Иная вечность. Избранное - Ольга Нацаренус

Теперь всё завершилось, закончилось… Сейчас я рядом с тобой, я принёс тебе розу. Большой белый бутон венчает шипы и изящные изумрудные листья… Она одна – такова всегда была негласная условность наших с тобой дней, некий ритуал, по которому никогда не имел я права на кричащий пышный букет, вмещающий в себя шквал признаний и страсти. Эта роза, как и прежде, для тебя. Холодный серый гранит твоего надгробия надёжно сохранит её нежность в твоей, иной Вечности. Я слишком долго ждал… Я уничтожен…

Холод

Ты помнишь тот вечер, когда Холод впервые проник в твой дом? Мерзкими влажными змеями выполз он из-под кожи обоев комнаты, по дощатому полу, застеленному ковровой дорожкой устремился к старинному креслу и уверенно обвил твои ноги, моментально забрав тепло и комфорт мягких вельветовых тапочек. Ты не испугался, не удивился, не прогнал его – ты был готов принять его, и принял сердцем, душой…

Когда закончились сигареты и коньяк, лунный свет уже вовсю лизал твой письменный стол, вырывая из полутьмы очертания распахнутого ноутбука и множество разметавшихся страниц законченного романа. Ты подошёл к окну и попытался прочитать ночь: чёрное безоблачное небо в бриллиантовой россыпи недостижимости, пушистые хлопья увлекаемых ветром снежинок, голубые тени сугробов, тянущиеся от калитки, по обе стороны расчищенной дорожки, а за забором – дачный посёлок, дышащий глубоким зимним сном, покинутый своими обитателями до ранней весны, ежегодно приносящей в застывший летаргический мир игривое щебетание крылатых, разнообразие оттенков зелёного и помпезную сочность раскалённого солнца…

Рано утром раздался телефонный звонок… Вероника… Ты не ответил, ты не хотел ни с кем говорить. Холодная смятая постель пленила твоё расслабленное тело, сдерживая импульсы воли и желаний. Вероника не будет названивать долго. Она из той категории женщин, которая в подобной ситуации может воспроизвести лишь одну мысль: «Всё понятно, он сейчас не один… Новая подружка…» Ты лежал и вспоминал историю отношений с ней. Вспоминал спокойно, не утомляемый биением растревоженного болью сердца. Абсолютно ровно… Неожиданно её имя разложилось надвое – Вера и Ника. Это вызвало скупую улыбку: вполне земная Вера, чистящая перед сном зубы, постоянно опаздывающая на работу в издательство, в бигуди творящая у грязной плиты мутный борщ, раскидывая при этом куда попало пепел с тонкой сигареты… И Ника – кокетливая, с загадочным взглядом, шикарной улыбкой и раскрепощёнными движениями рук, не знающих отказа. Прелестная бабочка, Ника – тонкое, эфемерное существо на высоких неустойчивых каблуках, легко вселяющее дьявола в расплавленную плоть самоуверенных самцов… Вне всяких сомнений тебе не нужна ни та, ни другая. Вперемешку с хриплым кашлем из тебя вырвалось лишь шипящее: «дурь какая-то…», и мобильный телефон полетел в стену…

Ближе к полудню приехал Меерсон. Вечером ты не вспомнил про открытую настежь калитку и ключ, торчащий в двери твоего дома, поэтому твой гость беспрепятственно донёс рыхлый снег на своих сапогах до мрачных пределов зашторенной комнаты, до плоскости твоего лежбища. Меерсон долго размахивал длинными худыми руками, грязно возмущался, что не смог дозвониться до тебя, что следует выкинуть хандру к чёртовой матери, наплевать на всё и продолжать жить дальше, не копаясь и не ковыряясь в мусоре, прилипшем к уставшему мозгу. В грубой форме прозвучало напоминание, что через три дня надлежит сдать законченный роман, а ты непозволительно раскис и выпал из темы… Но ни одно действие, ни одно слово голоса незваной совести не смогло поколебать тебя в эти минуты, ты не выдавил из себя ни одного звука, через край переполненный вязким безразличием и отрешённостью… Бросив на письменный стол начатую пачку «Мальборо», Меерсон процедил через плечо безнадёжное «шлимазл!» и удалился прочь…

Приближался вечер. Комната твоя наполнилась множеством седых завитков едкого табачного дыма. Вероятно, мысли выглядели точно так же. Немые рассуждения плотно наполнили воздух. Это были размышления о завершённости, пронизывающей твой маленький хрупкий мир. О фатальной двуликости её смысла. С одной стороны, ты видел великолепный, сияющий триумфом результат воплощения идей, мыслей, образов… Завершённость, как отражение максимальной наполненности, законченности… Как венец любому творению, поступку… Другая же сторона её была еле уловима разумом, но легко читаема душой. В который раз ты осознал то, что завершённость проявляется сразу же по окончании магии произведённого действия и несёт в себе трагический оттенок. Полная реализация и окончательная сформированность замысла, помимо удовлетворения, влечёт за собой покой, отрешённость, а иногда отвращение и безразличие. Творческая энергия, обретя форму, навечно застывает в неизменности, словно капля янтаря под щедрым солнцем, небрежно омытая водами прибоя. Завершённость навсегда разлучает автора с результатом воплощения его замысла. Они перестают находиться друг в друге, взаимодействовать, и каждому уготована своя дорога…

