Король Яяти - Вишну Кхандекар

Отец закрыл глаза, лицо его потемнело, губы чуть двигались, и я уже не мог расслышать слов. Я наклонился к нему, и мне показалось, что он пытается выговорить: «Проклятие… Яти… Смерть…»

— Яти не умер, — наугад сказал я. — Яти жив, отец.

И снова силы возвратились к отцу.

— Где он?

— Я его встретил, когда следовал за конем победы.

— И ты молчал так долго? — дрожащим голосом спросил отец. — Почему? Боялся, как бы Яти не занял мой престол?..

Лицо его перекосилось в жуткую гримасу.

— Мама! — вскрикнул я.

Вбежала мать, за ней — лекарь, слуги… Лекарь умело приподнял голову отца и смочил его губы эликсиром, который тут же подействовал — отец задышал ровнее и спокойнее. Он обратился к министру:

— Близится конец. Подай печать, вырезанную в честь моей победы над Индрой. Я хочу видеть ее, умирая. Воитель должен умирать в лучах победы!

Мать явно испугало упоминание победы над Индрой. Но она не смела противоречить.

Министр вручил отцу печать.

— Печать победы! — слабо улыбнулся отец. — Но почему я не вижу знаков моей боевой славы? Где лук и стрелы на печати? Мой лук… стрелы, мной выпущенные…

Отец поворачивал печать в пальцах.

— Яяти! — позвал он. — Здесь вырезана подпись?

— Да, отец.

— И что написано?

— «Победа, победа короля Нахуши».

— Почему я не вижу этих слов? Все видят, кроме меня! Все в заговоре против меня, даже вещи… — Он заплакал, — Не вижу, ничего вижу… Победа короля Нахуши — ложь! Король Нахуша сегодня разбит наголову, он побежденный, а не победитель. Побеждает смерть… Смерть… я ничего не вижу… я… я…

Отец лишился чувств. Мать больше не пыталась сдерживаться и рыдала в голос. Лекарь с помощью слуг хлопотал вокруг отца, отирая пахучим эликсиром его лицо, вливая ему в рот снадобье за снадобьем.

Смерть проскользнула в королевскую опочивальню. Ее никто не видел, но тень, отбрасываемая ею, упала на лицо каждого.

Не в силах вынести ее присутствия, я выбежал, закрыв руками глаза. Мне хотелось плакать, но слез не было.

Наконец, ко мне вышли главный министр и лекарь. Лекарь коснулся моего плеча:

— Принц, успокойтесь, его величеству немного лучше. Но теперь нам остается только уповать на бога. Вам лучше отдохнуть пока в Ашокаване, принц. Если будет нужда, за вами пошлют.

Колесница помчала меня в Ашокаван королевской дорогой. Вечерний воздух веял прохладой, и дорога была полна гуляющих: куда бы я ни глянул, я видел беспечные, веселые, смеющиеся лица. Мне стало еще горше от вида чужого счастья.

Мукулика ждала меня у врат Ашокавана, но я прошел мимо нее, не сказав ни слова. Она последовала за мной в покои, желая помочь мне снять запыленную одежду, но я жестом приказал ей остаться за дверью. Она повиновалась и только робко взглянула на меня.

Позднее Мукулика постучалась в опочивальню — спросить, когда я буду ужинать.

— Завтра утром, — сказал я в ответ, — ты отправишься во дворец. Запомни — ты здесь появишься не ранее, чем я за тобой пошлю.

Меня душил гнев. Я ненавидел себя, ненавидел весь мир, ненавидел жизнь, смерть и Мукулику. Я не вдумывался в смысл собственных слов, мне хотелось, чтобы меня никто не трогал.

Я лег, не сняв одежды.

Отец. Печать победы, его стремление еще раз прочитать гордые слова — и неспособность разобрать их. Значит, вот так играет с человеком смерть: отнимет зрение, потом вернет, чтобы отнять опять… Не только зрение. Во всех концах света прославлен отец тем, что самого бога Индру поставил на колени, а сейчас он и рукою двинуть не в силах. Еще немного — и его тело будет лежать безжизненное, как бревно.

Неодолимый страх смерти объял меня, и я, как перепуганный младенец, боялся открыть глаза.

Я не заметил, как заснул. Проснулся я в холодном поту: мне приснилось, будто не король Нахуша лежит на ложе смерти, а король Яяти. В полубезумии стал я ощупывать себя, чтобы удостовериться, что жив, что мое тело не остыло, что я способен чувствовать.

Пусть это правда, что душа живет и после смерти телесной оболочки, пусть — но когда тело умирает, какую из земных радостей может испытывать душа?

Не мне судить о неземном блаженстве, но вот земные радости…

За что я так сурово отчитал Мукулику? В чем ее провинность? Ее мир ограничен дворцовыми стенами, она не думает о том, что вне дворца!

