День после ночи - Анита Диамант

– Доброе утро, милая, – приветливо поздоровалась Алица Гилад, медсестра, работавшая тут по будням. – Хорошо, что ты сегодня рано, а то скоро к нам ребятишки на прививку нагрянут.

Через несколько дней после приезда в Атлит Леони попросилась в клинику волонтером. Сказала, что всю жизнь мечтала стать медсестрой. Но Алица недвусмысленно дала ей понять, что не может доверить серьезное дело столь юной хорошенькой девчушке, и определила ее на самую грязную работу: мыть полы, выносить мусор, протирать инструменты. И все же Леони вскоре доказала, что на нее можно положиться. Она не пугалась вида крови или блевотины, умело управлялась с плачущими малышами, успокаивала расстроенных мамаш. Алица поручала ей все более ответственные задания и в конце концов начала относиться к ней как к своей протеже.

Леони радовалась возможности заполнить долгие томительные дни, радовалась и крепнущему расположению Алицы. Но тут оказалось, что все лекарства, даже аспирин, хранятся строго под замком. Леони очень расстроилась. Достать дозу пенициллина здесь было невозможно.

– Сегодня доктор Герсон приезжает? – спросила Леони, надевая фартук.

Она познакомилась со всеми врачами, работавшими жв Атлите, и решила довериться одной из двух женщин-докторов, сдержанной и молчаливой швейцарке.

– Вряд ли мы ее еще увидим, – сказала Алица. – Доктор Герсон получила отличную работу в Тель-Авиве.

– Повезло ей, да? – заметила Леони, изо всех сил стараясь скрыть разочарование.

– А зачем она тебе? – поинтересовалась Алица, готовя вакцину. – Тебе что-то нужно? Может, я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Нет, – покачала головой Леони. – Я просто подумала... Ну, я собираюсь изучать педиатрию и хотела узнать ее мнение.

– Ты беременна? – спросила Алица, понизив голос.

– Нет.

– Венерическое подхватила?

Леони поежилась.

– Не переживай, – сказала Алица. – Ты не думай, ты не одна такая. В жизни не догадаешься, кого мне тут только не приходилось пичкать лекарствами! Некоторых ты отлично знаешь. И даже кое-кого из персонала. – Она положила руку ей на плечо и добавила: – Имен не назову. Ни за что.

Дверь настежь распахнулась, и в комнату торжественным маршем протопала стайка ребятишек под предводительством трех подростков-волонтеров из соседнего кибуца. Девочки пытались заставить ребятню распевать алфавит на иврите, хотя некоторые малыши едва выучились ходить.

При виде детишек Алица моментально расплылась в улыбке.

– Вы мои сладенькие, – пропела она. – Сладенькие, как конфетки. Так бы вас и съела. Вы поглядите, какие щечки! Ну прямо яблочки!

Как хорошо, что они не знают иврита и не понимают, о чем она говорит, подумала Леони. Они бы решили, что эта толстая тетка со смешным пучком на затылке и желтыми зубами проглотит их, как злая ведьма из сказки про Гензеля и Гретель.

– Не волнуйся, – прошептала ей Алица, готовя инъекцию. – Как закончим с малышами, сразу займемся твоей болячкой.

У Леони отлегло от сердца, и в то же время ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Как ни претило ей посвящать Алицу в свои дела, но, по крайней мере, она вылечится и Шендл ничего не заподозрит.

Первая малышка ударилась в слезы, испугавшись прививки, и вся группа моментально заголосила следом. Они ревели все громче и безутешней, и даже обещания дать потом конфетку не могли унять малышей. Каждый следующий ребенок сопротивлялся и верещал яростней, чем предыдущий, и, пока Алица подбиралась к бедняге со шприцем, Леони, заламывая ему руки, чувствовала себя изувером. В конце концов, последнего малыша привили и всю ораву вывели на улицу, где каждому выдали американский леденец. Слезы на их щеках мигом высохли.

– Я нам с тобой две красненькие заныкала, – сказала Алица, одну конфету сунула в рот, а другую протянула Леони.

Они молча прибирались в комнате, зажав зубами белые бумажные палочки. Леони оглядывалась на медсестру, надеясь, что та вернется к их разговору, но тут в комнату ворвалась ватага потных мальчишек, крича что-то во все горло на неразборчивой мешанине идиша, иврита, польского и румынского.

В самой гуще сутолоки находился бледный худенький паренек с залитым кровью лицом.

– Он упал! Гол забил и упал, – доложил один из ребят постарше. – Говорил я ему, что он еще маленький, чтобы с нами играть, а он все ныл и ныл и упрашивал, пока я ему не разрешил. А он упал и башкой ударился.

– Где он? – донесся с улицы женский голос. – Дэнни? Как ты?