Ты размышлял и анализировал свою жизнь. И конечно же, проекция завершенности ложилась не только на плоды твоего литературного опыта… Ты вспоминал как завершались многие отношения, чувства, жизни близких тебе людей. Как завершались дни, месяцы, годы непрерывного стремления к теплу, к пониманию и любви, то и дело принося за собой апатию, ощущение никчёмности и покинутости. Бесконечный бег за собственным хвостом, за тем, что оставлено позади, что прожито, пе-ре-жи-то… Зачем? Если каждый новый эпизод твоего бытия мгновенно становится прошлым, легко минуя своё завершение…

Ледяная вода, оплавив изящные грани хрустального бокала, больно обожгла горло и вызвала омерзительный страх. Тонкие белые пальцы Холода тронули твою спину и нежно сомкнулись на шее… Что-то оборвалось внутри тебя, закончилось. Казалось, стоит только потянуть за свисающую с рукава твоего свитера ниточку, и тут же, петля за петлёй, ты будешь распущен весь, без остатка, и смотан заново, вполне логично превратившись в мёртвый чёрный клубок…

Ты устал, парень, просто устал, и колючий Холод отвратительно настойчиво жрёт твою душу! Долгие годы скитаний по неизвестности, поиски смысла происходящего, невольное обучение смирению и покорности перед высокими стенами обстоятельств, суета повседневности – это твой путь. Путь в бесконечность, оставляющий в тебе только истинное, имеющее право на жизнь, главное. Без уроков завершённости не может произойти ни одно рождение нового. И это надо уметь понять и принять. Боль, потери, уныние, бездействие – не смерть, а лишь инструмент для перехода по ступеням твоего бытия. И во многом зависит только от тебя, ведут ли эти ступени вверх, или уходят вниз, в темноту… А теперь просыпайся! Эй, слышишь? Просыпайся! И не смей хватать меня за крылья! Я так же, как и ты, умею испытывать боль!.. Советую почаще просить Всевышнего о том, чтобы я не устал от тебя…

Человек открыл глаза, заслонил ладонью искажённый зевотой рот и потянулся, стараясь поскорее выгнать чувство онемения, неприятно сковавшее его руки и ноги. Сон совершенно неожиданно овладел Человеком в салоне его автомобиля, припаркованного недалеко от издательства. Именно к этому месту каждую пятницу, ровно к восемнадцати ноль ноль, спешила молодая женщина, игриво выстукивая тонкими нервными каблучками в направлении обнажённого мужского сердца. До запланированной встречи оставалось ровно семь минут, когда Человек уверенным движением вошёл ключом в замок зажигания, выжал до пола педаль газа и вперемешку с хриплым кашлем тихо прошептал:

– Вера… Ника… Нет, безусловно, не та, и не другая…

Осень

Кажется, что всё ещё так же, как летом. Кажется, что так… Только чуть прохладнее от земли, чуть влажнее. Не видно бабочек и стрекоз, загадочно танцующих в золотых солнечных нитях, пронизывающих стекло моего окна. Вслед за жаркими днями улетели звонкие птичьи голоса, оставив после себя печаль пустых холодных гнёзд. Небо нахмурилось, отяжелело и мрачно нависло над лесом, строго сторожащим жёлтую брошенность уснувшего поля… Незнакомый голос тихонько, нараспев произнёс моё имя… Нет… Показалось…

Воды озера сделались чёрными и густыми, и не плещутся уже в них дикие утки, не видать уже изумрудной головушки красавца-селезня у мостков. Чуть слышный скрип доносится из могучих, мускулистых ветвей старого дуба. Тысячи красных и рыжих листиков его зашептали, забеспокоились и вмиг выпустили из своих объятий несмелый случайный ветерок. По дорожке, между оставленными теперь дачными домиками, уверенно расхаживает ворона, то и дело роняя небрежность доставшегося ей громкого резкого голоса. И вот уже первые капли дождя на её перьях… Ещё тёплые капли…

Ос-се-нь-нь…

В междувременье

– Полина, я попрошу вас рассказать нам о себе и о том дне, когда всё произошло. Каким тот день был для вас? Что удалось запомнить?.. Присядьте в это кресло, Поли на, здесь вам будет удобно. И прекратите дрожать, словно осиновый лист! Нет никакого смысла нервничать.