— Мукулика! — позвал я.

Она, должно быть, ждала под дверью.

Мукулика вошла, тихонько притворив за собою дверь. Нерешительно шагнула и остановилась с опущенными глазами перед моим ложем.

— Почему ты так стоишь? Обиделась, что я не велел тебе приходить без спросу?

Мукулика улыбнулась, но глаз не подняла. Мне показалось, что она плакала, но недавние слезы сделали ее еще прекрасней — как сад, омытый живительным дождем.

Я потянулся было к ней, но мне послышалось, будто меня позвали.

— Это ты зовешь меня, Мукулика?

Она покачала головой, но я видел по ее лицу, что она тоже слышала.

Мукулика испуганно скользнула к двери и замерла, прислушиваясь.

— Принц?

Теперь я понимал, что голос мне не чудится. Но кто зовет меня? Откуда? Голос доносился из-за стены… И тут я вспомнил. Мне же говорили о потайном ходе, соединяющем дворец с Ашокаваном. Поспешно оглядев стену, я обнаружил небольшой выступ, нажал — часть стены бесшумно ушла вниз. Передо мной открылась лестница, на верхней ступеньке стоял Мандар, приближенный слуга главного министра.

— Скорее, принц! — голос его срывался. — Король…

Даже не оглянувшись на Мукулику, я бросился вниз по ступеням.

Для всего мира Яяти теперь король. Властитель великой Хастинапуры. На самом деле Яяти — сирота, которому не у кого искать защиты…

Бывали дни, когда меня захлестывала тоска по отцу. Придворный гуру пытался прийти мне на помощь:

— Ваше величество, душа короля Нахуши теперь свободна от телесного плена.

Бедный гуру! Я выслушивал шлоки из «Ригведы» и в раздражении думал: где же она помещается, человеческая душа? Как она выглядит? В чем ее жизнь? И что в ней есть такого, чего не бывает во плоти? Гуру твердит, что теперь душа отца испытывает блаженство… Но когда был зажжен погребальный костер и совершались обряды по умершему королю, гуру молился:

— О бог огня! Верни к жизни мертвое тело, которое принесено тебе в жертву, дай этой душе новое тело ради служения жизни! Да обретет новое тело душа короля!

В чем же смысл молитвы? Лишить отца блаженства, но вернуть его на землю? А если душа отца вселится в другое тело, кем он будет?

Узнаю ли я его — а он меня? Возродится ли он моим другом? Или врагом? Отец и сын — враги? Наверное, и так бывает…

А вдруг отец пожелает родиться снова уже как сын Яяти? Это возможно? Кто знает. Быть может, переселение душ — просто метафора? Если бы знать… А все ли нужно знать? Маленький Яяти любил и цветы во дворцовом саду, и искры, летевшие из жертвенных костров.

Сегодняшний Яяти не станет подставлять ладони искрам, он знает, что огонь жжется. И поверять свои тайны бутонам — он знает, что назавтра они раскроются, а еще через день осыплют лепестки.

Так что такое знание — благословен им человек или проклят? А молодость — благословение или проклятие? Молодость есть начало старости, а старость — это конец жизни. Потом — смерть. Счастье юности не более чем приманка жизни, а потом капкан захлопывается! Проклятие!

Все люди прокляты, но я вдвойне. Последнее признание отца: король Нахуша, его дети, дети его детей — никто не изведает счастья… Будто огненными буквами были написаны эти слова на темном небосводе…

Отец сказал, что гордыня одолела его и он посмел ударить премудрого Агастью. Может быть, и вправе был Агастья проклясть отца… Но его дети и дети его детей — они в чем виноваты? Я тогда еще не родился на свет, я был проклят до зачатья, какая же судьба уготована мне?

Странная вялость объяла мою душу. Мне ни с кем не хотелось разговаривать, я не испытывал ни голода, ни жажды и целыми днями не покидал своих покоев.

Найти бы Агастью, думал я, отыскать бы премудрого старца где-нибудь в гималайской пещере и спросить: по какому праву проклял он семя отца моего? Как могут дети искупать проступки отцов, как?

Я вспомнил и Яти. Не волей ли Агастьи обречен он на скитания?..

Мать совещалась с главным министром о делах, предстояло определить время моей коронации, но я избегал разговоров на эту тему. Я унаследовал престол отца… И его судьбу тоже?

Мое безразличие все сильнее тревожило мать, она все чаще справлялась о моем здоровье.

Я отвечал: нет, я не болен.

— Вчера из Ашокавана приходила твоя прислужница, Мукулика. Она мне показалась и миловидной и смышленой. Я хочу взять ее во дворец. Она сказала, что принц угрюм, ни с кем не говорит, приходится угадывать его желания. Я подумала: не послать ли сегодня же за ней?