Мадикен - Астрид Линдгрен

- Ха-ха! Это ты закрываешься, чтобы мы не видели, как ты плачешь! - говорит Лисабет.

Сама она никогда не плачет над песнями, какие бы они ни были грустные. Но Линус Ида уже отложила гитару.

- А теперь вам самое время отправляться домой, - говорит она девочкам. - А то мама начнет беспокоиться, куда вы подевались.

И только тут Мадикен спохватилась: а как же горошина! А доктор! Ой-ой-ой! И как это она все позабыла!

- Скорей, Лисабет! Поторапливайся! Бежим скорее! Вот тебе пальто... Держи! Побежали!

Линус Ида даже растерялась от неожиданности.

- Я же вас не гоню, девочки! Куда такая спешка? - говорит она.

Но Мадикен и Лисабет не слушают, что она говорит. Крикнув торопливо "до свиданья", они ускакали, не успев даже застегнуть пальтишки.

Через пять минут они уже звонят в дверь дяди Берглунда. У Мадикен от быстрого бега снова потекла из носа кровь, и дядя Берглунд, встретив ее в дверях, даже отшатнулся от ее страшного вида.

- Что за страсть такая? - говорит он. - Никак ты с кем-то сражалась?

- А что? Разве заметно? - спрашивает Мадикен.

- Заметно, - говорит дядя Берглунд, и это сущая правда.

Нос у Мадикен покраснел и распух, как картофелина. Ее даже трудно узнать, потому что она совсем на себя не похожа.

Дядя Берглунд ведет девочек в свой кабинет.

- Я ведь думал, что лечиться ко мне придет Лисабет. По крайней мере, мне так сказала ваша мама.

- А что, мама вам звонила по телефону? - спрашивает Мадикен с тревогой в голосе.

- Звонила. И всего лишь три раза, - отвечает дядя Берглунд.

- Ой! - вскрикивает Мадикен.

- Ой! - вскрикивает Лисабет.

- Мама не знала, куда вы подевались, - говорит дядя Берглунд. - Она уже беспокоилась, живы ли вы вообще.

- Да уж живы, конечно, - бормочет пристыженная Мадикен.

Дядя Берглунд усаживает ее на стул и засовывает ей в обе ноздри толстые ватные тампоны. Лисабет смотрит на нее и заливается хохотом.

- С ума сойти, Мадикен! - говорит она. - Ты стала как улитка. Вон у тебя белые рожки торчат.

Но после этих слов Лисабет замолчала, потому что подошел дядя Берглунд и полез ей в нос маленькими смешными крючочками. Это было не больно, но ужасно щекотно. Сначала он полез в правую ноздрю, потом в левую, потом опять в правую.

- Припомни, пожалуйста, в какую ноздрюльку ты засунула горошину! - просит дядя Берглунд.

- Вот в эту, - говорит Лисабет и показывает на левую.

Дядя Берглунд еще раз сует ей в нос свой крючок и вертит туда и сюда, так что Лисабет становится совсем невтерпеж от щекотки.

- Чудеса, да и только! - говорит наконец дядя Берглунд. - Но горошины там нет как нет!

- Конечно же нет! - говорит Лисабет. - Она же выскочила, когда мы подрались с Маттис, раз - и нету!

В этот вечер Мадикен и Лисабет никак не могут уснуть. За день столько всего случилось, и обо всем надо поговорить, лежа в постели!

Конечно, им немножко попало, когда они вернулись домой, но не так чтобы слишком. Мама была рада, что они не совсем заблудились и в конце концов нашлись, а папа только и сказал:

- Сейчас мы девочек быстренько в щечку чмок, потом надаем шлепок, и сразу в постель и спать!

На самом деле девочек только почмокали и уложили в постель без всяких шлепок, а вот спать у них никак не получается, хотя лампа в детской давно уже погашена.

- Можно, я приду к тебе в кроватку? - спрашивает Лисабет.

- Иди. Только смотри, осторожно! Не задень меня по носу, - говорит Мадикен.

Лисабет обещает лезть осторожно и крадучись перебегает из своей кроватки к Мадикен.

- Можно, я лягу головой тебе на плечо? - спрашивает она.

- Можно, - разрешает Мадикен.

Она любит, когда Лисабет кладет головку ей на плечо. Тогда ей кажется, что она совсем большая, а Лисабет очень маленькая, и от этого у нее теплеет на душе.

- Надо бы этой Маттис дать по мордасам, - говорит Лисабет, которая сегодня усвоила несколько новых слов.

- И Мии тоже надо бы дать по мордасам, - говорит Мадикен.

- Каттегоритчески! - говорит Лисабет. - А что, она и в школе такая же дурочка?

- Да вроде того, - говорит Мадикен. - Почти совсем дурочка дурочкой. Можешь себе представить, что она один раз сказала, когда учительница спрашивала нас по Библии?

Нет, Лисабет не может себе представить.

- Понимаешь, там было про то, как Бог создал первых людей. Это было в Эдемском парке. И вот, значит, Мию вызвали рассказать, как он это сделал. Так знаешь, что она сказала?

