Новая сестра - Мария Владимировна Воронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе придется подчиняться докторам, хотя ты сама без пяти минут доктор.
Катя засмеялась:
– Спасибо, Таточка, что обратила внимание на этот момент. До сих пор я не думала об этом. То есть о том, что это унизительно.
– Ну рано или поздно до тебя бы это дошло, так что подумай сейчас.
– И что подумать?
Тата засмеялась своим сочным, басовитым, совсем не подходящим сухонькой старушке смехом:
– Что не выслали нас к черту на рога, и на том слава богу.
– Ладно.
– Знаешь, Катенька, долго сей бардак продолжаться не может. Это я тебе говорю как врач. Здоровый человек не может долго сходить с ума, так что коллективное безумие пройдет, как всякая эпидемия, и ты тогда спокойно вернешься в институт. Сейчас надо только пересидеть, переждать немного. Считай это чем-то вроде карантина.
– Хорошо, Таточка.
– Три курса у тебя в активе есть, этого никак не отменишь, и ты восстановишься, как только режим перестанет шарахаться от каждого куста.
– И ты вернешься, Таточка.
– Ну я-то, может быть, и не захочу, – Тата снова засмеялась, – стыдно сказать, но похоже, я начинаю постигать прелести безделья. Кое-какие чудом уцелевшие цацки позволят мне наслаждаться праздностью не сидя у тебя на шее…
– Таточка, о чем ты говоришь! Мы прекрасно проживем на мою зарплату.
– Или так. А бриллианты пойдут тебе в приданое. Я же буду спать до полудня, читать романы, до которых у меня никогда не доходили руки, и обязательно заведу кота. Если заскучаю, напишу учебник по хирургии и стану его подпольно распространять среди студентов. Надо же им как-то будет вправлять вывихнутые бесенковским творением мозги! Короче говоря, найду чем заняться. И ты не унывай!
– Я и не унываю, – заверила Катя, вдохнув поднимающийся от картошки ароматный парок. Бог знает, как это у нее выходило, но Тата умела любое блюдо сделать аппетитным, а любое занятие интересным.
– И правильно! Лови момент, присматривайся, опыт в операционной тебе ой как пригодится потом, каким бы врачом ты ни стала, хоть терапевтом, хоть рентгенологом, хоть кем.
– Даже психиатром? – засмеялась Катя.
– Психиатром особенно! А как ты думаешь? Вдруг окажешься в глухой деревне, а там бац, и аппендицит! Или, того хуже, ущемленная грыжа. Тут в смирительную рубашку не завяжешь, душа моя, хочешь не хочешь, а берись за скальпель!
Картошка, которую обе любили и за вкус, и за простоту приготовления, быстро закончилась, и Катя, убрав со стола, подала чай. Его пили на диванчике, который ночью служил Кате постелью, а роль чайного столика исполняла табуретка. Главное – принцип и ритуал, а остальное приложится, говорила неумолимая Таточка, когда Катя ленилась крахмалить скатерти или считать угол их единственной комнаты изящной дамской гостиной.
– Не унывай, душа моя, – повторила Таточка неожиданно мягко и тихо, – в конце концов, никогда так не бывает, чтобы жизнь строилась в точности по твоим чертежам. Какая бы ни была, а все не такая, как ты думала, правда?
– Наверное, Таточка.
– Уж ты мне поверь. Остается только ценить текущий момент и делать то, что ты можешь делать. Банально, но другого рецепта счастья я не знаю.
– Я стараюсь, – вздохнула Катя.
– А я вижу. Иначе давно бы уже сдала тебя в детский дом, – хмыкнула Тата, – нюни мне тут не нужны.
– Не сдала бы.
– Сдала.
– Нет. Я только потому и не нюня, что знаю, что ни за что бы ты меня никуда не сдала.
– Ладно, Катенька, хватит с меня комплиментов. – Тата погладила ее по плечу. – Мне нужно с тобой обсудить один деликатный вопрос. Надеюсь, ты спокойно отнесешься.
– Что случилось? – сердце Кати на секунду сжалось от дурного предчувствия, но Тата улыбалась спокойно и ласково.
– Не бойся, пока совершенно ничего. Но может, если я тебя не предостерегу со всем присущим мне тактом и гигантским опытом любовных отношений, – заявила Тата торжественно, но не выдержала и расхохоталась.
– Да что?
– Пожалуйста, Катенька, пообещай мне одну вещь. Не влюбляйся в Константина Георгиевича.
– Я? Да зачем мне это?
– Зачем или ни за чем, а просто не влюбляйся, и все. Это, между прочим, не так-то просто будет тебе сделать, как ты думаешь. Вы станете много времени проводить вместе, а он парень обходительный, роскошный мужик и вообще настоящий душка!
– Если уж на то пошло, он скорее похож на черта, – фыркнула Катя, которой доктор Воинов до этого момента казался пожилым и вообще не слишком нравился.
– Так я тебе о чем и говорю! – засмеялась Тата. – Дьявольская красота – это настоящий девичий магнит. По своей наивности ты можешь принять обычную любезность за знаки внимания и вообразить себе романтику там, где ее в помине нет. Кроме того, ты, к сожалению, не знала своего отца, и, согласно беспощадной теории Фрейда, можешь искать замену отцовской фигуре, влюбляясь в состоявшихся мужчин старше себя.
– Фу, какая гадость.
– Согласна. И тем не менее нельзя этот фактор сбрасывать со счетов. Не надо смущаться, ты юная девушка, в твоем возрасте влюбляться совершенно нормально и необходимо. Я прошу тебя только об одном – не в Константина Георгиевича. Выбери себе какой-нибудь другой объект. Ты, в конце концов, идешь работать в академию, а там в чем в чем, а в роскошных самцах недостатка не наблюдается.
– Хорошо, Таточка. Я постараюсь.
– Будь любезна. Приложи все усилия, потому что за Воинова я ручаться не могу. Вроде бы он ни в чем таком не замечен, но не будем забывать, что он женился на своей операционной сестре, а следующая у него была старше антисептики и страшнее гангрены. Бедняга может и не устоять перед юной красоткой после такой долгой аскезы. Будь стойкой, Катенька, пожалуйста! Любой другой доктор, только не он!
Катя заверила, что с Константином Георгиевичем ее будут связывать только рабочие отношения. Бедная Тата, волнуется о невозможном, не знает, что Катино сердце разбито и больше она никогда ни в кого не влюбится.
– Пожалуйста, сдержи обещание! Он ведь сильно рискует, помогая нам. И если мы отплатим за его заботу разрушением его семьи, это будет с нашей стороны так некрасиво, что и слов подходящих не подберешь.
– Таточка, я клянусь…
– Ах, Катя-Катя, дорогая ты моя, – Тата вдруг взяла ее за плечи и взглянула в глаза грустно и ласково, – сиротская твоя доля…
Катя даже рассердилась:
– Тата, какая доля! Я у тебя жила как у Христа за пазухой!
– Надеюсь,
