Будьте моим мужем (СИ) - Иванова Ксюша

Я решил, что, скорее всего, его показывали специалистам и даже, наверное, как-то лечили — все-таки здесь врачи должны быть. Наблюдал за ним, стараясь не вмешиваться, боясь напугать мальчика — все-таки опыта в общении с детьми у меня не было совершенно.

… Не чувствовал я себя лишним рядом с детьми и Эммой, когда в кафе все ели мороженое. Единственное, ощущал ее странные взгляды, как будто хочет что-то сказать, но при детях не может. Полинкины непосредственность и жизнерадостность с лихвой компенсировали молчание мальчика. Эмма не акцентировала внимания на его поведении, а я уж тем более.

— Эмма, я оплачу, — естественно сказал я, когда мы собрались уходить.

— Я сама. Тебе и так пришлось потратиться. И вообще, — она понизила тон, видимо, решив воспользоваться тем, что Полина потащила Андрея в маленький детский уголок, находящийся прямо в центре кафе. — Зачем ты обещал нашей директрисе тренажеры? Это же уйма денег!

— Но это же мои деньги? Я трачу их так, как считаю нужным, — было заметно, что она недовольна, но причины этого я понять не мог.

— Я и без этого чувствовала себя тебе обязанной! А теперь так вообще… не знаю, как расплатиться!

Мне казалось, что ее глаза мечут молнии! Вся она была напряжена, как струна, и, скорее всего, не будь мы так мало знакомы, говорила бы по-другому, не так культурно… Больше всего я не любил в женщинах скандальность и беспричинные психи. Но почему-то вид взвинченной Эммы доставлял удовольствие и вовсе не успокоить ее мне хотелось, а немного подразнить, заставить ее красивые глаза вот так же гореть подольше! Только этим можно было объяснить то, что я сказал. Впрочем, я особо не раздумывал — ляпнул не подумав. И сам удивился — почему меня рядом с ней все время сносит в эту плоскость.

— Я подскажу тебе как. Если, конечно, пожелаешь… расплатиться.

Она распрямилась на стуле еще больше, хотя и до этого сидела так, будто аршин проглотила. Румянец медленно разгорелся на щеках.

— Ах, вот оно что! Так нужно же было заранее предупреждать, что тебе потребуется плата. А ты прикинулся таким из себя благородным, положительным героем! А теперь…

— Вообще-то я имел в виду, что хочу, чтобы вы завтра со мной съездили в одно место… ты и дети. Но ход твоих мыслей мне нравится…

Она стушевалась, засмущалась и эта ее невинная простота, будто с мужиком не флиртовала никогда, эта ее детская обида на несоответствие меня ее фантазиям, которые надумала сама себе, эта ее радость после моего обьяснения… Радуется из-за того, что я не маньяк все-таки и просто пошутил?

Аттракционы, к великому расстройству Полинки, все-таки пришлось перенести — неожиданно налетел ветер, бросаясь пылью в высокие окна кафе, согнал темные грозовые тучи. Мы бежали к машине, подгоняемые тяжелыми первыми каплями и всполохами молний. Ехали по городу, подгоняемые усиливающимся с каждой минутой ветром. А в нужном дворе оказались, когда дождь уже лупил по стеклами машины изо всех сил. Все четыре дома, вместе с домом Эммы, стояли абсолютно темными.

— Похоже, электричество вырубили! — по ее виду, по испуганному и неуверенному голосу, а также по бледным мордашкам детей, мне было ясно, что грозы боятся все трое.

— Часто у вас такое бывает?

— Во время грозы постоянно. Иногда часа по два не включают! Район у нас старый, электросети тоже.

Я постарался припарковаться как можно ближе к подъезду, но все равно бежать было далековато — выходной, поэтому многие были дома, машины заняли всю парковку и даже стояли вдоль дорожек по всему двору.

— Дети, сидите, я вас донесу! — сказал, глуша мотор.

— Давай, ты возьмешь Полинку, а я — Андрюшу. Ко мне он привык, а тебя почти не знает, может испугаться.

Мы разговаривали, как обычная семья, и наверное, также и смотрелись, когда с детьми на руках, бежали, моментально вымокшие, к подъезду.

Возле ее двери я поставил девочку на пол и собрался было уходить, приготовившись прощаться, но Эмма опередила:

— Паша, тебе же обсушиться нужно. Заходи к нам!

Наверное, мне нужно было уехать. Но я элементарно не хотел этого делать. Что-то необъяснимое тянуло меня в ее квартиру, как магнитом.

