По дорогам России от Волги до Урала - Поль Лаббе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во дворе монастыря на открытой площадке перед портиком церкви священники распевали молитвы, за стенами стояла тишина, толпа застыла в смирении, но слабый шум от нее все же доходил до нас. Монастырский двор был слишком мал для того, чтобы вместить всех желающих. Мы оказались в положении осажденных. Над нашими головами плыли облака пыли, через которые с трудом пробивались солнечные лучи.
Пока суть да дело, я осмотрел монастырское кладбище, обратив внимание на примитивные по содержанию надгробные эпитафии, изобилующие орфографическими ошибками, погулял по кедровому и еловому парку, а затем вышел на главный двор. Из подворотни виднелось множество переминавшихся ног. Внезапно во двор залетела палка, и вскоре ее владелица, довольная своей выдумкой низкорослая крестьянка, чтобы ее достать, пролезла под воротами и оказалась внутри монастыря. Ее примеру тотчас же последовала другая, затем полезла женщина постарше, но, обладая пышными формами, она смогла протиснуться в подворотню только наполовину и застряла, став похожей на большую жужжащую муху, живьем пригвожденную к картонке коллекционера. Чтобы освободиться, ей приходилось грести, как пловец, руками, вызывая у окружающих смех, но все было тщетно.
На следующий день икона прибыла в город и сразу была помещена в соборе Казанского кремля. Кремлевские ворота находятся на почти прямоугольной площади, рядом расположены музей и здание городской Думы[89], откуда открывается вид на степь. Из окна городского органа власти я долго смотрел на толпу. У русских она совершенно не похожа на нашу, она более пестрая, состоит из ярко одетых мужчин и женщин, но не столь эмоциональна, не блещет радостью, не извергает неожиданные и озорные шутки, как наша, готовая хохотать над чем угодно. У русских людское скопище зачастую напоминает религиозную общину: оно легко управляемо и монолитно, что стороннему наблюдателю может показаться демонстрацией истинного величия.
Вслед за главным соборным колоколом зазвонили все городские колокола. Солнце сияло на инструментах военного оркестра, встречавшего у ворот кортеж с иконой. Величественно, в сопровождении духовенства, окруженный хоругвями, медленно прошел архиерей, и толпа, прежде почти безмолвная, вовсе затихла. Мужики первых четырех рядов крепко сцепили руки, чтобы сдержать напор тысяч людей. Вдруг по собравшимся, застывшим в тягостном ожидании, пробежал трепет. Людская масса содрогнулась и охнула: то явилась святыня!
Впереди нее шли губернатор и городской глава, оба при полном параде. В былые времена они сами несли ее в Казань. Архиерей склонился перед образом и помолился. Стоящие рядом с ним чиновники опустили головы, городской глава и сотрудники администрации встали перед иконой на колени, после чего архиерей широким жестом благословил народ.
Зрелище было незабываемым – белые стены кремля, костюмы, позолоченные ризы сияли в лучах солнца, тысячи обнаженных голов склонились ниц, тысячи рук в едином порыве творили крестное знамение…
Во время своих долгих странствий по европейской части России и Азии я не раз был свидетелем подобных празднований, которые, как правило, заканчиваются массовой пьянкой и громкими песнями находящихся в невменяемом состоянии мужиков и – да, увы! – баб. Я ожидал, что и на этот раз все завершится этим, но к моему великому удивлению вечером в городе стояла тишина, было безлюдно и ничего не напоминало о недавнем торжестве.
Предчувствие меня не обмануло: шагая при свете луны вдоль кремлевских стен, я наконец увидел, как пьяненький мужичонка, распевая песню, изо всех сил карабкается по склону кремлевского холма, всякий раз кубарем скатываясь вниз. Отлежавшись, он, продолжая что-то орать, возобновлял свои попытки. В одну из них он едва не попал под экипаж, в котором проезжал полицейский чин. Взбешенный этим, страж закона выскочил из повозки и схватив пьяницу за шиворот, бросил его к себе. Упершись ногой в грудь выпивохи, чтобы тот не выпал по дороге, полицейский приказал кучеру ехать в ближайший околоток. Каково было видеть все это! С одной стороны коляски свешивались ноги, а с другой голова несчастного. Немного очухавшись, пьяница вновь заорал свою песню.
Наступила ночь. Гуляя вокруг кремля, я различил во мраке несколько живых силуэтов. От них отделилась девушка, которая подошла ко мне и попросила милостыню. Оказалось, что она была с молодым человеком и дряхлым стариком. По словам девушки, они пришли из Симбирской губернии. В молодости их дедушка видел столько чудес, сотворенных Смоленской иконой Божией Матери, что, несмотря на свой возраст, болезни и немощь, решился прийти в Казань, чтобы выздороветь от лицезрения святыни. Но сейчас он просто сидел на краю какой-то ямы. Я спросил, стало ли ему лучше, но ответа не получил.
– Не могу знать, – по-армейски ответил за него парень.
– Он говорил, – добавила девушка, – что мучения его прошли. Сейчас он, кажется, спит и, возможно, видит во сне праздник и Божию Матерь, которая излечила его!
Я дал девице несколько монет и пошел прочь, представляя, как сейчас из пустынной и спящей Казани по всем дорогам и во все концы тянутся домой больные и измученные паломники, получившие небольшое утешение, такие, как этот молчаливый старик; обессиленный и, возможно, доживающий последние дни, он перед уходом в мир иной будет вспоминать весь блеск сегодняшнего празднования, великолепие позолоченных риз и сияние серебряных окладов икон.
Глава третья
Развалины Болгара – Русские крестьяне – Самара – Переселенцы
Приблизительно в восьмидесяти пяти километрах от Казани в Волгу впадает ее главный приток Кама, которую местные мусульмане называют Белой рекой. Ее протяженность составляет 1872 км, она имеет большое хозяйственное значение, так как орошает плодородные равнины и соседствует с богатыми месторождениями полезных ископаемых; большие пароходы поднимаются по ней до красивого города Пермь, а ее главными притоками являются Вятка и Белая.
Между Казанью и устьем Камы берега Волги покрыты сосновыми и еловыми лесами, здесь встречаются прекрасные дубы и заросли лещины, из которой местные крестьяне изготовляют масло.
В тридцати километрах ниже устья Камы находится пристань Спасский Затон[90], рядом с которой на левом берегу реки виднеются развалины Болгара. Эта станция состоит из причала и нескольких ветхих деревянных сараев, обслуживающих городок Спасск[91], уездный центр Казанской губернии. В этих местах