Леони не сразу узнала ее. Должно быть, Тирца вымыла голову. Волосы еще не высохли и свисали рыжевато-золотистыми влажными прядями. На кухне Тирца всегда стягивала их узлом под черной косынкой и от этого казалась суровой старухой, ничего общего не имеющей со взволнованной красавицей, прибежавшей спасать сына.

– Что за бардак в клинике! – прикрикнула Алица. – Леони, выведи этих дикарей. Немедленно!

Леони схватила коробку с леденцами и помахала ею над головами ребят.

– Кто хочет конфет, за мной на улицу! – объявила она, и они послушно, словно утята, потянулись следом.

Когда Леони вернулась, Дэнни уже лежал на кушетке. Рядом сидела Тирца и прижимала к его голове компресс.

– Ерунда, царапина, – сказала Алица. – Выглядит страшновато, потому что на черепе, а там всегда кровь хлещет.

Тирца нахмурилась, явно не доверяя столь легкомысленному диагнозу. Впрочем, хмурилась она по любому поводу.

Юные обитатели лагеря всегда радовались, когда сын Тирцы приезжал на побывку из кибуца, откуда-то с юга. Приезжал он каждый месяц, и это значило, что хоть раз за время его пребывания на сладкое будет пирог. Кроме того, его приезды давали пищу для пересудов в столовой. Новички придумывали сплетни, одну нелепей другой, про суровую женщину из Еврейского комитета, хозяйку кухни. Кольца на пальце у нее нет, – значит, Дэнни внебрачный ребенок? Или, может, она вдова? Или муж развелся с ней? Суп ему, наверное, пересаливала. Или крутила шашни с другим?

Очаровательному сынишке кухарки было семь лет от роду. День-деньской Дэнни носился по лагерю и играл со всеми детьми в Атлите. С малышами он катал шары или играл в салочки, встретив ребят своего возраста или постарше, с радостью включался в их состязания и матчи.

Тирца погладила сына по шее.

– Может, ему швы наложить? Когда доктор приедет?

– Доктору здесь делать нечего, – решительно отрезала Алица. – Кровотечение прекратилось, рана у самых корней волос, так что шрама никто не заметит, если он вообще останется. – И достала из ящика стола кусочек шоколада. – Ну, Дэнни, вот тебе конфетка. Ты прямо храбрец у нас! Как думаешь, твоя мама тоже заслужила конфету? Она-то у нас совсем не такая храбрая.

В открытую дверь постучали, а затем кто-то спросил по-английски:

– У вас все в порядке?

– Да, капитан, – ответила Алица.

– Полковник, – поправила ее Тирца.

– Как мальчик?

– С ним все хорошо.

Полковник Джон Брайс, начальник британского лагеря, снял фуражку и вошел в комнату. Это был невысокий человек в отполированных до зеркального блеска ботинках. Он коротко поклонился Алице.

– Врач нужен? – спросил он на иврите.

– Нет. С ним все в порядке, – ответила она.

Офицер повернулся к Дэнни:

– Как ты себя чувствуешь?

Дэнни улыбнулся и отрапортовал по-английски:

– Чувствую себя отлично!

Обитатели лагеря ненавидели Джона Брайса исключительно из принципа. Его нельзя было назвать ни ограниченным, ни мстительным, и он предоставлял Еврейскому комитету полную свободу действий в лагере.

И все-таки он слыл дураком и педантом – за то, что настаивал на неукоснительном соблюдении всех предписаний и правил, тем самым вызывая массу затруднений и проволочек, которых при более снисходительном начальнике удалось бы избежать.

Известно о нем было немного: кадровый офицер, возраст около пятидесяти, лицо в морщинах, много лет служил в Индии. Во время войны с немцами сражался в Северной Африке, а заканчивал военную карьеру здесь, в Палестине.

Их отношения с Тирцей были столь очевидны, что Леони смущенно отвернулась. Она даже немного завидовала этой паре. Как романтично, подумала она, ведь он здорово рискует, выставляя напоказ свои чувства и прибежав сюда сломя голову, чтобы быть рядом с ней. Тирца не сводила глаз с Дэнни, так что прочитать что-либо по ее лицу было практически невозможно.

– Ну что ж, – сказал полковник Брайс, видя, что делать ему здесь больше нечего, – будь молодцом.

Алица еще раз осмотрела Дэнни и сменила повязку, наложив другую, поменьше.

– Жуть какая рана, все девчонки в обморок попадают, – улыбнулась она, ущипнув мальчика за щеку. И взглянула на Тирцу: – Подержи его в постели до конца дня, а утром пришли ко мне, я его быстренько осмотрю. И не переживай ты так! Мальчишки есть мальчишки. Они вечно шишки себе набивают. До свадьбы заживет. И не вздумай посадить его под стеклянный колпак.