Мрачные сказки - Ши Эрншоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Когда-нибудь увидимся, мой старший братец…»
Рут понимала, что я все увижу. Но не это меня ночью лишает сна, а те минуты, те часы, что разделили миг, когда я мог застать сестру живой, и то мгновение, когда я обнаружил ее мертвой.
Если бы я ехал быстрее, если бы не остановился в нескольких милях от Дулута, чтобы выпить в дерьмовом придорожном баре черный кофе… Если бы не съехал с трассы на обочину и не проспал до четырех утра на южной границе Дакоты… Я приехал бы в мотель вскоре после сестры и застал бы ее в номере, переключающей телеканалы и роющейся в дорожной сумке. Я нашел бы Рут прежде, чем она отыскала в ней пузырек с таблетками, зажатый между босоножками и нестираными футболками. Я схватил бы ее за руку и выволок из номера, а потом отвез в круглосуточный ресторанчик, мимо которого проехал по дороге. «Мировые блинчики» – гласила его вывеска. Мы бы съели по две порции хорошо промасленных, уложенных аппетитной горкой блинчиков с яблоками. Выпили бы несколько чашек жженого, немерено подслащенного кофе, и я бы показал Рут ракушку, приведшую меня к ней. Вспоминая тот день на пляже, мы бы оба заулыбались. И я бы предложил: «А давай туда вернемся? Махнем опять в Пасифик-Сити?» Рут помотала бы головой и обозвала меня сумасшедшим, но мы все равно бы туда поехали. Сели бы в мой пикап и мчались всю ночь напролет, пока на рассвете нового дня не увидели широкое сверкающее побережье Тихого океана. Мы встали бы с сестрой у самой воды – уставшие, но счастливые. Соленый ветер обдувал бы нам лица и трепал волосы. И Рут была бы жива.
Я должен был ее спасти. Я мог это сделать… Но вместо этого приехал слишком поздно и, стоя в дверях, наблюдал, как Рут, мою маленькую сестричку, облачили в черный трупный мешок и вынесли на утреннее солнце. Ну разве жизнь не дерьмо?
Вот почему я выпал из реальности. Вот почему прекратил отвечать на звонки. Вот почему стал ночевать в пикапе на парковках для грузового транспорта. А потом решил отправиться в Канаду – уехать от места гибели сестры как можно дальше, куда бы только довезла меня машина. Я целый год бежал от него, от этого страшного чувства вины. Оно – как зверь, как чудище, способное тебя убить, если ты это только позволишь.
И именно поэтому я сейчас заставляю себя идти вперед – по заснеженной дороге, с этим чудовищным бременем, придавливающим меня к земле и сковывающим движения пудовыми кандалами на ногах. Потому что для меня это дорога к спасению, потому что искупление где-то там – в темном, холодном лесу. Мне лишь надо его найти. Если я успею спасти эту женщину, если отвезу ее к родителям, верну ей прежнюю жизнь… Тогда, возможно, я заполню пустоту, что расщепила меня изнутри в тот самый миг, когда я замер на пороге номера в мотеле. Возможно…
* * *
Я не отошел далеко от пикапа: он все еще просматривался за моей спиной, когда я снова увидел мерцающий послеобраз. Мэгги Сент-Джеймс плетется впереди меня по дороге; ее уставшие ноги переступают медленно, рюкзак болтается на уровне талии, плечи ссутулились под тяжестью ноши.
Зайдя за поворот, Мэгги замирает; ее подбородок приподнимается. Я тоже останавливаюсь, стараюсь удержать память пространства о девушке, не упустить ее образ перед глазами. Мой взгляд затуманивается, в груди разливается холод. Мэгги что-то замечает впереди. А потом и я вижу это: деревянную изгородь между скал. Но в этой изгороди нет ни сломанных досок, ни провисших со временем прожилин. Она в отличном состоянии, и к одной из стоек косо прибита гвоздями табличка: ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ.
Совершенно неожиданно, у черта на куличках, углубившись далеко в лес за семь часов пешей ходьбы (скоро, похоже, начнет рассветать), я обнаруживаю в дикой глухомани признаки жизни. Там что-то есть. Вне всякого сомнения! Меня пробирает дрожь, сродни ощущению зудящего-покалывания-по-коже-перед-тем-как-тебе-спуститься-в-подвал. Я испытывал такое и прежде – множество раз. И это значит: я близок к цели.
Послеобраз Мэгги мерцает на дороге впереди меня, всего в нескольких шагах от изгороди. И впервые за все время она оглядывается через плечо: я вижу ее светло-голубые глаза и разрумянившиеся от холода щеки; на веснушчатом носу бликуют лучи солнца, пробивающиеся сквозь ветви деревьев. Мое сердце ударяется о ребра. Такое впечатление, будто Мэгги смотрит прямо на меня – застывшим, безучастным взглядом. А затем в ее глазах на долю секунды появляется неуверенность. Словно девушка что-то обдумывает. Задается вопросом: может, ей не следует так далеко заходить в дикий лес в одиночку? Я наблюдал и раньше подобный взгляд. Мгновение, когда человек чувствует, подозревает: что-то не так. В этот момент Мэгги могла развернуться и пойти назад. И тогда точно спаслась бы. Но она моргает, встряхивает головой, будто пытается избавиться от сомнения, вытряхнуть кольнувшее ей грудь дурное предчувствие, и тут же громко говорит себе: «Пути назад уже нет».
Взгляд Мэгги в этот миг холодный и твердый. Такой же, как у ее матери, с которой я повидался две недели назад, после того как пересек на пароме залив Пьюджет-Саунд и оказался на острове Уитби, в стороне от материкового берега штата Вашингтон.
* * *
Дом детства Мэгги пах отсыревшей шерстью, по крыше барабанил дождь, я сидел на слишком мягком диване и слушал, как мистер Сент-Джеймс излагал дело пропавшей дочери, цитируя полицейские отчеты, приводя факты, упомянутые репортерами в новостных выпусках, и описывая вещи, оставленные в ее автомобиле. Отец Мэгги показался мне очень приятным человеком с теплыми печальными глазами, а когда он опустил руку в карман и достал из него маленький амулет-книжечку, найденный полицейскими возле брошенной машины дочери, его голос сорвался.
Его жена, миссис Сент-Джеймс, наблюдала все это время за мной с откровенным сомнением. Я сразу понял: она не хотела привлекать меня к поискам, нанимать вместо настоящего частного детектива человека с экстраординарными способностями. С этой идеей выступил мистер Сент-Джеймс. Супруги не пришли