Нет, Лисабет совсем не знает.

- Она и говорит: "Бог навел на человека крепкий сон, а потом взял ведро и создал женщину"*.

______________

* В Библии сказано: "И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотью. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку".

- А разве не так? - спрашивает Лисабет.

- Ну, знаешь! Ты точно такая же дурочка, как Мия. Он вовсе не ведро взял!

- А что же он тогда взял? - спрашивает Лисабет.

- Да ребро же!

- А откуда он взял ребро? - допытывается Лисабет.

- Ну, почем я знаю! Так написано в Библии. Там же в парке было много зверей, вот он и взял ребро у кого-нибудь!

- А как же тогда зверь? - спрашивает Лисабет.

- Ну, почем я знаю! В Библии об этом ничего не сказано.

Лисабет задумалась над этой историей, а подумав, сказала:

- Надо дать этой Мии по мордасам!.. Выдумала тоже - ведро! Вот уж дурочка!

И девочки дружно решили, что Мия - дурочка. Но тут вдруг Мадикен вспоминает, какое страшное слово сказала Мия. И Мадикен приходит в совершенное отчаянье. Мадикен, конечно, согласна, что Мия заслужила получить по мордасам. Но какой ужас, что ей суждено попасть в ад! И все из-за того, что Лисабет запихала в нос горошину! В сущности, во всем виновата горошина. Иначе они с Лисабет не пошли бы в гости к Линус Иде, и не было бы никакой драки, и Мия не сказала бы такого ужасного слова. Когда Мадикен растолковала сестре, что к чему, та заойкала: "Ой-ой-ой!"

Пораженные ужасом девочки притихли. Обе не знают, как тут быть и как помочь такому горю.

- Давай попросим за Мию прощения у Бога, - говорит Мадикен. - Может быть, это поможет. Сама она вряд ли догадается...

Мадикен и Лисабет складывают руки для молитвы - надо же как-то спасать Мию!

- Милый Боженька, прости на этот раз Мию! Прости ее, пожалуйста!

А Мадикен добавляет:

- Милый Боженька, она ведь, может быть, не нарочно так сказала. А впрочем, по-моему, она и не говорила "чертова кукла"... Вообще-то она, кажется, сказала "черная кукла".

Кончив молитву, девочки почувствовали облегчение. Мия была спасена от вечных мук, и теперь настала пора спать.

Лисабет крадучись перебегает к себе в кроватку. Мадикен осторожно ощупывает свой нос. Как будто бы он стал немного поменьше. Это тоже приятно.

- А ведь сегодня был очень интересный день, - говорит Мадикен. - И если хорошенько подумать, то все только благодаря твоей горошине.

- Вот видишь! Значит, я удачно сделала, что ее запихала, - говорит Лисабет. - Это если хорошенько подумать.

- Да, - соглашается Мадикен. - А если бы ты запихала и другую горошину во вторую ноздрю, то было бы, наверное, еще в два раза интереснее! Ха-ха-ха!

Но Лисабет уже совсем засыпает, и ей не хочется больше ничего интересного.

- Знаешь что, Мадикен, - говорит она сонным голосом. - В моей школе у детей только одна ноздря.

И тут засыпают обе - и Лисабет, и Мадикен.

МАДИКЕН ПРОВЕРЯЕТ СВОИ СПОСОБНОСТИ К ЯСНОВИДЕНИЮ

Мама почему-то не очень любит, чтобы Мадикен ходила в гости к Нильссонам. А для Мадикен их кухня - самое любимое место. Однажды она слышала, как папа говорил маме:

- Не мешай ей туда ходить! Я хочу, чтобы мои дети знали, что люди бывают всякие. Может быть, это их убережет от высокомерного отношения.

Поскольку это было сказано не для ее ушей, Мадикен не смогла спросить у папы, почему ее надо уберегать от высокомерного отношения. Скорее всего, папа имел в виду, что не надо сердиться на дядю Нильссона, если он по субботам бывает пьяный. Мадикен на него не сердится, ведь и он тоже хорошо к ней относится и называет "милой Мадикен из Юнибаккена", и дядя Нильссон никогда не обижает ни тетю Нильссон, ни Аббе.

- Недаром ведь "Люгнет" значит "отдохновение", вот я и хочу, чтобы мне тут хорошо отдыхалось, - говорит дядя Нильссон, укладываясь поудобнее на кухонном диване. - Нельзя же все время трудиться да трудиться, когда-то можно и отдохнуть!

Тетя Нильссон почти всегда понимает, что дяде Нильссону когда-то нужно отдохнуть, и только изредка отказывается его понимать. Когда приезжает мусорщик, тетя Нильссон не хочет сама вытаскивать мусорную бочку к калитке. Тут уж приходится дяде Нильссону приложить руки. Он это очень не любит, и потом долго отлеживается на диване и не разговаривает с тетей Нильссон. Уставясь в потолок, дядя Нильссон горько жалуется, ни к кому не обращаясь: