Стражи на башнях - Надя Яр

А ты, ты, Ли, послал своего брата в лагерь смерти. Чего ради? Во имя города? Закона? Им это было нужно? Позарез? Ли, мой бедный, страшный, любимый…

— Всё-таки я была бы спокойней, если бы у тебя не было обязательств перед… человеком, который имеет отношение к рапторам. Мне, знаешь, только что снились рапторы… — и я умолкла. Рапторы. Предательство. Габриль Стецко…

— Обязательства перед убийцами, топящими континенты, нравятся мне ещё меньше, — твёрдо ответил Ли. — Меня не греет мысль, что мы можем быть им хоть чем-то обязаны. Я собираюсь с ними развязаться.

— Интересно, как? Они — строители мира, Ли. Каждый наш вдох…

— У меня есть идея.

Идея у него, это ж надо. Он что, считает, что может перестроить мироздание? Но это были второстепенные мысли. Главной в этот момент стал Габриль. Я отпустила руку Ли и нащупала в кармане мобильник.

— Джошуа? Ну-ка иди сюда.

Он появился тут же, как будто ждал за дверью. Так оно наверняка и было.

— Майа, ты как? Всё в порядке?

— А? Да. Джошуа, сейчас же найди практиканта Сары Бергонн, Габриля Стецко, и посади его в донжон. Нас предали, и это, кажется, был он.

— Я знаю. Он уже в донжоне.

Джошуа подал мне свой лэптоп.

— Я прошерстил его письма, пока ты спала. Тут всё по-польски.

— Он, кажется, поляк. Я не читаю по-польски.

— Я это перевёл. Он переписывается с радикалами из Вест-Унии. Он рассказал им про Джей Ди. Он знал, что эти люди связаны с террористами, и намекнул, что мальчик — очень лёгкая добыча. Майа, Стецко террорист и враг. Пусть Ли его заберёт.

— Нет, — возразила я. Габриль не внушал мне сочувствия, но на сегодня умерло более чем достаточно живых существ — в моей больнице и в моих снах. — Не надо его забирать. Я сама справлюсь с Габрилем Стецко.

— Как хочешь, — сказал Ли. — Но если он опять решит что-нибудь отмочить, мне просто придётся его забрать. Он опасен для всего Замка — для больных, коллег, для — всех.

Для меня, подумала я. Габриль Стецко вызвал по мою душу убийц. Он очень опасен.

— Хорошо. Если он ещё раз рыпнется, я сама сдам его тебе с рук в руки.

В этот момент в гостиной запищал младенец. Я подхватилась, но Ли удержал меня.

— Зачем вы его туда вынесли?

— Тебе был нужен покой. Осторожно, Майа. Там всё хорошо. Может, полежишь?

— Я его только что кормил, — сказал Джошуа. — И пелёнки менял. Он капризничает.

Джошуа не одобрял капризов. Я вздохнула и всё-таки поднялась с постели. В ситуации — я в постели, Ли рядом — не чувствовалось никакой двусмысленности. Может быть, оттого, что теперь я без тени сомнения знала: он никогда не будет моим. Марие может и не возражать против второй жены, но Инлэ точно ни с кем не поделится. Ли бережно поддержал меня. Я стряхнула его руки и вышла в гостиную.

В кроватке лежали рядом Джей Ди и Кэннон. Он на спинке, она, как водится, на животе. Кошка была ничуть не меньше ребёнка, а если считать с хвостом, то намного длиннее. Его кулачок вцепился в рыжую шерсть, но Кэннон не возражала. На меня смотрели две пары глаз: серые, детские, и зелёные лучистые очи кошки. Мои любимые, мои живые… Я почесала кошачий нос, взяла на руки ребёнка и села за стол, где ещё стояли остатки еды. Джошуа тоже уселся, взял бизонью колбаску и порезал её на кружочки. Я вдруг почувствовала голод и оценила приятный колбасный запах.

Ли снял свою куртку со спинки стола, и я поняла, что настал час расставания.

— Погоди, — сказала я, пригладила волосы, поднялась и пересела в кресло. — Ли, иди сюда. Джошуа, настрой мой фотоаппарат, поставь вон туда, — я указала на каминную полку, — и присоединяйся к нам.

На фотографии я сижу в кресле с Джей Ди на руках. У меня вызывающе домашний вид — домохозяйка и домохозяйка. Ли стоит справа, в маске, без шлема, куртка расстёгнута, и знак Инлэ отчётливо виден, — а Джошуа сидит у моих ног. Мы выглядим, как семья — отец, мать, сын-подросток и дитя. Семья, которой я пожертвовала во имя Замка. Большой больницы, посвящённой Богу. В тот момент я решила, что помещу фотографию в рамку и повешу на стену офиса — пусть все видят — но тут же поняла, что этого сделать нельзя. Никто не должен увидеть медальон Ли, пока Ли сам не решит расстегнуть куртку перед объективами камер. Я надеялась, что он не примет это решение никогда. К обойме страхов, угнездившихся в моей душе, прибавился ещё один, вполне рациональный страх — страх за Ли. Страх того, что случится, если жители городов Нового Света узнают об убеждениях регулятора Ниневе.

— Майа, что ты хочешь делать с ребёнком? — спросил он. — Держать его здесь, как видишь, опасно.

— Не знаю. — Ну и жалобный у меня голос. — Вампиры не хотят брать его себе, а впутывать в это дело хэйанскую службу по делам несовершеннолетних я не хочу. — И я рассказала ему о визите вампирши. — Хэйо не сможет его защитить. Вампирская семья — его единственный шанс выжить, Ли. Найти такую семью, в отличие от моей больницы, даже для террористов совсем не просто. Но он получеловек, и вампиры его не хотят!

— Ну, это решаемая проблема. Я поговорю с Карелом, и всё утрясётся.

Ли достал свой мобильник и ушёл в спальню.

— Майа, что ты собираешься делать? — спросил Джошуа, всё ещё сидя на полу и глядя на меня снизу вверх. — На нас обратили внимание очень опасные люди. Нашей охране такие не по зубам. Больница великовата для того, чтобы я охранял её один.

Это было очень здравое рассуждение, и я обрадовалась, что самомнение Джошуа не мешает ему объективно оценивать свои возможности.

— Теперь Ли пришлёт нам охрану из Ниневе, — ответила я, — на время, пока я не найду постоянную, понадёжней.

За этим тоже придётся обратиться к Ли, потому что теперь мне нужны настоящие профи. Новая, неминуемая, большая статья расходов… Я чувствовала себя капитаном корабля в затишье между бурь. Капитаном «Мэйфлауэр», например. Предки пересекли океан в надежде, что оставили зло в Старых землях, развязались с кровавой длинной историей — но как можно было на это уповать? Ведь Старые земли — наши старые родины. Мы растём из них, как дерево из земли, и питаемся соком их языков.

— Меня больше волнует ситуация вообще, — сказала я. — Такие гости из-за моря…

Действительно страшно было не то, что по такому ничтожному поводу к нам прилетели убийцы, а то, что московский регулятор дал им сесть в самолёт. Вот это было явление новое и очень, очень опасное. Кремлёвский чиновник такого ранга, который сознательно не выполняет своего долга — гораздо более серьёзная проблема, чем все террористы планеты.

— Так что там с вампирами, Ли? — позвала я.

— Я всё уладил, — сказал он, появляясь из спальни. — Вечером жди гостей.

Ну вот, теперь точно прощаться. И тут мне кое-что пришло в голову.

— Ли, погоди. — Я передала ребёнка Джошуа, встала и принесла из кабинета большой лист бумаги. На нём был нарисован идеальный круг. — Ты это уже делал, но пожалуйста — ещё раз. Нарисуй мне мир.

— Давай.

Он сел за стол, взял у меня лист и маркер и начал чертить. Узор рождался в круге, и мне показалось, что рисунок будет тот же, старый — геометрический, чёткий, сложный орнамент, поединок порядка с хаосом, подавляемым, побеждённым, рождающимся опять и опять. Мир в строго заданных рамках. Но тут Ли, чертя очередную линию, решительно вывел её за пределы круга. Я зачарованно смотрела, как лист покрывается новой, живой, свободной вселенной — миры и новые миры в новых кругах, закрытых, открытых, далёких, близких, больших и малых, и отражения миров, узоров, линий, взрывов и образов в белой, прекрасной, множащейся бесконечности бытия…

— Что это? — обеспокоенно сказал Джошуа. Он смотрел через плечо Ли с напряжённым выражением на лице.

— Это Вселенная, — сказала я.

— Это Вечность, — сказал Ли. — Все миры, вся полнота времён.

В центре первого, изначально заданного круга — в центре всего узора — чернела точка. Как на медальоне — Око. Знак Инлэ. Узор Вечности расстилался вокруг неё, организовывался, плясал свой танец, но я не могла сказать, какую эта точка играла роль. Порождала ли точка весь этот узор, или, напротив, он в неё падал, как в гравитационный колодец? Я не смогла это определить. Это зависело от перспективы.

— Это и есть твоя идея? — спросила я. — Развернуть бытие в вечность, открыть мир — с Инлэ как точкой отсчёта?

— Бытие, мир, время. Там, тогда, здесь, — он указал на рисунок, — живы все мёртвые, все живые. Они там есть, были и будут. Всё живое живо в нашей Вечности, Майа. Живо навек.

Мы прощались у скрытой калитки в саду.

— Ли, ты убьёшь искателя Янтарной комнаты?

— Нет. Не сейчас. Если его сейчас устранить, он прослывёт мучеником за дело мира на западе континента, и его подельники в КБГ удержат свои должности. Я устраню его — если он будет ещё жив — в тот момент, когда он со своим проектом сядет в лужу, и всей Евразии станет ясно, что он дурак, предатель и подстилка террористического психопата.