15. Эмма

Наощупь, кое-как, в шкафчике с чашками я нашла огарок свечи. Поставив его в старую чашку с отбитым краем, непонятно зачем хранимую, потянулась за спичками, лежавшими на плите. Но схватила вовсе не коробочку, а Пашины пальцы. Испуганно отдернув руку, не поняв сама, почему так испугалась, я резко шагнула назад и впечаталась спиной в его грудь.

— Тихо-тихо, чего ты? Это всего лишь я! — прошептал он куда-то мне в волосы.

И меня почему-то бросило в жар! Да так, что ноги подкосились! Да так, что в горле пересохло моментально! Я успела почувствовать и осознать тот факт, что он намного выше, сильнее, и крупнее меня. А еще… что руки у него горячие, а голос какой-то хриплый… а одежда, как и моя, насквозь мокрая!

— А где дети? — с трудом найдя в себе силы, отодвинулась в сторону, позволяя ему зажечь свечу.

— Детей я усадил на диван в зале, укрыл лежавшим там пледом и дал свой телефон. Полина включила мультики в интернете.

— Вот хитрюга! А у меня нормальной свечи нет… вот только маленький кусочек…

— Я понял. А фонарик?

— Только на телефоне.

— А телефон? — он явно подшучивал надо мной, во всяком случае в желтом свете свечи казалось, что глаза немного щуряться, а уголки губ слегка ползут вверх.

— Наверное в сумочке.

Мне чудилось, что моя небольшая кухня из-за темноты ли, или по какой-то другой причине, сузилась еще сильнее. И большую часть ее пространства занимал этот мужчина. А я — такая маленькая, такая слабая по сравнению с ним, что могу желать только одного — вновь шагнуть поближе, прижаться к его груди и стоять так, укрытая от всего на свете сильными руками. Ох, ненормальная! Я же его позвала, чтобы он переждал дождь и обсушился!

— А сумочка, я так понимаю, в машине осталась?

— А? Какая сумочка? — занятая своими глупыми мыслями, я забыла обо всем. — А! Да-а! Сумочка, похоже, в машине…

— Я схожу за ней?

Он уже шагнул к выходу из кухни, готовый снова спускаться по лестнице в тёмном подъезде, где хоть глаз выколи! Опять под дождь! Что я, без сумочки не проживу час, что ли, пока свет не дадут? Я должна была это просто сказать словами. Да. Но распахнув рот, чтобы это сделать, я прежде всего схватила его за руку! Зачем-то… Наверное, чтобы успеть сформулировать свою мысль… пока он не ушел…

Я думаю, что зрение — важнейшее из всех доступных человеку чувств. Иначе как объяснить, что на миг лишившись его — от моего резкого движения огонёк свечи метнулся в ужасе по стенам и погас — я в первые секунды вообще не поняла, что происходит.

Вот я стояла у стола, а вот почему-то сижу на нем! Вот я держала Павла за руку, а вот почему-то обнимаю за плечи! Вот я собиралась что-то сказать, а вот мои губы накрыты его губами! И его язык, словно ему позволено все на свете, бессовестно… сладко сплетается с моим!

Разве понимаю я, что не просто держусь за него, а до боли впиваюсь ногтями в тугие мускулы на мужской спине? Нет, просто ухватилась за него, как утопающий за соломинку. Разве я забыла, что в другой комнате находятся дети, и мне бы надо уделить время им? Нет, я помню… Ничего не помню! Только вкус его поцелуя — вкус кофе, который он пил в кафе… Только щетину на его подбородке, которой он царапает мою кожу…

И мне вовсе не кажутся пошлостью те легкие движения, которыми он то прижимается, то подается назад твердым бугром уже возбужденной плоти через подол чуть задравшегося, но остающегося на месте, платья к развилке между моих широко раскинутых бедер. Мне даже не кажется пошлостью собственный глухой стон, выдохнутый в его рот. А больше всего мне нравится, как бережно и ласково, особенно по контрасту с жарким поцелуем и такими же толчками члена через одежду, он отводит от наших лиц мои волосы…

Потом, когда внезапно загоревшийся свет отрезвил меня и заставил вырваться и убежать, я вспоминала с непонятным смятением и его ошарашенный взгляд, и резко взметнувшиеся вверх слишком длинные и густые для мужика ресницы, и то, как Павел дернулся за мной, чтобы удержать, чтобы продолжить…