Иная вечность. Избранное - Ольга Нацаренус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Комсомольская…»
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время, и ты познаешь ремесло. Твои исключительные возможности найдут своё отражение в музыке. Какое чудо, волшебство, воспринимать гармонию звуков кончиками пальцев, ритмом сердца, дыханием! Какое наслаждение ловить приходящее извне и упорядочивать в сотни великолепных аккордов-соцветий!.. Но ты можешь распорядиться своей жизнью иначе… Твоим ремеслом станет причинять боль, отнимать, переходить границы дозволенного, сеять вокруг себя зло. Ты будешь отвержен родными, проклят близкими, но уважаем подобными себе, то ли от безысходности, то ли от фатального надрыва сущности своей сбившимися в серые стаи, навсегда оста вившие белый свет…
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Курская…»
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время, и ты вспомнишь, что такое ждать. Да, да, я не ошибся, именно вспомнишь, потому что будешь хорошо знаком с этим чувством. Абсолютно любой душе на том ли, на этом ли свете, никогда не удастся из бежать ожидания. Оно может быть приятным или утоми тельным, безликим или тягостным, может придавать раз личную окраску твоему настроению, но всегда будет под водить черту в твоём существовании. Так выражает себя время осмысления текущего, происходящего сейчас. Не зримая грань – объяснение ошибок и предшествующих ожиданию поступков. Это – предоставленное тебе время для размышления, поиска нового и понимания надобности давно забытого и брошенного…
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Таганская…»
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время, и, блаженно улыбаясь, ты подставишь лицо каплям тёплого весеннего дождя. Кропотливо со тканная из радужных чувств, ярких событий и благополу чия, жизнь будет нести тебе миллионы радостных минут. Большая, дружная семья, надёжные соратники, удачно по строенная карьера, достаток – ощущение незыблемой постоянности и уверенности в завтрашнем дне… Но может случиться так, что в ту весну ты будешь буквально пропитан болезнью и, попав на улицу после длительного заточения в клинике, поймав несколько капель дождя на из мученное лицо, ты нелепо улыбнёшься и еле слышно про шепчешь: «Ничего, ничего, всё ещё наладится… Я сильный, я справлюсь, обязательно справлюсь…»
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Павелецкая…»
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Придёт время, и… время для тебя закончится. Ты благополучно уйдёшь от глубокой старости, в окружении нежно любящих потомков, давно уже проводив из жизни милую жену и верных друзей. Уйдёшь тихо и спокойно, в глубоком безмятежном сне, достойно завершив череду поступков, событий, свершений и многогранных эмоций… Но нелепость обстоятельств и великое зло человечества – война, могут распорядиться твоим временем совсем иначе… Твой сорок второй день рождения… Горящий самолёт стремительно несётся к земле. И нет никакой возможности ничего изменить, исправить, отредактировать… Реальна лишь неистовая сила твоих рук, держащих штурвал и твой безумно страшный крик, разрывающий глухое пространство чужого неба: «Мама-а-а, я жить хочу-у-у!»…
Последняя секунда легко соскользнёт по стеклянному конусу песочных часов и сольётся с вечностью…..Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Добрынинская…»
…Тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х, тата́ – тата́х-х…
– Теперь же мы должны расстаться. Ты выйдешь на следующей станции и покинешь метро. С последней ступенью, ведущей вверх, ты окажешься в ином, и тут же утратишь способность воспринимать твой нынешний мир. Долгих сорок недель надлежит провести тебе в полной темноте, содержащей в себе лишь тёплые воды и доносящиеся извне незнакомые ранее звуки. Новая жизнь разбудит в тебе желания, любовь, страх и заключит все эти чудесные цветы бытия в венок великого терпения.
…Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..
«…Станция Октябрьская. Осторожно, двери закрываются…»
Я стремительно вылетаю из вагона, двери за мной с грохотом смыкаются. За спиной уже начинает разбег неутомимый поезд, увлекая моего спутника в тёмный тоннель неизвестности… Поправив на плечах рюкзак и убрав книгу во внутренней карман куртки, я направляюсь сквозь пустоту станции туда, к лестнице вверх… Не оборачиваюсь, уверенно набираю темп. Вот они, обещанные ступени: первая, вторая… седьмая… одиннадцатая… Внезапно волна холодного свежего ветра проносится совсем рядом: «Помни, что я всегда буду молиться за тебя!..»
