Очки дома забыла. Придётся писать вам.

Она придвигает бумагу к Ревве и передает ручку.

– Пишите.

Ревва понимает, что пока он не напишет заявление, никакой работы не будет. Он, как прилежный ученик, садится и готовится писать. Капустина диктует:

– Министру МВД России.

Ревва поднимает на неё удивленные глаза.

– Я что-то непонятное сказала? – Строго спрашивает она.

– Нет, – быстро вертит головой Ревва, – Мне всё понятно.

– Тогда не отвлекайтесь и пишите.

Он быстро опускает глаза в бумагу. Она продолжает диктовать:

– Министру МВД России. Заявление. От гражданки Капустиной Веры Ильиничны. В связи с убийством высокопоставленного работника областной прокуратуры и вытекающими из этого последствиями для меня лично, прошу Вас применить ко мне закон о защите свидетелей. Дать мне новую фамилию, имя и отчество Кармелита Ивановна Дукалис. Выделить новую однокомнатную квартиру в Петроградском районе Санкт-Петербурга и после допроса отвезти на новое место жительства, потому что на старое я возвращаться боюсь. С уважением – ветеран труда Капустина. Всё.

Ревва ставит точку и отодвигает от себя бумагу.

27

РУВД подкатывает джип. Из него с шумом выгружаются Любушкин, Иванов, Пятигорский и фотограф. На крыльцо выходит Бражник.

– Ну, что, орлы. Управились? Все преступления раскрыли, или ещё новые нераскрытые привезли?

– Новые? – машет головой Любушкин, – Нам бы со старыми разобраться в срок.

– Разберётесь. Куда вы денетесь. А за сроками прокуратура проследит. Уже понаехала. Никифоров здесь. А нужные люди доложили, что сейчас сама Сыромятина пожалует.

Любушкин вжимает голову в плечи:

– У! Тогда лучше куда-нибудь исчезнуть.

– Ага, сейчас. Она всё равно вас к себе на ковёр затребует.

– Ты прав, Бражник, – вздыхает Любушкин, – Одно радует, что ты первый звездюлину выгребешь.

28

Паша откидывается на стуле и внимательно следит за действиями Никифорова.

– Вот и всё. По-моему, я ничего не упустила.

– Всё понятно. Спасибо, – благодарит её Никифоров и пододвигается к ней ближе.

– Можно я вас буду называть по имени? Чай мы с вами уже по-дружески пили.

– Хорошо, – ведет плечами Паша.

Никифоров подходит к подоконнику и наливает себе чай.

– Вы чай будете?

– Нет.

– А я себе налью. Не привык ночью бодрствовать, а сейчас приходиться.

– Я тоже.

Емельянов возвращается на место с чашкой чая.

– Емельянов вам перед смертью ничего не говорил?

– Нет.

– Вы точно это помните?

Паша колеблется, говорит ли правду Никифорову? Она все время помнила слова Капустиной об оборотнях в погонах. Никифоров видит колебания Паши и решает её дожать.

– Старший следователь прокуратуры Емельянов был моим близким другом. Еще со школьной скамьи. Поэтому его смерть касается лично меня.

Паша кивает, решаясь говорить.

– Он не говорил, а бредил. Так, всякую чушь произносил. Ничего серьёзного.

Никифоров внимательно смотрит на Пашу.

– Чушь? Какую чушь?

Паша трет пальцами свои виски, а затем машет руками:

– Ой, я была так напугана, что и не вспомню теперь.

Никифоров ставит чашку на подоконник, так и не притронувшись к чаю, а сам присаживается на стул рядом с Пашей.

– Паша, милая, нужно обязательно вспомнить, что вам сказал перед смертью Емельянов. Это очень важно. Такой человек просто так бредить не станет. Если он говорил, значит, хотел, чтобы вы это запомнили и передали.

Паша пытается вспомнить последние слова умирающего Емельянова, но каша, образовавшаяся из событий сегодняшней ночи, мешает ей это сделать. Она качает головой.

– Он считал.

– Считал? – Удивляется Никифоров.

– Или мне показалось. Нет. Не помню.

– Вспоминайте.

Паша пытается вспомнить, но ей мешает Любушкин, который без стука врывается Любушкин.