Реквием
Я ждал, я слишком долго ждал… Теперь всё смято, скомкано и разрушено… Разрушено даже то, чему только предстояло случиться, что нелепо зарождалось хрупким зёрнышком и имело право на жизнь. Я сломлен, раздавлен и уничтожен. И не отыскать в целом мире той ниточки, до которой дотянуться бы рукой. Не схватить, а просто дотянуться, чтобы кончиками пальцев суметь услышать небо, чтобы познать снова и снова обжигающую мудрость Солнца, восходящего из глубин Океана, чтобы ощутить биение своего сердца так, как это было раньше, когда была другая Вечность…
Сегодня, прежде чем уйти от Тебя, я хочу говорить. Говорить, а не молчать, как это было долгие годы. Мир обрушился мне на плечи, и не суждено найти уже более сил, чтобы выползти из-под этих обломков…
Помнишь ли ты наши первые встречи? Я робко выводил твой профиль карандашом, смущаясь и краснея, будто ребёнок. А Ты при этом улыбалась, отводя большие серые глаза прочь. Я брал тебя за руку, и это было высоким пределом моих мечтаний! Несколько секунд безграничного счастья, и твои пальцы исчезали из моей ладони, выскальзывая тёплым шёлком, выбираясь крохотным тельцем лесной птички, не признающей надёжности человеческих рук… И тогда рождалась пауза, разделяющая нас бездной непонимания и отчуждения.
А потом ты пила жизнь допьяна, азартно, без тени стеснения и условностей. Более всего ты дорожила свободой, свободой во всём и всегда. Как мне было обратить тебя в иное? Как было научить слушать своё сердце, закрыть душу от бытия легкомысленных наслаждений?
Я обнимал твои колени, а ты самозабвенно смеялась, раскидывая по мраморным плечам каштановые локоны. Ты была далеко… И я ждал, ждал бесконечно и мучительно, истощая себя ночным сумасшествием обид, ревности и злости. И лишь в изнуряющей пытке рассвета снова и снова рождалась иллюзия надежды на взаимность…
Потом появился тн. Откуда? Зачем? И куда с его появлением исчезла твоя блажь свободы? Твои глаза наполнились слезами, ты поместила в своё сердце камень боли и с гордостью стала называть всё это любовью. Мы стояли под летним дождём, и я не понимал происходящего! Я сходил с ума! Я слушал тебя о тем, продолжая трепетать перед каждым твоим жестом, словом, взмахом ресниц… Кем я был для тебя тогда? Могла ли ты понять, что я чувствую? Тем не менее, я продолжал ожидать чуда с надеждой, что скоро всё изменится.
Исчез он так же внезапно, как и появился. Ты, как и прежде, не избегала встреч со мной. Впрочем, эти встречи продолжали дарить мне только лишь безысходность моего положения, несмотря на безграничную радость видеть тебя.
Я жил только тобой, каждый день, каждый час, каждую минуту своего бытия в этом мире. Каждая мысль о тебе заставляла бешено биться моё изувеченное сердце.
Так проходили тысячи дней… День ликовал, но по сроку гасил свои свечи, приглашая Ночь. Ночь смело входила в его объятья, но уже скоро таяла в нежных ладонях ласкового Солнца, и не было завершения этой бесконечной карусели времени…
Мне порой казалось, что мука любить тебя не будет иметь границ, что не дано мне уже испытать в своей жизни иное, светлое чувство. Злая улыбка судьбы! Тебе не нужен был мой тёплый бархатный ветер, играющий в первых лучах Солнца, мои кричащие стоном чайки, парящие над глубокой Водой, моё пламя костра, рождающееся в диких тайнах Заката… Ты отвергала всем своим естеством мой мир – мир моего постоянства и преданности…
Случилось так, что через некоторое время я потерял тебя из виду. Настойчивые расспросы твоих бесчисленных друзей не оставляли мне ни малейшего шанса отыскать твои следы. Я обрывал телефонные линии, я бестолково бродил по тёмным переулкам твоего города, заглядывая в чужие стеклянные глаза случайных прохожих. Витрины магазинов настойчиво отражали мою беспомощность, равнодушно смотря мне в след нелепо наряженными манекенами… Потом Я возвращался в свой дом и писал тебе письма, много-много длинных писем, писем в никуда, рождённых только для того, чтобы безмолвно погибнуть в беспощадном пламени старого камина.
